[13]. Некоторые озёра успело подмыть течением, и они превратились в каменистые шиверы[14], по которым шумно, бурля и горланя, перекатывалась вода. Пройдёт ещё несколько лет, и река вернёт сюда свою быстрину.
Ближе к озеру Узун-Балык-Холь троговая долина расширилась, горные кручи расступились, но идти стало сложнее. Всё чаще экспедиция застревала на бродах. Цепочка всадников растянулась почти на километр, Баиру приходилось крепче тянуть за собой вьючных лошадей.
— Узун-Балык-Холь… — протянул Артём. — Ну и название! Не лень было его придумывать…
Самая длительная задержка случилась из-за грозы. Хлынувшие ливни за несколько часов наполнили даже скромные речушки, и Фёдор Кузьмич предложил не рисковать, опасаясь на очередном броде потерять поклажу или лошадь. Сергей Николаевич не хотел задержек, но, сунувшись в ближайшую стремнину, согласился с егерем. Рисковать было бы глупо.
— В такую погоду дна не видать. В емурину[15] забредёшь — все ноги кобылке переломаешь. Оно тебе надо? — спрашивал Фёдор Кузьмич.
— Нет, Кузьмич, не надо, — нехотя отвечал Сергей Николаевич.
Два дня стояли лагерем, ждали, пока сойдёт половодье.
Баир, ходивший за дровами, принёс из леса чистый сломок оленьего рога. Подарил его сидевшему с мамой Артёму, сказал, что из рога можно выточить неплохой ножик. Артём чуть покривился, вспомнив о спрятанном в рюкзаке настоящем ноже.
— У нас в Шаснур как-то мужики притащили сцепленные рога, — спрятавшись от дождя под тентом, рассказывал погонщик. — Видать, из-за самки сцепились.
— Кто? Мужики? — спросил Тюрин и тут же рассмеялся своей шутке.
— Не, олени, — улыбнувшись, ответил Баир. — Вон, Чима тоже видела. — Погонщик с нежностью посмотрел на хлопотавшую у котелков жену. — Да… — На мгновение отвлёкся на какие-то неожиданные воспоминания, но тут же продолжил: — Так вот, сцепились, а разойтись не смогли. Застряли. Наверное, долго так топтались, фыркали.
— Олениха небось довольная была, — отозвалась Ринчима. — Вон как за неё танцуют. Прямо-таки насмерть.
— Ну да, — кивнул Баир. — Только потом устала и пошла себе гулять. А когда вернулась, увидела, что женихи лежат без сил на земле. Так и померли.
— Точно, что насмерть, — прошептала Марина Викторовна.
— Так бывает. У наших мужиков на всю ночь была забава. По очереди друг против друга вставали — по двое, трое. И пытались раздёрнуть рога.
— И как?
— Не смогли. Все руки ободрали, а толку не было. Такие дела. Потом к «уазикам» привязали и пустили по сторонам, да только переломали. Расцепить их было невозможно.
— Ерунда какая-то, — прошептал Артём. Поглядел на соседний тент, надеясь отыскать там Фёдора Кузьмича, но егеря поблизости не было. Пришлось терпеть рассказы Баира. Подаренный им рог Артём тайком выбросил. Идея сделать костяной нож показалась ему глупой.
К обеду следующего дня солнце просушило землю. Реки успокоились после паводкового буйства. Экспедиция продолжилась.
На серой прибрежной гальке встречались кусты жёлтых, будто нарисованных детьми крестовников: оранжевая махровая сердцевина — солнышком или даже кокосанкой — и дюжина лепестков плоскими лучами. Над крестовниками плавно вились пчёлы.
Долину реки Додот, зажатую между хребтами Большой Саян и Тайга-Ужазы, прошли довольно быстро, несмотря на десятки мелких ручьёв, преграждавших путь.
Близилось окончание маршрута на карте, но какого-то явного оживления среди членов экспедиции не было. Только Сергей Николаевич чаще заговаривал о том, что скоро они узнают тайну Корчагина. Артём, все эти дни ехавший рядом с Фёдором Кузьмичом, окончательно убедился, что егерю можно доверять, и подумывал шепнуть ему о спрятанных в рюкзаке приметах. Был уверен, что глупо отказываться от его помощи. Без егеря и его сыновей найти дедушкины следы будет трудно.
Солонго по-прежнему пропадала из экспедиции, но быстро возвращалась, о чём-то шепталась с Джамбулом. Преследователи никак не давали о себе знать. Артём уже не боялся их. Знал, что Нагибины защитят экспедицию в случае нападения, верил в меткость их выстрелов.
Ничего нового в дневнике Корчагина Сергей Николаевич не отыскал. О брошенном лагере Виктора Каюмовича вообще старались не вспоминать.
Первые дни после страшной находки Артём спал в обнимку с приметами Дёмина. Мама, ночевавшая с ним в одной палатке, вслед за Сергеем Николаевичем сказала сыну, что лучше держать их в рюкзаке:
— Так спокойнее.
Артём признал её правоту. Подумал, что кто-то может случайно к ним заглянуть, увидеть у него в руках папку и заинтересоваться ею. Переложил приметы в верхний клапан рюкзака.
