С Аней в тот день он впервые ощутил себя по-настоящему взрослым, мужественным, несмотря на неспортивный вид и очки. Она была такой доверчивой, трогательно-беспомощной, неискушенной в кокетстве и флирте, что рядом с ней Артем казался себе суперкрутым.
Она пригласила его зайти, познакомила с дедом и бабушкой. Оказалось, родителей у Ани нет. Он не разобрался толком, то ли они развелись и мать куда-то уехала на поиски личного счастья, то ли оба, и отец и мать, отвалили на Север на заработки. Аня об этом не распространялась, а переспрашивать Королек постеснялся.
Дед был еще нестарым мужиком, высоким, очень прямым и неулыбчивым. Артему он не понравился – слишком сухо и сурово встретил внучкиного провожатого, глядел с подозрением, точно опасаясь, не вор ли явился в дом.
Бабушка, напротив, оказалась приветливая, многословная, даже болтливая. Она в мгновение ока собрала на стол и усадила Королька пить чай с ватрушками своего изготовления. Аня, по пути домой весело смеявшаяся, несмотря на боль в ноге, сидела за столом тихая и смирная, опустив глаза в чашку.
В целом Артему понравилось у Ани, если не брать в расчет деда и отключиться от бабкиной болтовни. Он посидел часа два, вежливо поддерживая чайную беседу, и ушел, обещав назавтра навестить больную.
С тех пор он часто приезжал сюда. Дед постепенно привык, иногда даже улыбался, бабка неизменно пекла плюшки да ватрушки. Традиционно попив чаю, Артем и Аня уходили в ее крохотную комнатушку и там часами разговаривали. Обо всем на свете: о мезозойской эре, о биологе Станиславе Львовиче, у которого борода была с одной стороны длинней, о том, как правильно готовить тесто и настраивать гитару. Шоколадная от загара, беспутная, хитроглазая Танька вспоминалась все реже, а после и вовсе перестала приходить на ум.
К лету разговоры поутихли, и они уже самозабвенно целовались. Дед хмурился, бабушка тактично стучала, прежде чем зайти в комнату.
В августе курс отправлялся в трудовой лагерь. Они стояли на вокзале огромной, пестрой, гудящей толпой. Артем, как всегда, с гитарой. Орали песни, девчонки визжали, в рюкзаках у ребят многозначительно позвякивали бутылки портвейна и водки. Потом всей оравой повалили в вагоны. Проводницы ругались, загораживали вход, пытаясь сдержать веселую, гогочущую студенческую орду.
Королек бережно прижал гитару к самому боку, другой рукой обхватил Аню, в первый раз распустившую свою косу, и полез за остальными. Они уже добрались до самых дверей, Артем даже ногу поднял, чтобы поставить ее на подножку, как вдруг его словно что-то остановило.
Он поглядел на Аню – ее лицо, обрамленное светлыми, пушистыми волосами, было строгим и загадочным, как у Моны Лизы. Она едва заметно кивнула. Разговоры были излишни, они понимали друг друга без слов.
В лагерь они не уехали. Тихонько выбрались из толпы, никем не замеченные, и ушли с вокзала. Ее квартира стояла пустая: деду накануне дали путевку в профилакторий на двоих.
Август пролетал, как сказка. Стояла теплая, солнечная погода, и Артем с Аней по утрам ездили на Левобережную купаться в Москве-реке. От Аниного дома в Ховрино автобус шел каких-нибудь десять минут. Там, в лесу, располагался чудесный пляж – по обоим берегам деревья, у самой воды – чистый песок. За буйками одна за другой проплывали «Ракеты» и прогулочные катера, поднимая легкие волны.
В один из таких погожих, довольно жарких для августа деньков Артем, как обычно, пытался научить Аню плавать, правда, без особого успеха. Она барахталась в воде, визжала, а потом переворачивалась на спину и лежала неподвижно, слегка покачиваясь на волне. Длинные распущенные волосы струились у ее лица.
– Как русалка, – с восторгом сказал Артем.
– Ну уж нет! – запротестовала она, вставая. – Русалки – утопленницы. Они мертвые, а я живая. Вот тебе! – Она ладошкой зачерпнула воду, брызнула ему в лицо.
– Ах так? – Он поймал ее за руки, макнул с головой. Аня, смеясь, отбивалась, мокрые волосы облепили ее, на ресницах дрожали капли.
Валяя дурака, они не заметили, как небо над каналом налилось черным и фиолетовым цветом, точно свежий синяк. Спохватились, лишь когда вокруг не осталось ни одного купальщика, а белый день внезапно перешел в тусклые сумерки.
– Ой, как сейчас ливанет! – Аня с ужасом смотрела на плывущие над головой угрюмые тучи, целиком заслонившие недавнюю лазурную синеву. – Бежим скорее!
Почему-то им стало еще веселей. Они выскочили из воды, наспех натянули на мокрые тела одежду и помчались вдоль берега к автобусной остановке, оставляя на песке неровную цепочку следов.
Дождь начинался лениво и не спеша, будто знал, что все равно возьмет свое. Первые капли были крупными и прохладными. Они застигли запоздалых купальщиков на самой опушке леса. До шоссе оставалось метров сорок под прикрытием деревьев, а там можно было нырнуть под остановочный козырек.
Артем первым услышал этот странный, слабый звук. Он доносился откуда-то сбоку, от самого берега, а они с Аней уже стояли на тропинке, ведущей в лес.
