Артём кивнул.
— Молодец. Теперь самое важное. Слушай внимательно. Объездчик должен поймать одну-единственную секунду. Самую верную. Если упустит, то и жеребца не приручит. В момент, когда жеребец случайно повернётся к нему мордой, объездчик замирает. И монголы все замирают. И тихо становится, и спокойно. Если жеребец опять начинает бегать, то и нагайка опять свистит, и монголы опять кричат. А когда конь глаза в глаза оказывается с объездчиком, всё вновь затихает. Понимаешь, что происходит?
— Нет, — признался Артём.
— А ты не торопись. Подумай, — Фёдор Кузьмич выпрямился в седле, показал, что готов ждать ответа хоть до конца экспедиции.
Артём, качнув головой, протянул:
— Жеребец начинает думать, что ему безопасно, только когда он стоит лицом к лицу с объездчиком…
Егерь хохотнул. Юноша растерянно пожал плечами. Смутился, уверенный, что Фёдор Кузьмич, как и папа, будет высмеивать его глупые догадки.
— Твой дед знает толк в людях. Ты молодец. Всё правильно рассудил. Видишь, сам догадался, тебе и рассказывать ничего не пришлось!
Артём покраснел от удовольствия и теперь взглянул по сторонам не из опасения, а в надежде, что их кто-то подслушивал.
— Всё верно, — продолжал егерь. — Жеребец вдруг понимает, что ему спокойно и безопасно, только когда он рядом с объездчиком. Признаёт его. И успокаивается. Так резко, что можно сразу, не выходя из загона, седлать его и везти на первую выгулку. Вот тебе и монголы.
— Да… — протянул Артём.
— Слушай, — Фёдор Кузьмич опять говорил шёпотом. — Я тут заметил, что ни ружья, ни другого оружия тебе не выдали.
— Нет…
— Смотри, все мужчины — с ружьями. Твой отец — с револьвером. Где он только его достал? — егерь сдавленно хохотнул. — А тебе — ничего.
— Папа мне не доверяет.
— А зря. Ведь ты тут больше всех нас в опасности.
— Почему?
— Сам раскрыл заговор, следил за монголкой, видел преследователей. На тебя могли напасть.
— Могли.
— Ну, с ружьём мы ещё поглядим. А вот тебе для начала.
Фёдор Кузьмич вытащил из-под потника небольшой нож в кожаных ножнах.
— Нож? — удивился Артём.
— Охотничий. Настоящий. Твёрдая хромовольфрамовая сталь. Такой долго держит заточку. Посмотри, что у него на лезвии.
Артём бережно взял нож, вытянул его из ножен. Увидел клеймо в виде осёдланного, но вставшего на дыбы коня.
— Это жеребец. Непоседливый, свежий. Это твой эжин, твой дух. Дух молодости. Он повёл тебя ночью во двор, где ты узнал тайну Джамбула. Он повёл тебя вслед за девчонкой, где ты увидел преследователей. Каждый человек должен найти себя в диком животном, чтобы не забывать о корнях, о своей природе и не требовать от себя слишком много. Держишь мысль?
— А у вас какой дух?
Фёдор Кузьмич не то улыбнулся, не то оскалился. Глаза его сузились, он даже чем-то стал похож на бурята. Шрам на его лице исказился, потемнел. Сам он сгорбился, вытянул шею. Затем приподнял полы энцефалитки и тельняшки. На боку у него была наколка росомахи: ощеренной, выпустившей большие когти.
— Росомаха… Это она вас?
— Что?
— Ну… шрамы…
— Нет. Шрамы — от медведя.
— На охоте?
— Нет. Собирали ягоду. Юра и Слава ещё маленькие были. Обирали кусты, а там мишка сидел. Если б я промедлил, он бы их задрал. А так прыгнул между ними и напугал медведя. Он только махнул лапой, едва задел мне лицо. А мог бы всю голову снять.
Егерь весело рассмеялся, сразу утратив грозный вид:
— Пусть это будет наша с тобой тайна. И нож отцу не показывай. У каждого мужчины должна быть своя сталь. Для неё обязательно придёт время.
— Не бери оружие, если не готов однажды им воспользоваться, — прошептал Артём.
— Именно так. Это тебя дедушка научил?
— Нет, папа.
Фёдор Кузьмич ничего не ответил. Подмигнул и как-то просто, не пошевелив ни руками, ни ногами, выслал коня вперёд. Тот затрусил чуть быстрее, нагоняя голову экспедиции.
Обходной горный путь оказался несложным, и Сергей Николаевич уже не сомневался в правильности своего выбора. Речка в эту пору была иссушена до половины уровня, и кони легко шли по сухому бечёвнику[11].
Среди гнили старого ветроповала встречались кустики цветущего ревеня: большие лопуховые листья казались оборками пышного платья, над которым вздымался высокий напудренный парик из крохотных светло-жёлтых кудряшек.
Погода оставалась ясной, только облаков прибавилось. Они лежали плотными валиками, будто волоки после гигантской ватной косьбы.
С восточных скал за тонкой вереницей всадников наблюдал курганник. Издалека хищная птица напоминала суслика, вставшего навытяжку, с чёрным раздутым плащом на спине. Если бы не чернота этого плаща, курганника можно было бы перепутать с каменным выступом или даже каменной грудой — обо[12].
Экспедиция теперь шла по узкой долине, между вылинявших, словно старое сукно, горных откосов.
— Там! — крикнул Баир.