Записанный на карте маршрут Гришавина закончился в трёх километрах от невзрачной, заросшей кустами реки Коктюг-Хем. Сергей Николаевич приказал разбить лагерь и готовиться с утра искать следы Виктора Каюмовича. Папа рассчитывал закончить поиски в два дня, а потом разыграть задуманную сцену. На кратком совещании Переваловы решили оставить при себе только Баира и Ринчиму. Собственно, это было неизбежно — едва ли погонщик согласился бы расстаться с конями.
— Нагибиных попросим сопроводить Джамбула и Солонго до Кырена. Так будет спокойнее. Только вначале возьму у всех комментарии для статьи, может пригодиться. Пусть каждый расскажет о пройденном маршруте. А Баир заменит нам проводника. Он тут неплохо ориентируется, поможет с приметами.
Марина Викторовна поддержала план мужа.
Весь день по округе шли поиски, которые, конечно, ничего не дали. Артём тем временем изучил первую примету и с удивлением заметил, что обозначенная на ней гора находится на юге. Идти к ней пришлось бы ровно в том направлении, откуда только что поднялась экспедиция. Это было странно. Артём подумал, что спутал горы, но, взглянув на рисунок ещё раз, убедился, что ошибки не было. Более того, по всем деталям казалось, что примету нарисовали именно отсюда, с места, где остановилась экспедиция.
— Ерунда какая-то…
Юноша рассчитывал встать пораньше и забраться на ближайший голец, чтобы оттуда лучше рассмотреть речную долину.
Спал он беспокойно. Ворочался, не находя удобного положения. Во сне блуждал по тёмной чащобе. Перепрыгивал через ручейки. Карабкался на скалы. Потом оказался в болоте. Начал вязнуть в трясине. Схватился за берёзку, но тут понял, что это не ствол, а деревянный прут клетки. Артём закричал от ужаса. Крик во сне вытянулся в глухой стон наяву. Юноша проснулся. В полутьме раннего утра увидел, как возле палатки мелькнула чья-то тень. Секундное замешательство. Взгляд ещё не окреп после вязкого сна. Артём привстал. Через москитную сетку увидел, что вход в палатку расстёгнут. Подумал, что это вышла мама.
Ощупал спальник Марины Викторовны. Понял, что она тут, спит. Волнение разошлось по телу мелкой дрожью. Артём торопливо выбрался из спальника. Расстегнул сетку. Хотел выйти наружу, но замер в тамбуре. Неожиданная догадка бросила его к рюкзаку. Верхний клапан — открыт. Пуст. Папки с рисунками нет. Артём ещё несколько секунд ворошил клапан, затем открыл рюкзак, подозревая, что с вечера по какой-то глупости переложил папку к вещам, но при этом отчётливо понимал, что теряет время. Приметы украли. Только что. Он даже видел тень вора…
— Ты чего? — проснулась мама.
Её голос отрезвил Артёма. Он рванул из тамбура. Запнувшись о мешки с вещами, кубарем вывалился на влажную землю.
— Ты куда?! — тревожно позвала Марина Викторовна.
Артём не обращал на неё внимания. Как был, в носках и термобелье, подбежал к давно потухшему костровищу. Лагерь ещё спал. И только в отдалении мелькнула чья-то фигура. Артём не сомневался. Это была Солонго. Сжав кулаки, рванул вслед за ней.
Глава десятая
Артём сразу пожалел о том, что не надел ботинки. Бежать в носках было неудобно. Сучья и корни впивались в ступни. Одежда мгновенно вымокла из-за влажного от росы подлеска. Ветки осин хлестали по лицу. Солонго нигде не было. Артём даже не был уверен, что идёт по её следу. Она могла свернуть в любом направлении. Возможно, девушку ждали те три охотника. Она могла без труда передать им приметы. Размышлять не было времени. В отчаянии, ругая себя за неосмотрительность, Артём бежал вперёд. Надеялся на удачу. Знал, что не простит себе случившееся. Папа впервые доверил ему важное поручение, а он… Юноша хотел загнать себя до изнеможения. Вернуться в лагерь или с приметами, отобранными у проклятой девчонки, или обессиленным, едва стоящим на ногах.
Лес неожиданно оборвался земляным яром[16]. Артём замер, не зная, как поступить дальше, но при свете восходящего солнца увидел, что впереди, на расстоянии ста метров, что-то мелькнуло. Не задумываясь, рванул вниз.
Спуск был сыпучим. Соскальзывая, Артём перепачкался в земле. Сейчас это заботило его меньше всего. «Грязь не сало, потёр — отстало», — повторял он любимую поговорку Виктора Каюмовича, надеясь хоть как-то ободрить себя. «Уж дедушка точно пошёл бы до конца».
Пробежав небольшую поляну, Артём оказался возле зарослей ольховника. Понимал, что пройти тут было бы трудно даже в хороших ботинках, но отступать не хотел.
Мягкая земля. Крепкие, протянутые наискось стволы, ветви. Путаный лабиринт ольховых зарослей — едва ли не худшее, что могло встретиться путнику в этих местах. Все деревья разбросались, скрючились. Один ствол заходил за другой, держался за него, стелился по траве или загибался кверху. Ветви двоились, троились ломаными трубами. Цепляли за руки, за ноги. Хватали за шиворот. Артём перешагивал, нагибался. Полз, карабкался. Весь взмок, окончательно перепачкался влажной землёй. Молодые отростки — с овальными ребристыми листьями и продолговатыми коричневыми шишечками — плетью ударяли по лицу. Юноша невольно вспомнил рассказ Тюрина о зелёной улице в Александровском централе.