— Вы являетесь приверженцем Керенского? — спросила журналистка.
— Так точно, — охотно ответил Смысловский. — Керенский как раз то, что надо. Правда, я не был связан с Керенским, но его идеи считаю правильными. Я стою на позициях Милюкова…
Стоит ли говорить, что к Солоневичу Хольмстон-Смысловский повернулся самой привлекательной стороной своего «полифонического имиджа». Если бы он писал статьи для «Нашей страны» в духе того «гибкого» интервью, вряд ли Солоневич согласился бы их печатать. Однако в 1948 году Хольмстон-Смысловский о Керенском и Милюкове даже не упоминал, подчёркивая при каждом удобном случае, что как истинно русский человек всегда придерживался монархистских убеждений и идеалов исторической России. Нет ничего странного в том, что «очарованный» генералом Солоневич, оценивая вклад русских эмигрантов в послевоенную антисоветскую работу, писал: «Единственным исключением является ген. Б. А. Хольмстон, книга и статьи которого оставят какой-то след в истории реальной, а не выпивочной антикоммунистической борьбы». Солоневич называл генерала «наиболее выдающимся военным специалистом русской белой эмиграции», охотно печатал его аналитические статьи по проблемам войны и мира.
Хольмстон-Смысловский всячески демонстрировал Солоневичу своё расположение, и тот, в свою очередь, при любой возможности заглядывал к генералу «на рюмку чая» — в штаб Суворовского союза или на «квартиру» генерала, который занимал два этажа небольшой гостиницы в районе Бельграно.
В его кабинете, увешанном картами регионов мира, обсуждались последние международные события и вытекающие из них возможные угрозы для будущего России. Как вспоминал Хольмстон, они «вели долгие беседы. Иногда спорили. Часто рылись в своей исторической памяти и набрасывали планы на ближайшее будущее. Увлекаясь, шли за полётом фантазии. Мы оба были тогда сравнительно молоды. Иван Солоневич как журналист предпочитал чертить политические планы, а я как генштабист носился в сфере стратегии»[204].
В Аргентине Хольмстон-Смысловский, по его словам, полностью разуверился в «образцовости» «культурного Запада»: Запад слишком «…кичится превосходством своей цивилизации над нашей русской, византийско-восточной… считая всю нашу тысячелетнюю историю проявлением одного только варварства, от великих князей, царей, императора до последнего революционного периода». По мнению Хольмстона, завышенная самооценка Запада не соответствует реалиям, потому что демократические свободы, права человека, гуманность, священное право убежища и прочее, прочее были перечёркнуты выдачей Советскому Союзу генерала Власова и десятков тысяч его офицеров и солдат[205].
Хольмстон-Смысловский взялся за нелёгкую задачу объединения русской эмиграции в Аргентине, чтобы затем использовать этот опыт на всём пространстве русского рассеяния. Солоневич, потерпевший в своё время фиаско с Российским национальным фронтом, приветствовал инициативу генерала. Может быть, у Хольмстона получится? Базовой организацией объединения должен был стать Суворовский союз.
Былая близость Хольмстона к командованию вермахта также интриговала Солоневича. Особенно его занимала тема закулисных отношений политического и военного руководства рейха с русскими военными формированиями, прежде всего — с армией генерала Власова. Эти вопросы Иван постоянно затрагивал во время бесед с генералом. Оценивая прошлое, собеседники были единодушны в том, что Гитлер подписал себе смертный приговор, когда запретил использовать русские подразделения на Восточном фронте и начал осуществлять свою доктрину планомерного сокращения «популяции» расово «неполноценного» русского народа.
Солоневич и Хольмстон-Смысловский в один голос критиковали не только Гитлера, но и Соединённые Штаты, которые абсолютно не «понимают Россию» и при этом ещё осмеливаются готовить нападение на неё. Генерал Хольмстон не теоретизировал на темы монархизма, считая, что авторитет Солоневича в этой области непререкаем. Однако о будущем России и защите её интересов генерал думал и говорил постоянно, в том числе и «по итогам» провалившейся гитлеровской агрессии. Газета «Суворовец» отражала ход его размышлений:
«Мы — русские, молодая и полная динамизма нация и Империей рыть не устали, а потому никаких хирургических операций над телом России — мы не допустим… Я не грожу, а предупреждаю, так же как некогда, в докладных записках, будучи в германском генеральном штабе, я предупреждал немцев. Не поверили или не захотели поверить — результат налицо»[206].
Именно под этим углом — неизбежности «гарантированного провала» — Хольмстон анализировал намерения стран Запада решить «проблему СССР» силой оружия, оккупации и далее — «раздела наследства российского». Какой в этом случае должна быть позиция патриотических сил русской эмиграции? Ответ Хольмстона был такой: «Воевать за освобождение России мы готовы, но за её уничтожение никогда!»