Сергей Николаевич, подстегнув лошадь, нагнал погонщика. Увидел впереди каменистое побережье озера Ишхэн-Ехе-Нур.
— Правее. Вон, возле останца, видите?
Присмотревшись, Сергей Николаевич различил жёлтое пятно.
— Палатка!
— Да, палатка, — кивнул Баир.
— Кого это занесло в такую глушь?..
Встреча с охотниками или другими путешественниками была не страшна экспедиции, поэтому Сергей Николаевич поторопился вперёд.
Подъезжая к останцу, он уже видел оборудованный лагерь: костровище с разбросанными котелками, два распиленных и успевших затрухлявиться сухостоя. Людей поблизости не было, да и весь лагерь выглядел брошенным. Тент палатки провис на дугах, вход в тамбур вовсе хлопал незакреплёнными полами.
Минутами позже Сергей Николаевич уже мчался назад. Мелькнувшее подозрение полностью себя оправдало. Лагерь давно пустовал. И принадлежал не кому-то, а старику Корчагину. Нашивка на подгнившем рюкзаке не оставляла сомнений: «д.г.-м.н. В. К. Корчагин».
Глава девятая
Находка удивила и насторожила. Члены экспедиции обступили лагерь Корчагина. Сергей Николаевич запретил кому-либо подходить ближе, хотел всё осмотреть самостоятельно. Только Марина Викторовна пренебрегла его распоряжением. Подошла к костровищу, но дальше идти не решалась. В глазах у неё блестели слёзы. Она свыклась с гибелью отца, а всё это путешествие, хоть и было непосредственно связано с его именем, казалось ей чем-то далёким, больше необходимым мужу — для его очерков в газете. Теперь же тесно переплетённые обида, отчаяние и чувство собственной беспомощности поднялись в ней с новой силой.
Палатка и весь лагерь простояли здесь с прошлого года. Свежих следов, кроме звериных, поблизости не было. Сергей Николаевич подумал, что тут и окончился последний поход Корчагина, что поблизости они непременно найдут его истлевшее тело.
«Старик поставил палатку. Отошёл от неё. Встретил медведя. Не успел выстрелить, или выстрелил, но этим только раззадорил хищника, и в итоге погиб в его лапах. Поэтому и тела нет, — размышлял Сергей Николаевич. Версия казалась правдоподобной. — Во второй раз за золотом он отправился один, без проводника, значит, и помочь было некому. Ещё он мог утонуть в озере. День был жаркий. Решил искупаться, а вода тут ледяная, вот сердце и не выдержало. Допустим, что так… Или поднялся на скалу, чтобы увидеть дальнейший путь, оступился и разбился на камнях. Нет, глупо. Он уже ходил здесь, значит… А что, если эту стоянку он сделал ещё в первый раз, когда был с проводником? Вряд ли. Что же, он дальше без палатки шёл?»
Сергей Николаевич обошёл лагерь и замер. Все придуманные им версии разом осыпались в труху.
— Мда… — протянул он.
Тент палатки был вскрыт. Широкий, размашистый разрез. «Что бы это могло значить?»
— Что там? — тихо спросила Марина Викторовна.
— Подожди. Только ближе не подходи. Я сейчас.
Марина Викторовна вся задрожала. Подумала, что муж увидел тело Виктора Каюмовича и не хочет в этом признаваться.
— Там… там отец?
— Марин, успокойся, нет тут никого. Палатка пустая, только…
— Что?
— Только в ней лежит рюкзак. И вещи. Спальник, куртка…
Внутри был беспорядок. «Здесь кто-то порылся. Но ничего не взял. Интересно…»
Баир, не дожидаясь распоряжений, повёл лошадей к озеру. Нужно было готовиться к ночёвке. Погонщик понимал, что вставать вблизи от заброшенного лагеря никто не захочет, поэтому выбрал местечко на берегу в километре отсюда. Ринчима и Слава Нагибин пошли вслед за ним — помогать с обустройством бивака. Марина Викторовна по-прежнему стояла возле костровища, не осмеливаясь подойти ближе к палатке. Чуть поодаль стояли Артём, Юра Нагибин и Джамбул. Фёдор Кузьмич сидел на бревне возле отвесной скалы. Солонго нигде поблизости не было.
Профессора находка не интересовала. Он сейчас думал только о своём чемодане — увидел, что тот сбоку весь покрылся лошадиным мылом. Пальцем брезгливо снял с ручки чемодана эту густую, перемешанную с ворсом пену, убедился, что она омерзительно пахнет, и принялся тереть чемодан платком, испугавшись, что запах просочится внутрь, до самых вещей.
«Как странно. Всё на месте. Верёвки, ботинки… Даже экспедиционная сумка тут — уж с ней-то Корчагин никогда не расставался. Чудак, даже дома спал с ней в обнимку. Говорил, что это по походной привычке. А тут валяется среди вещей… Нет только ружья». Сергей Николаевич осторожно поворошил спальник, опасаясь увидеть в нём тело старика. Спальник был пустой.
«Понять бы, откуда сделан разрез: изнутри или снаружи. Снаружи могли напасть. Но кто? Медведи с ножами не гуляют. Значит, охотники. Зачем? Непонятно. Или кто-то следил за ним от посёлка?»
Сергей Николаевич, нахмурившись, вспомнил слова Артёма о трёх охотниках, о подслушанном разговоре Джамбула с участковым.
Баир вернулся доложить, что место для ночёвки найдено.
— Нам бы кого за дровами послать. Там Слава, так нам вдвоём таскать долго.