Как трогательно! Утешить захотел ее, подарочек принес! Видно, больно уж жалкой выглядела она тогда, во время их разговора на кухне. Слез сдержать не смогла, дура влюбленная! Зачем затевала этот обед и откровенные признания, когда отлично видела, что без толку все ее старания?
С тех самых пор, уже неделю, на душе у Милы было погано так, что хоть волком вой. С Серегой пять раз поругалась, один раз тот даже из дома ушел, у приятеля ночевал. И Мила прекрасно знала, что сама виновата в их раздорах и стычках: где промолчать можно, она обязательно заведется, накричит, облает парня. А у того – переходный возраст, ему уважение нужно, понимание. Все ж без отца сызмальства.
Нервы ни к черту стали. Жалко себя, аж в горле перехватывает. Да и не только себя, Артема тоже. Может, даже еще сильнее. Она-то с собой справится, постепенно, помаленьку, но стерпит. В жизни много повидала, привыкла, и не такое перемалывала. Поплачет ночью в подушку, покричит на сына, душу отведет, и, глядишь, полегчает.
А Артем – другое дело. Видит Мила особым зрением влюбленной женщины, что тяжело ему. И не выходит эта тяжесть наружу, внутри копится, что самое страшное и вредное. Он ведь молчит всегда, ничего не скажет о себе, а Мила весь месяц смотрит, как он бесится, что у Ларисы роман с Глебом. Общается с Ситниковым сквозь зубы, таким взглядом провожает, что в дрожь бросает. И главное, Лариска или дура, или слепая, раз ничего не видит, не замечает. Неужели ей и в голову не приходит?
Мила мучилась, мучилась, да и решилась на благородный поступок. Думала, сходит к подруге, откроет той глаза на страсти, что вокруг нее кипят. Бог с ним, все равно ей самой счастья с Артемом не видать, пусть хоть у него шанс появится. Почему-то Мила была убеждена, что надолго у Ларисы с Глебом не затянется. Не тот он человек, чтобы больше пары месяцев один и тот же роман крутить, как бы хороша ни была Ларка, как бы ни старалась его к себе привязать.
Сказано – сделано. Собралась, приперлась к Ларисе в гости. И что? Сомнения взяли – та сама не своя, лицо отрешенное, глаза безумные. Ничего не видит, вся в каких-то мыслях. Видно, втюрилась не на шутку в своего Ситникова. Попробовала Мила намекнуть, чтобы очнулась, огляделась, но какое там! Ничего подруга не поняла. А тут и Мила передумала в благородство играть. Ну его, благородство это долбаное, оно только в книжках бывает и в фильмах сопливо-розовых. К чему ей о чужой судьбе печься, тем более Ларисе по барабану, кто там о ней тайно и молча страдает?
Вдруг еще судьба к самой Миле обернется лицом, а не другим местом, каким всегда до сих пор норовила? Как знать, как знать! В фильме «Три мушкетера» девчоночка эта, Кэтти, кажется, говорила д’Артаньяну: «В любви каждый старается за себя».
Вот именно, так оно и есть. Решила Мила, что не станет стараться для подруги, тем более та – ее невольная соперница. Распрощалась и ушла.
А хандра так и не отпускает. Смотрит Мила каждый день на Артемово лицо, замкнутое, мрачное, и прямо колотит ее. И еще тревога прицепилась, предчувствие чего-то нехорошего. Из-за всего этого с Ларкой отношения натянутыми стали, не далее как полчаса назад Мила ни с того ни с сего наехала на нее. Несправедливо, грубо. Хорошо Ларка отходчива и незлобива, но и то глянула укоризненно, мол, чего ты, совсем озверела, скоро на людей кидаться начнешь. А Миле от таких взглядов подруги еще хреновей…
За окном замелькали знакомые очертания микрорайона. Она поднялась со скамейки и медленно двинулась к выходу.
Кто бы подсказал, как быть в такой ситуации! Ведь есть же всякие там психологи, консультанты, которые учат запутавшихся бедолаг уму-разуму, разрешают их проблемы. Только Мила слабо верила, что кто-то посторонний сможет разобраться в том хитросплетении страстей, которое одолело лепеховскую труппу.
Она спустилась с подножки троллейбуса, с минуту постояла в раздумье, не зайти ли в магазин. Потом махнула рукой, решив, что за продуктами можно Сережку послать, и поплелась в сторону дома.
Глава 25
Будильник заунывно и неотвязно запел одну из своих электронных мелодий. Лариса отвернулась к стенке и натянула одеяло на голову, но это не помогло. Тонкий, но удивительно настырный звук легко преодолел преграду, безжалостно разгоняя сладкий утренний сон.
Лариса открыла глаза, на ощупь протянула руку, нажала на кнопку. Будильник тут же умолк, не допев несколько тактов.
Она вздохнула с облегчением, собираясь вновь закрыть глаза и погрузиться в дрему, но тут ее словно подбросило. Она резко выпрямилась и села на кровати.
Утро! Уже утро. Через шесть часов премьера! И главное, вчера вечером никто не позвонил, хотя она не выключала телефон.
Лариса вскочила с постели и тут же застонала от боли во всем теле: нещадно ныли мышцы рук и ног. Немудрено – весь вечер накануне она провела в полусогнутом состоянии, на корточках, вычерпывая совком воду из обеих комнат, прихожей и кухни. Слава богу, она это делала не одна, ей помогали Галина Степановна и другая соседка по площадке, Маша, тихая, одинокая женщина средних лет.
