Солоневичи прибыли в Болгарию 8 мая 1936 года. В Софии их встречали Клавдий Фосс и Николай Абрамов. РОВС выполнил своё обещание, оплатив их переезд. Для «внутренней линии» РОВСа в Болгарии братья были ценным приобретением — нестандартные идеи развёртывания борьбы с большевизмом, свежий взгляд на жизнь «за чертополохом», плюс к этому надежда на получение «полезных адресов» в России. Фосс знал, что его коллеги в Гельсингфорсе не добились от Солоневичей явок в Совдепии, но был уверен, что в благодарность «за избавление от Финляндии» братья всё-таки «раскошелятся».
На следующий день Солоневичей принял в своём кабинете (в штаб-квартире Болгарского отделения РОВСа на улице Оборище, 17) генерал Ф. Ф. Абрамов. Он советовал братьям устраиваться в стране надолго, пожелал «успешно влиться» в местную эмигрантскую среду и с первых же дней пребывания в стране попытаться завоевать доверие болгарских властей. Для этого генерал рекомендовал им выступить в Военном министерстве с докладами о состоянии, и боеспособности Красной армии. В полиции, по мнению Абрамова, следовало бы организовать лекцию разоблачительного характера о жизни в Советском Союзе. От публичных докладов генерал просил воздержаться: мол, непременно последуют протесты и прочие пакости со стороны полпреда Раскольникова, снова болгары начнут требовать от руководителей эмиграции не «ссорить» их с Москвой.
По инициативе Фосса Солоневичи познакомились с его соратником по «внутренней линии» А. А. Браунером, капитаном Дроздовского полка в годы Гражданской войны. Фосс и Браунер были в стране, пожалуй, самыми влиятельными людьми из русской колонии. Фосс поддерживал рабочий контакт с разведывательным отделом Генерального штаба Болгарии, Браунер — работал начальником русского отдела тайной полиции. По своим политическим взглядам он был ближе к «новопоколенцам», сотрудничал в их газете «За Россию», публикуя разоблачительные статьи о советском образе жизни. Факты он черпал из советских периодических изданий, подписка на которые оформлялась на родственников активистов РОВСа.
В числе первых, кто пришёл знакомиться к Солоневичам в гостиницу, был протопресвитер Георгий (Шавельский). Он преподавал в Софийской духовной семинарии и был директором Русской гимназии. Его книги о пастырском служении имели несомненное влияние на юношество и кандидатов в священники. Отец Георгий пользовался авторитетом в болгарских церковных кругах. Местный Синод часто обращался к нему за помощью в спорных делах, иногда в качестве третейского судьи, когда возникали разногласия между митрополитами. Для Ивана он стал полезным источником сведений о положении дел в Русской зарубежной церкви и вообще в эмиграции. Шавельский охотно принимал приглашения на трапезы в тесной компании Солоневичей и в качестве рассказчика был достойным партнёром Ивана. В 1915–1917 годы, будучи протопресвитером военного и морского духовенства, Шавельский имел возможность видеться с Николаем II в ставке. К царю и царице он относился, как сейчас говорят, «неоднозначно» и в своих воспоминаниях часто опирался на оценки и мнения других. Особенно это было заметно, когда Шавельский рассказывал о нездоровом моральном климате в царской семье по вине «грязного мужика» Распутина. Клеветнические россказни о царице Иван всегда оспаривал. Не сделал послаблений и для Шавельского, назвав его однажды «лжесвидетелем». Тот сдержанно возразил, но по существу обвинения спорить не стал, памятуя о приблизительности и вторичности своих воспоминаний в той части, которая касалась жизни царской семьи.
Резидент Яковлев планировал поселить «спортсменов» на подконтрольной резидентуре квартире. С этой целью «Ворон» пригласил Солоневичей на экскурсию по болгарской столице. Город им понравился, может быть, потому, что многие улицы носили русские имена: генералов Тотлебена, Гурко, Черняева, Скобелева и др. Не были забыты писатели — Достоевский, Аксаков, Толстой. Московская улица порадовала их вывесками русских трактиров и запахом ржаного хлеба из пекарен. Постояли экскурсанты у Русского памятника, установленного в честь офицеров и солдат, защищавших православие и славянство на болгарской земле, и у памятника Царю-освободителю. Потом долго созерцали величественный собор Святого благоверного великого князя Александра Невского, который был воздвигнут в память побед русского оружия на Балканах.
Во время прогулки Николай показал Солоневичам несколько приличных по эмигрантским понятиям квартир. Несмотря на старания «Ворона», братья к его предложениям отнеслись без энтузиазма и предпочли обосноваться на вилле «Спокойствие», принадлежавшей болгарину Доревскому. Она находилась в дачной местности Овча Купель, в пяти километрах от Софии, на улице Кирилла и Мефодия, 12. На эту виллу Солоневичи наткнулись случайно во время прогулки по окрестностям столицы. Не торгуясь, договорились с хозяином об аренде второго этажа за 1200 левов в месяц.
