– Пошла ты! – пробормотал Глеб и повалился на диван. Жалобно скрипнули пружины.
Лариса, не обернувшись, вышла в прихожую, открыла входную дверь. Было тихо. Глеб не встал с дивана, не побежал за ней, ничего не крикнул вслед.
Лариса на мгновение замерла, а потом резко хлопнула дверью. Медленно, точно на костылях, спустилась с пятого этажа, подошла к «Ауди», все еще ожидая, что, может быть, он окликнет ее. Но окно было пустым, в нем колыхалась на ветру линялая розовая шторка.
Лариса села за руль и включила зажигание.
Глава 19
Едва въехав во двор, Лариса увидела выходящую из подъезда Милу. Заметив подругу, та радостно замахала рукой:
– Привет! Где это тебя носит? Ты же говорила, что будешь заниматься уборкой.
«Я ею и занималась, – подумала Лариса, закрывая машину. – Правда, не в своей квартире. И напрасно».
– Ездила по делам, – сказала она.
– А я в гости к тебе намылилась, – Мила потрясла пакетом, в котором угадывалась бутылка. – Настроение отвратное. Не посидеть ли нам, подруга, чисто женской компанией? Авось мне и полегчает.
«А что? – вяло подумала Лариса. – Может быть, сейчас это как раз то, что мне необходимо. Во всяком случае, лучше с Милой опрокинуть стаканчик-другой, чем сидеть весь вечер в пустой квартире и вспоминать сцену в доме у Глеба».
– Что у тебя там, вино? – Она подозрительно покосилась на пакет.
– Что ж я, идиотка? – обиделась Мила. – Водка. Причем отнюдь не дешевая.
Разговор подруг совсем не вязался с их внешним видом и мог показаться странным. Но все объяснялось просто: от вина у вокалистов сильно садились связки, поэтому в певческой компании предпочитали водку как можно более чистую и потому дорогую.
– Ладно, – скомандовала Лариса, – пошли посидим.
Они поднялись в квартиру, оперативно накрыли стол на кухне, разлили водку по стопкам.
– За что пьем-то? – Лариса окинула подругу взглядом.
Глаза потухшие, уголки рта опущены, волосы лежат кое-как. Похоже, настроение у Милы действительно отвратное. Что же тогда сказать про нее саму?
– А, – махнула рукой Мила, – не знаю. За счастье сто раз пили, не приходит оно все равно, счастье это дурацкое. Давай за себя, любимых, единственных, молодых и красивых!
– За это тоже пили, – возразила Лариса, но Мила уже лихо опрокинула стопку и тут же наполнила ее вновь. Лариса поколебалась немного и последовала ее примеру.
– Вот так, – Мила изящно, двумя пальцами взяла из вазочки шоколадную конфету. – Теперь за то, чтобы все мужики, сколько их есть на свете, сию же минуту сдохли!
Лариса поперхнулась горькой жидкостью, закашлялась до слез и глянула на Милу с изумлением.
– Что смотришь? – усмехнулась та. – Ты их любишь, что ли, мужиков? Да? А я – ненавижу.
– Я тоже ненавижу, – твердо сказала Лариса.
Правильно. Так и надо. Скольких мужчин она знает, и все они принесли ей лишь боль. Павел, предавший ее, не сумевший понять, увидеть в ней человека. Бугрименко, коварно следящий за ней, заманивающий в ловушку. Глеб, не оценивший, на какую жертву она ради него пошла. А ведь были еще и другие, те, о которых не осталось никаких воспоминаний, кроме как об их ничтожности. Мила, безусловно, права.
– Ненавижу! – громко повторила Лариса и решительно допила стопку.
Теперь уже Мила смотрела на нее с недоумением.
– А ты-то что? Ты же у нас счастливица, добиваешься всего, чего хочешь. Это меня жизнь все больше мордой об стол колотит, а тебя по головке гладит. Разве не так?
Лариса с горечью усмехнулась. Никак нельзя сказать, что, подсунув ей Глеба, судьба погладила ее по головке. Вернее, сначала ей так и казалось. До того момента, как…
– Нет, Мила, это не так. Мне тоже достается.
– Да ну! Неужели наш милый мальчик стал изменять? Ты подумай, и месяца не прошло! Вот сволочь!
Мила осушила уже третью стопку, и ее заметно повело. Глаза заблестели, на щеках вспыхнули красные пятна, речь стала сбивчивой, голос – неестественно громким. Лариса видела ее в таком состоянии не в первый раз и знала, что подвыпившую подругу тянет на сквернословие и брань.
– Ну-ка, расскажи, с кем ты его застукала? – Мила подвинула табуретку поближе к ней. – Давай, не стесняйся. Кто-нибудь из наших?
– Да нет, – покачала головой Лариса. – Не в этом дело.
– А в чем? – искренне удивилась та.
Действительно, кому в голову может прийти, что у Ларисы какие-то проблемы с Глебом? Такое в страшном сне не привидится.
Лариса почувствовала, как в груди нарастают отчаяние и боль. Почему Мила так быстро хмелеет, а ей ничуть не становится легче? Только противно гудит голова, точно через нее пропустили высоковольтный провод?
Что она может объяснить? Ведь нельзя даже заикнуться о том, в чем замешан Глеб. Мила хоть и подруга, а только кто ее знает: вдруг она сочтет своим долгом выдать милиции преступника, виновного в смерти девочки? Ведь Глеб ей никто, с какой стати она станет жалеть его? А о том, что он значит для Ларисы, Мила вряд ли догадывается. Наверняка думает, что это очередное кратковременное увлечение подруги.