– Что это? – Артем остановился. Холодные капли тут же натекли за ворот рубашки.
– Где? – Аня прислушалась, ничего не услышала и потянула его за руку к лесу. – Пойдем. Сейчас хлынет как из ведра!
– Как будто кто-то стонет, – Артем сделал несколько шагов с тропинки в сторону, и в это время звук повторился. Он действительно напоминал стон, слабый и жалобный.
Теперь услыхала и Аня. Она испуганно поглядела на Артема:
– Кто это?
– Не знаю. – Он уже шел на звук.
Песок на глазах покрывался рябью, темнел, но дождь все не расходился, капал редко и тяжело. Резко подул ветер, пригибая к земле стоящие по берегу ивы и тонкие рябинки.
– Вон там, смотри, – почему-то шепотом произнесла Аня и указала на темнеющий впереди, у самой воды, силуэт.
Они подошли ближе. На мокром песке лежал мужчина. Правая рука была откинута в сторону, левая неловко вывернута за спину. Для человека, пришедшего на пляж в жаркий, летний день, он был одет странно – белая рубашка с галстуком, черные брюки, на ногах начищенные до блеска ботинки. Артему стало не по себе, когда он взглянул на лицо мужчины – мучнисто-бледное, мокрое не то от дождя, не то от испарины, губы искусаны в кровь.
– Что с вами? – Артем наклонился над лежащим. – Вам плохо?
– Да, – тот облизнул губы и застонал, тихо и сдавленно.
– Сердце?
– Кажется, – в глазах бедолаги читалась настоящая боль. – Скрутило не на шутку, – он еле говорил, с трудом шевеля спекшимися губами.
– Что-нибудь есть у вас, нитроглицерин, валидол?
– Ничего.
– Как же вы так? – укорил Артем. – Если у вас проблемы с сердцем, надо носить с собой…
– Мне пить совсем нельзя, – прошептал мужчина. – А я с похорон… Посидели, за упокой души по двести граммов пришлось принять, неудобно же… Тут недалеко, – он сделал слабую попытку кивнуть туда, где за деревьями начинался жилой микрорайон. – Думал, дойду без проблем, а не вышло.
– Как же вы! – повторил Артем, присел на корточки и стал считать пульс. Удары частили, почти наскакивая один на другой.
– Это может быть стенокардия, – робко подсказала Аня. – У дедушки такое случается.
Сердечник перевел взгляд на стоящую рядом с Артемом девушку, и его губы покривились в подобии улыбки.
– Хорошо, что вы оказались поблизости. А то бы помер, прости господи.
– Надо вызвать «Скорую помощь», – Артем встал. – Сбегай, Ань. Тут таксофон возле остановки. Набери ноль три, скажи, сердечный приступ. Или лучше здесь постой, а я сбегаю. Так быстрее.
– Давай вместе, – Аня пугливо глядела на распростертое на песке тело, – я боюсь, вдруг с ним что-нибудь…
– Нет. Кто-то должен остаться, – возразил Артем, – человеку плохо. Мало ли что?
– Останьтесь, – мужчина умоляюще посмотрел на Аню. – Вы такая красивая. На вас смотришь, и легче становится.
Артем увидел, как краснеет ее лицо. По-настоящему свободно она себя чувствовала лишь с ним наедине и по-прежнему заливалась румянцем от внимания к себе посторонних.
– Хорошо, я останусь, – тихо сказала Аня.
Темные, запавшие глаза сердечника заблестели. Он благодарно кивнул.
– Если ему вдруг станет хуже – крикни, – на всякий случай велел Артем. – Тут хорошо слышно.
Аня кивнула. Он бросился по тропинке в лес, и в это время дождю, видно, надоело капать, и он решил заявить о себе всерьез. С неба обрушилась целая лавина воды, словно прорвало долго и нудно капающий кран.
«Надо было его в лес перетащить!» – досадливо подумал Артем. Теперь Аня промокнет до нитки на открытом пляже под холодными струями. Но делать нечего. Там на песке остался лежать человек, нуждающийся в помощи, и они, будущие врачи, которым предстоит дать клятву Гиппократа, не имеют права бросить его на произвол судьбы.
Он прибавил шагу и выскочил на шоссе, аккурат к остановке. Схватил трубку таксофона, собираясь набрать номер «Скорой». И в это время из пелены дождя раздался крик. Артем явственно различил его, хотя он был приглушен шумом дождя. Кричала Аня. Он не разобрал, что именно, просто услышал звук ее голоса, и у него невесть от чего по коже пробежали мурашки.
Сердечник умирает? Потерял сознание? Он ведь сам велел Ане кричать, если что.
Артем засуетился. Начал набирать номер, но бросил трубку на рычаг. Крик повторился, но тише. Артем снова повернул диск и внезапно замер. Он вдруг осознал, что в этой ситуации, которая сейчас разыгрывается здесь, под проливным дождем на безлюдном пятачке между пляжем и шоссе, есть какая-то деталь, необъяснимая, а потому дикая и странная. Что-то не соответствовало, дисгармонировало, выпадало из общего ряда фактов.
В следующее мгновение он понял. Запах алкоголя! Должен быть запах. Даже если человек выпивает пару кружек пива, дыхание выдает его. Человек на пляже сказал, что пил на поминках водку. Но Артем мог поклясться, что от него не исходило ни малейшего запаха спиртного!
Он вспомнил это с неумолимой отчетливостью – как наклонялся, щупал пульс и ничего не чувствовал.