Некоторое время собаки отдыхали в тени и резвились в озере. Брут и Потрошитель спугнули степную кошку, отдыхавшую в зелени паслёна, и погнались за ней — должно быть, не всерьёз. Они сразу же остановились, когда кошка обернулась, выгнула спину, ощетинилась и зашипела на них — ну точь-в-точь домашняя кошка при встрече с домашними псами! Когда она бросилась бежать, собаки опять погнались за ней, но она быстро скрылась в подвернувшейся норе, и Брут с Потрошителем вернулись к своей стае.
Но вот стая забеспокоилась — все собаки вскочили и побежали по равнине в сторону старого логова. Фея вылезла из норы и глядела им вслед. Я вспомнил, как был привязан к Ведьме Распутин — он всегда возвращался к избранной ею за месяц до родов норе; и мне хотелось узнать, не останется ли и Брут рядом с Феей. Но он бежал рысцой за остальными, и Фея внезапно припустилась следом, словно боясь отстать от стаи.
Фея всё ещё старалась по мере сил делать вид, что она — полноправный член стаи. Когда собаки отправились на охоту, Фея, хотя и была на сносях, побежала за ними, как всегда. Собаки прошли примерно шесть километров той своеобразной побежкой, которая позволяет им не снижать скорость километров тридцать подряд, хотя со стороны кажется, что они бегут не так уж быстро.
Вдруг собаки пошли шагом и низко опустили головы. На плоской, открытой равнине они обычно видны с расстояния многих километров, но когда они опускают головы, издали их можно спутать с пасущимися антилопами. Стая как раз двигалась в стогну небольшого стада газелей, которые и не подозревали о приближении врага. Когда собаки подобрались к ним метров на сто, антилопы вдруг вскинули головы, уставились на собак и, развернувшись, понеслись прочь. Началась погоня, и вскоре Стриж, самый резвый пёс в стае, далеко опередил остальных. Мой спидометр показывал, что он мчится со скоростью пятидесяти километров в час. Стриж гнался, как мне казалось, за слегка отставшим от стада самцом, но ему пришлось пробежать пять километров, прежде чем он нагнал намеченную жертву. Когда собаку и газель разделяло всего несколько метров, антилопа, вместо того чтобы бежать по прямой, помчалась по кругу — так обычно поступают животные, начинающие выдыхаться. Стриж срезал угол и выиграл расстояние — я даже видел, как хвост антилопы смазал собаку по носу. Стриж хотел схватить газель, но та сделала один из молниеносных поворотов, которыми так славятся эти животные, и зубы Стрижа щёлкнули в воздухе. И каждый раз, когда, казалось, Стриж вот-вот вцепится в газель, она ускользала, мгновенно уворачиваясь от него. Но эти постоянные круги и увёртки позволяли стае, срезая углы, всё больше приближаться к добыче. После очередного манёвра Распутин нагнал Стрижа.
Погоня промчалась мимо гиены, лежавшей в неглубокой норе: она высунула голову и в мгновение ока присоединилась к охотникам, поспешая лёгким галопцем враскачку, который на деле гораздо быстрее, чем можно подумать. В какую-то минуту, когда газель повернула назад, гиена даже оказалась ближе к жертве, чем собаки.
На следующем повороте Распутину удалось перехватить газель. Два передовых пса почти одновременно налетели на добычу и кубарем покатились по земле. Не прошло и нескольких секунд, как подоспела и сошлась над добычей вся стая Чингиз-хана. Газель прикончили в мгновение ока, и собаки уже рвали тушу на куски — это было мясо, которое они не только съедят сами, но и понесут Ведьме и щенкам. Я заметил, что Фея схватила порядочный кусок и, может быть, оттого, что она стала слишком нервной и запуганной, понесла свою долю в сторонку, чтобы спокойно съесть её в одиночестве. При этом часть её добычи досталась гиене, подстерегавшей поодаль. Воспользовавшись тем, что Фея была одна, гиена бросилась и выхватила у неё из-под носа мясо. Фее перепали ещё кое-какие остатки туши, но за пятнадцать минут не осталось ничего, кроме нескольких косточек, и они вместе со шкурой и рогатым черепом достались гиене и её товаркам, которые одна за другой сбегались к добыче.
Когда собаки вернулись к логову, они накормили Ведьму и щенят. Фея смотрела на это издали, но, услышав визг малышей, отчаянно барахтавшихся, чтобы добраться до мяса, она незаметно подошла ближе. Ведьма тут же налетела на неё. Фея повернулась и побежала, робко поджав свой куцый хвост. Ведьма не отставала — ей было нетрудно догнать отяжелевшую Фею. Она так свирепо вцепилась в круп бедняги, что та перевернулась в воздухе и шлёпнулась на спину. Ведьма подскочила и запустила клыки ей в брюхо, рванула его зубами, отпустила и снова рванула. Фея громко завизжала. На шум прибежал Потрошитель, но одновременно подоспел Распутин и не дал низшему по рангу самцу ввязаться в драку. Фея перекатилась на бок и лежала совершенно беспомощная, а Ведьма раз за разом кусала её за спину и бока, встряхивая головой, словно трепала крысу. На минуту она остановилась, и Фея, воспользовавшись случаем, вскочила и отбежала. На этот раз Ведьма не погналась за ней — она стояла и смотрела, как её бывшая подруга, искусанная и униженная, убегает прочь.