– Так в чем же дело? – настойчиво переспросила Мила.
– Ни в чем, – коротко бросила Лариса. – Давай не будем об этом. Лучше расскажи, чем тебе самой так досадили мужики? Очередной роман закончился обломом?
Мила подавленно молчала, глядя в свою рюмку.
– Прости, – Ларисе стало неловко за невольную грубость. – Я даже не заметила, что у тебя новое увлечение.
– Где тебе заметить! – язвительно проговорила Мила. – Ты так увлечена своими делами, что ничего вокруг себя не видишь!
Внезапно Ларисе показалось, что Мила не так уж и пьяна и в ее словах заключен какой-то двойной смысл. Зеленоватые, чуть вытянутые к вискам глаза подруги смотрели на нее внимательно, пристально и со странным выражением. Кажется, это было осуждение, но Лариса могла поклясться: причиной тому, что на нее сердилась Мила, было вовсе не ее безразличие к новому роману подруги. Нечто другое, гораздо более важное и серьезное.
Ларисе на мгновение вспомнилось окаменевшее лицо подруги в зеркале гримерки. Неужели она тоже что-то скрывает? Простая, своя в доску Мила? Не может быть. Но что тогда значит этот странный взгляд и непривычно холодный тон?
– Прости, пожалуйста, – повторила Лариса. – Я действительно так замоталась, что перестала смотреть вокруг себя. Не хочешь мне рассказать о своих проблемах?
– Представь себе, нет, – резко проговорила Мила. – Так же, как не хочешь это сделать ты.
«Если бы она знала, что наши проблемы нельзя сравнивать!» – с тоской подумала Лариса, чувствуя, как между ней и Милой нарастает отчуждение. Нечего сказать, посидели! Того и гляди вспыхнет ссора, первая с начала их дружбы. Или сегодня день такой особенный, повышенно конфликтный?
– Я хочу, но не могу, – мягко возразила Лариса, пытаясь разрядить обстановку.
– Ну а я могу, но не хочу, – глаза Милы сердито сверкнули и тут же погасли. – Извини, кажется, я перебрала лишку. Так и тянет пособачиться.
– Ничего, – Лариса через силу улыбнулась. – Иногда это полезно. Выпускаешь желчь, накопившуюся внутри.
– Хорошо, что ты все правильно понимаешь. – Мила поглядела на часы. – Ого! Похоже, надо сматываться. Я ведь заскочила на часок, не более. Дома дел вагон и маленькая тележка.
– Ты доедешь сама? – забеспокоилась Лариса, глядя, как Мила на нетвердых ногах направляется в прихожую.
– Да что мне сделается? – бодро ответила та и, пошатнувшись, ухватилась за дверной косяк.
– Я бы тебя подбросила, но в таком виде за руль нельзя, – вздохнула Лариса.
– Не бери в голову. – Мила уже натягивала туфли. – Я до своей квартиры добираюсь из любой точки Москвы и с закрытыми глазами. Чао!
Она кивнула Ларисе, и той опять показалось, что взгляд у подруги трезвый и укоризненный. В этот самый момент ей стало совершенно ясно, что Мила приходила не случайно. Она что-то хотела сказать ей, явно очень важное, но не смогла или… не захотела. Об этом остается лишь гадать.
– Чао, – Лариса махнула Миле рукой на прощание, закрыла за ней дверь, вернулась на кухню и включила чайник.
Гнева на Глеба уже не было: то ли выдохся под влиянием выпитого, то ли Лариса просто не могла долго на него злиться. На смену гневу пришло сожаление. Зачем она сорвалась, не сдержала себя? Глеб, в сущности, не сделал ничего плохого по отношению к ней, просто отстаивал свое право быть таким, какой он есть. Ведь и она боролась за это право – с Павлом, родителями, друзьями, соседями.
Стоп! О каком праве она говорит? Она забыла о Леле Коптевой, которую Глеб, следуя своим пристрастиям, вычеркнул из жизни, не испытав при этом ни малейшего раскаяния! Неужели она готова простить ему это?
Да, готова! Она презирала себя, но с каждой минутой все яснее осознавала, что Глеб нужен ей любым. Пусть даже употребляющим анашу, не сознающимся в своем преступлении, исчезающим, врущим. Любым!
Надо вернуть его. Позвонить, сказать: она жалеет, что так вышло.
Как только Лариса проговорила про себя эти слова, ей сразу стало на удивление легко. Тяжесть, давившая на нее весь день, прошла, совесть, растревоженная разговором с Бугрименко и Верой Коптевой, уснула. Лариса в который раз за день набрала номер Глеба. Он должен ответить, трубка в его квартире больше не валяется на полу – Лариса подняла ее и вернула на место.
Раздались длинные, тягучие гудки. Нет дома? Куда он исчез? А вдруг Ларисины слова вывели его из себя? Что могло прийти ему в голову в таком состоянии?
Лариса дрожащей рукой набрала мобильный номер, заранее зная, что ответа не будет. Она не ошиблась: телефон молчал.
Идиотка! Что она наделала! Как можно было оставлять Глеба одного, всерьез принимать его слова, обижаться на него! Ведь он просто больной человек, отчаянно нуждающийся в ее помощи. И вместо этого она явилась к нему, точно судья, обвиняла, требовала признаний! Теперь остается лишь надеяться, что ничего страшного не произошло, и ждать завтрашнего дня.