Прогноз Хольмстона-Смысловского — это своего рода предупреждение западным демократиям: «Что будет, если они даже при помощи атомной техники выиграют чудом Третью Мировую войну. Что будет дальше?.. Россия не Германия. Это не государство, а континент. Для оккупации одной шестой части света понадобится вся действующая армия, которую придётся оставить под ружьём на веки веков. Ибо на всём необъятном пространстве, по городам и болотам, в лесах и руинах засядут партизаны. Миллионы партизан. Красные и белые, старые и новые. Вся Национальная Россия уйдёт в леса и начнётся… „ни проходу ни проезду“. Начнётся Четвёртая мировая война, огневая, холодная, психологическая, экономическая, национальная и гражданская»[207].
Хольмстон не мог не понимать, что благополучие возглавляемых им остатков Русской национальной армии (РНА) зависит от благосклонности аргентинских властей. После прибытия в Буэнос-Айрес он добился аудиенции у «сильного человека» Аргентины Хуана Перона. От себя лично и от имени своей «армии» он поздравил Перона с избранием на высокий пост президента, а на страницах газеты «Суворовец» постоянно заверял, что в случае необходимости готов выступить на защиту Аргентины. В то время главным гипотетическим противником страны были Соединённые Штаты, куда Хольмстон регулярно выезжал по неким «секретным делам». Вряд ли он выполнял поручения Перона. Так что заверения Хольмстона о полной лояльности Аргентине носили не совсем «транспарентный», как сейчас говорят, характер.
Как бы там ни было, правительство Перона не чинило препятствий деятельности генерала Хольмстона и его Суворовскому союзу. «Перон нас держит под своим крылом», — не раз говорил своим подчинённым Хольмстон. Для поддержания связи с Хольмстоном военное министерство выделило специального офицера. Тайная полиция — «Сексьон эспесиаль» — в дела Суворовского союза не вмешивалась, каких-либо ограничений с её стороны на проведение собраний и других мероприятий не было.
Солоневич внимательно прочитывал русскую прессу Буэнос-Айреса, не оставляя без внимания газету «Суворовец», тираж которой не превышал полутора тысяч экземпляров. Хольмстон-Смысловский железной рукой руководил газетой, тематическим лейтмотивом которой была популяризация боевого и политического опыта лидера Суворовского союза, его геополитических доктрин, обсуждения его сценариев Третьей мировой войны и способов нанесения поражения Советскому Союзу. Хольмстон продолжал настаивать на том, что накануне войны требуется добиться единства эмиграции, в особенности объединения её воинских организаций. Первоначально Хольмстону это объединение в Аргентине как будто бы удалось. Вокруг Суворовского союза сгруппировались РОВС, Союз Александра Невского и др.
В конце декабря 1951 года из Парижа генерал-лейтенант Архангельский, председатель Совета российского зарубежного воинства (СРЗВ), предложил Хольмстону-Смысловскому войти в Совет и принять участие в совместной борьбе с Советами. Хольмстон понимал, что ведущая роль в Совете вряд ли зарезервирована для него. Поэтому выдвинул явно неприемлемые требования для совета, в частности:
преобразовать Совет российского зарубежного воинства в «Российский государственный военный совет»;
создать главное командование, штаб главного командования;
подготовить кадры для нескольких дивизий из членов существующих военных союзов; ввести единоначалие.
Надо ли говорить, что все заинтересованные лица поняли: на ответственную должность руководителя СРЗВ претендует сам Хольмстон-Смысловский. Больше из этой организации с подобными предложениями к генералу не обращались.
Когда в редакцию «Нашей страны» начали приходить анонимки на Хольмстона, Иван отнёс их на счёт «просоветских элементов». По этому поводу Солоневич опубликовал даже небольшую заметку «Анонимам»: «Редакция, и не только она одна, — получает гектографические листовки и написанные от руки письма, касающиеся ген. Б. А. Хольмстона. И листовки, и письма написаны одним почерком и подписаны разными псевдонимами. Редакция просит автора всего этого не беспокоиться напрасно: такого рода инсинуаций „Наша страна“ помещать не собирается».
Но анонимки приходили всё чаще. Неблагоприятные сведения о Хольмстоне стали поступать и от бывших членов Суворовского союза. Первоначально Солоневич не придавал им значения, по себе зная, какие нелепые, сомнительные, а порой и разрушительные для репутации слухи и сплетни порождает «эмигрантское болото». Тем не менее как журналист, не раз обжигавшийся на излишней доверчивости, он обратил внимание на то, что «слухи», идущие из разных источников, во многом совпадают.
Беглецы из Суворовского союза рассказывали, что Хольмстон-Смысловский, бывший сотрудник абвера, свою контрразведывательную работу для рейха пытается представить в глазах эмиграции в виде патриотического служения во благо Родины. На самом же деле его контрразведывательное прошлое в Польше, Эстонии и России оставило кровавый след. В конце 1944-го — начале 1945 го