Ивану Николай Абрамов понравился: он говорил о своём советском прошлом без критического надрыва, признавал, что научился в Советском Союзе многим полезным вещам, в том числе искусству выживания в «трудных бытовых условиях, а иногда голода». Особенно тронули Солоневича эмоциональные слова Абрамова о том, что он не намерен отсиживаться за спиной отца: рано или поздно вернётся в СССР, чтобы работать во имя восстановления «Национальной России»!
В августе 1938 года, работая в Берлине над брошюрой «Четыре года», Иван вспоминал о «настоящем патриоте», симпатичном и энергичном Коле Абрамове. Для Ивана Солоневича он был одним из образцовых молодых русских, которые будут определять будущее России:
«Я очень внимательно всматривался в те немногие стальные ростки нашей молодёжи, которые пробрались сюда из Советской России, — мой сын, Андрюша Чернавин, Коля Абрамов — сын генерала Ф. Ф. Абрамова, и некоторые другие. Есть немецкий школьный анекдот: преподаватель говорит о словах Наполеона, обращённых к его египетской армии: „Сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид“. Из класса, из тех мест, которые по-русски называются „Камчаткой“, раздаётся пренебрежительная реплика: „Ну, немцев на пирамиду не поймаешь“… Так вот, и эту молодёжь тоже не поймаешь ни на пирамиды, ни нашивки. Даже Коля Абрамов к генеральскому титулу своего отца относится весьма скептически. Андрюша с этими титулами, вероятно, и вовсе не сталкивался. Для Юры они не значат ровно ничего. Нужно считаться с фактами. Этих ребят в Советской России миллионов тридцать. Они, эти ребята, будут спрашивать в упор. Они будут очень суровыми экзаменаторами».
Впрочем, «стальные ростки» не нашли между собой общего языка. Николай Абрамов попытался сдружиться с Юрием. Тот не выразил желания к «товарищескому» сближению, заявив отцу, что «советский душок из Николая не выветрился». «Ворон» в долгу не остался. В агентурном отчёте о встрече с младшим Солоневичем он был категоричен в его оценке: «Юра производит на меня очень нехорошее впечатление, слишком похож на „хулигана-болтуна“»…
По болгарским законам лицензии на новые печатные органы выдавало Министерство внутренних дел. Фосс и Браунер обещали Солоневичу ускорить процедуру получения разрешения и нажать для этого на все «кнопки влияния». Стараться стоило: РОВС без больших усилий мог обзавестись ещё одной газетой для ведения антибольшевистской работы. Однако ведущие сотрудники «внутренней линии» в Софии переоценили свои силы: отказ следовал за отказом. Болгарские власти считали, что в стране и без того «переизбыток» русских эмигрантских изданий.
Поэтому Фосс предложил Солоневичу два варианта выхода из ситуации: выпускать его газету «приложением» к органу НТСНП «Голос труда» или использовать «Галлиполийский вестник», на что имелось согласие его издателя — генерала Зинкевича. Иван отказался и от того и от другого. Он хотел полной самостоятельности, собственной — полностью независимой — газеты. Делать её он собирался в основном «семейными силами», повторяя опыт отца с «Северо-Западной жизнью».
Ещё до прояснения вопроса со своей газетой Солоневич знал, где будет её печатать. Помог ему в этом деле давний знакомый Борис Калинников. Иван познакомился и сдружился с ним в Петербургском университете на рубеже 1912–1913 годов. В 1919 году Солоневичи вместе с семьёй Калинниковых перебирались в Киев. И вот — новая встреча — в Болгарии!
Именно к Калинникову направил свои стопы Иван. Старый друг, в общем-то, неплохо устроился. Он владел книжарницей — книжно-писчебумажным магазином «Зарница» на углу улиц Раковска и Гурко, куда эмигранты забегали поговорить, посплетничать, обменяться новостями, из-за чего «Зарницу» называли в быту «центробрёхом». Отчасти и сам хозяин книжарницы способствовал этому: его иронические реплики и меткие характеристики отдельных персонажей из эмиграции передавались из уст в уста.
Калинников уже слышал о приезде друга в Софию. После объятий и радостных восклицаний первое, о чём спросил его Иван, — о типографии: не мог бы Борис рекомендовать какую-либо из них, подходящую по местонахождению и тарифам, чтобы печатать газету на русском языке. Калинников словно ожидал этого вопроса. Он подошёл к телефону, набрал номер и произнёс вполголоса несколько слов. Вскоре, как по мановению волшебной палочки, на пороге «Зарницы» появился Всеволод Константинович Левашов[96], работавший метранпажем в типографии «Древне Болгария». Выяснилось, что он налаживал самостоятельное дело, взяв в аренду дышавшую на ладан типографию «Рахвира», которая располагалась на улице Цеслау (Веселец), 8. Что ж, повезло! Первого клиента искать не пришлось, пришёл сам…
Левашов понравился Солоневичу: в нём чувствовались серьёзность, ответственность, внутренняя основательность. Биография его по тем временам была стандартной: белый офицер, участник Гражданской войны. В Ленинграде во время «чисток» после убийства Кирова были репрессированы его родные. Куда-то в Сибирь были высланы мать и брат. Судьба их была покрыта мраком. Для Левашова эта неизвестность была источником глубоких душевных мук и страданий!