Отбежав рысью метров пятьдесят, Фея остановилась и обернулась — она смотрела туда, где оставалась стая, логово, щенки. Потом она снова побежала по голой равнине, воздух над которой уже дрожал от зноя — солнце поднималось всё выше. Ни одна собака не последовала за ней. Брут разлёгся среди щенят Ведьмы. И вскоре Фея стала лишь крохотным пятнышком в безмерности выжженных солнцем жёлто-бурых равнин.
Глава четвёртая
Фея рысцой бежала по равнине, и с каждым её шагом вверх поднималось маленькое облачко пыли. Она пробежала так минут пятнадцать, потом остановилась, оглянулась на покинутое логово, опустила морду к земле и издала несколько душераздирающих криков — так гиеновая собака зовёт на помощь. Эти сильно резонирующие вопли обычно разносятся на далёкое расстояние, но сейчас, когда Фея стояла посреди равнин совершенно одна, казалось, что все звуки бесследно тонут в неизмеримых пространствах, окружающих её.
Она двинулась дальше, по постепенно все замедляла и замедляла ход. Солнце поднялось высоко, раскалённый воздух на горизонте дрожал, и беременность отягощала Фею. Она низко опустила голову и пошла шагом, отдуваясь, высунув розовый язык. Немного погодя она подошла к месту, где были небольшие холмы и ещё оставался какой-то намёк на зелень. Она прошла мимо газелей Томсона, даже не взглянув на них, и те тоже лишь подняли головы и посмотрели ей вслед, хотя она проходила не далее, чем в двадцати метрах от ближайшей газели. Видимо, они почувствовали, что она для них не опасна.
Вскоре она подошла к маленькому содовому озеру, окружённому кольцом содомского паслёна, и устало заползла в нору, которую выбрала раньше. Некоторое время я не слышал ни звука и решил, что она отдыхает после перехода по равнине в полуденную жару. Потом из поры послышалось ворчание, а затем оттуда полетела пыль: Фея снова прибирала нору в ожидании щенят. Внезапно её рычание стало громче и яростней, как будто под землёй завязалась свирепая драка. Какой непрошеный гость захватил нору Феи? Но оказалось, что это всего-навсего схватка с большим корнем, и вскоре Фея вылезла наружу, держа в зубах побеждённого врага. Она отошла на метр от норы и бросила корень. Затем снова вернулась к прерванной работе.
Пока она трудилась, я думал, как же она вырастит щенят, если ей никто не поможет? Гиеновые собаки — общественные животные, и их образ жизни и приёмы охоты основаны на подчинении интересов отдельных особей интересам всей стаи в целом. Способна ли одинокая собака раздобыть достаточно пищи не только для себя, но и для целого выводка щенят? Когда она уйдёт на охоту, малыши останутся без защиты и могут стать лёгкой добычей какой-нибудь мародёрствующей гиены. В таких условиях у щенят Феи почти не было шансов выжить.
Потрудившись на славу, Фея вылезла и остановилась возле норы. Она смотрела в сторону логова Ведьмы, туда, где была её стая. Затем она ненадолго прилегла, наполовину скрывшись в кустах паслёна и потряхивая ушами, когда её осаждали мухи. Но её грызло беспокойство, и вскоре она села, по-прежнему глядя в сторону родного логова, до которого было пять километров. И снова с глубоким вздохом тяжело шлёпнулась на землю. Когда она встала в последний раз, солнце уже готово было скрыться за горизонтом и пронизывало ярко-алым сиянием облако пыли, висящее над землёй после знойного, ветреного дня. Медленно-медленно, словно поневоле, Фея пошла по дороге, которую проделала днём, по той дороге, которая вела к логову стаи Чингиз-хана.
К логову она подошла уже в темноте и остановилась метрах в двухстах, глядя на собак. Как я узнал позднее от Джеймса, стая в тот вечер вернулась с удачной охоты довольно рано и теперь отдыхала. Фея стала приближаться. Не доходя до логова метров шестьдесят, она остановилась и позвала. Некоторые собаки, насторожив уши, старались разглядеть её при лунном свете, но ни одна не встала ей навстречу. Ещё около часа Фея бродила поодаль от стаи, иногда ложась, и несколько раз снова издала свой отчаянный зов. Но когда луна опустилась за горизонт, я потерял её из виду. Как мы ни прислушивались, ни я, ни Джеймс не услышали ни звука за всю ночь.
Постепенно спящие собаки проступили темными комочками в серой предрассветной мгле. Должно быть, охота была трудная или собаки наелись до отвала — они не шевелились, пока солнце не стало припекать. Только щенята Ведьмы, ещё не очень уверенно стоявшие на лапках, тихонько возились у входа в нору. Но вскоре и они забрались под землю. Кругом всё было тихо и мирно. Утренний ветер, почти всегда свистящий над равнинами около девяти утра, пока ещё не проснулся.
Первым встал и потянулся Брут. И, словно это было сигналом, за ним стали подниматься остальные собаки. Вскоре они уже приветствовали друг друга, и их щебечущие крики и шорох лап в траве казались очень громкими после ночной тишины. Брут направился к норе Ведьмы, и почти сразу же она вылезла наружу в сопровождении щенят. Они стали выпрашивать еду, и Брут отрыгнул им мясо. Подбежали и другие собаки и стали кормить семейство Ведьмы.