Когда Лариса, вернувшись вчера из театра, в сопровождении толпы жильцов подъезда открыла свою дверь, ее квартира напоминала декорации к картине «Титаник». Вода стояла выше щиколоток, по коридору плавали тапочки, а в кухне, надрываясь, ревел виновник потопа – сорванный кран, извергая все новые и новые потоки. Самое ужасное, что вода была горячей, и ступить в квартиру без резиновых сапог не представлялось возможным. Выручил жилец со второго этажа, заядлый рыбак, дядя Володя. Он в огромных сапогах прошлепал на кухню и перекрыл гаечным ключом аварийный кран.
Пока вода в комнатах остывала, а от стен отслаивались обои, не выдержавшие действия пара, Лариса объяснялась с Калмыковыми, больше всех пострадавшими от стихийно возникшего наводнения. Опасения ее подтвердились – соседи оценили причиненный им ущерб как раз в сумму гонорара за исполнение роли Джильды. Обещать им она ничего не стала, сказала, что посоветуется с юристом и ремонтниками, и хлопнула дверью прямо перед красной, разъяренной физиономией главы калмыковского семейства. Спать Лариса легла около двух часов ночи, уже в одиночку завершив начатую вместе с соседками работу по осушению квартиры.
Ни о Глебе, ни о чем другом уже не оставалось сил думать. Как только она улеглась, ее свалил тяжелый сон без сновидений. Хорошо еще, что не забыла поставить будильник, иначе спала бы себе до самого полудня.
Лариса, превозмогая боль в мышцах, потянулась и выполнила пару гимнастических упражнений. Постепенно, мало-помалу к телу возвращалась гибкость. Осторожно ступая по вздыбившемуся в некоторых местах паркету, она отправилась в ванную принимать душ и восстанавливать организм после внезапно свалившейся на него нагрузки. Несмотря на мерзкое самочувствие и физическую усталость, настроение у нее было приподнятым. Все оказалось так, как и предполагал Артем. Ужасные звонки были, очевидно, чьей-то дурацкой шуткой и, скорее всего, больше не будут ее тревожить. С Глебом она сегодня же поговорит и объяснит, что не собирается ничего предпринимать. Бугрименко, кажется, тоже успокоился. Кончились три сумасшедших дня ужаса, одиночества и тоски, а дальше все будет хорошо. Впереди – премьера, успех, зрительские аплодисменты и новые сольные партии.
Впервые за последние дни Лариса ехала в театр с легким сердцем. Ей хотелось петь, выходить на сцену, она больше не боялась Глеба и знала, что должна делать.
Уже на подъезде к театру, у метро, Лариса увидела голосующую Милу и затормозила.
– О! Это ты? – обрадовалась та. – А я-то думаю, надо же, машина точь-в-точь как у Лариски. Рано едешь.
– Так же, как и ты.
– Небось все уже давно на месте, – засмеялась Мила, усаживаясь в «Ауди». – Страшно, аж жуть берет. Я всю ночь не спала, а ты?
– А я – как убитая, – Лариса улыбнулась. – Но на то были веские основания.
– Какие это? – навострила уши подруга.
– Квартиру затопило. Я полночи воду вычерпывала.
– Да ты что?! И как жива после этого? Я бы встать не могла на следующий день.
– Я и не могла, – усмехнулась Лариса. – Пришлось принимать срочные меры.
– В таких случаях массаж очень хорошо помогает, – Мила многозначительно посмотрела на нее.
– Возможно, – весело проговорила Лариса, въезжая во дворик театра. – Но, к сожалению, мне некого было попросить об этой услуге.
– Да что ты? – удивилась Мила. – А мне казалось…
– Если ты имеешь в виду Глеба, то он отвалил сразу, как узнал про сорванный кран. – Лариса виртуозно вписалась в узкий поворот, установила машину точнехонько между «уазиком» и «Жигулями», стоящими во дворе, и, повернув ключ, развела руками. – Вот так.
– Мерзавец, – Мила сочувственно покачала головой, – а еще возишь его, словно на такси. Почему бы тебе не послать его подальше?
– Боюсь, заблудится. – Лариса невозмутимо пожала плечами и распахнула дверцу.
Мила звонко расхохоталась. Вчерашней напряженности, возникшей между подругами, как не бывало. Они зашли в здание и нос к носу столкнулись с Артемом и Саприненко, изучающими большую красочную афишу, висевшую в холле.
– Я же говорила, мы будем не первые, – обрадовалась Мила. – Остальные небось уже по гримеркам сидят.
Артем обернулся, поглядел на Ларису. Она благодарно улыбнулась ему.
– Как ты? – Он отошел от стены, на которой висела афиша.
– У нее в квартире прорвало кран, – тут же встряла Мила. – Представляешь, какой ужас? И это – накануне премьеры!
– Ты сделала то, что собиралась? – словно не слыша ее, спросил Артем.
– Нет еще, – удивленно взглянула на него Лариса. Зачем он сейчас об этом, прямо здесь, при всех?
– Понятно. – Артем посмотрел куда-то в сторону. Ларисе показалось, он хочет что-то добавить, но Артем больше ничего не сказал и, повернувшись, зашагал наверх.
– О чем это он? – недоуменно поинтересовалась Мила. – Что ты собиралась такого сделать?
– Да так, ничего особенного, – уклончиво ответила Лариса и тут же заметила, как лицо подруги стало угрюмым и постным. – Правда ничего, – прибавила она поспешно, опасаясь, что снова между ними пробежит кошка. – Про