Видел, как вернулся следопыт Очир. Он так и не догнал Солонго. Однако наткнулся на свежее кострище. Принёс пепел и огарки. Девушка сожгла приметы. Остались только почерневшие клочки. Сергей Николаевич, увидев их, побледнел.
Юра ругался, кричал. Опять ударил папу.
Мама плакала. Профессор Тюрин в испуге таращил глаза, не мог ничего сказать. Баир не отходил от тела жены. Обхватив её, плакал.
Джамбул, связанный, молча наблюдал за происходящим.
— Папа никогда не доверял мне, — сказал Артём, физически чувствуя, как его голос пробивает дымку отрешения.
— Что? — не понял Юра.
— И в этот раз решил перестраховаться. — Оглушённый всем увиденным, юноша говорил медленно.
— Пацан, заткнись, а?
— Отдал мне рисунки. А я его подвёл.
— Заткнись!
— Пусть говорит, — вмешался Фёдор Кузьмич.
Юра покорно замолчал.
— Примет больше нет. Но есть фотоаппарат, — наклонившись, юноша поднял из вороха вещей папину камеру. — Хотел бы я, чтоб у меня был такой. Не зеркалка, конечно. Но хороший зум. Стабилизатор изображения. И батареи надолго хватает.
— Когда найдём золото, купишь себе такой. И даже лучше. Денег хватит на многое, — улыбнулся егерь.
— Папа заснял приметы. Все шесть. Солонго сожгла картинки. Но они сохранились тут, — Артём вытащил карту памяти. — Жаль только, что она хрупкая. Стоит надавить, и все снимки исчезнут. Китайская… Было бы обидно вот так потерять последнюю копию примет.
Юра сделал резкий шаг к Артёму, но отец его окрикнул. Егерь даже не смотрел на сына.
— Говори.
Юноша рассеянно кивнул.
— Вы предложили играть по-честному. Я согласен. — Артём ощупывал карту памяти, будто не был уверен в её целостности. — Экспедиция продолжается. Больше никто не погибнет. У вас есть гарантия — ваши ружья. А у нас будет фотоаппарат. Справедливо, не так ли? Держишь мысль? — Артём посмотрел на Юру.
— Молодец! — рассмеялся Фёдор Кузьмич. — Я всегда говорил, что ты парень не промах.
— Я буду включать фотоаппарат, когда потребуется новая примета. На словах буду говорить вам, как она выглядит. И мы будем идти дальше. А когда найдём дедушкино золото, поделим его поровну, как вы и сказали. Мы договорились?
Папа и мама, ошеломлённые, слушали сына.
— А если аккумулятор сядет?
— У папы есть солнечная батарея для зарядки. Мы договорились?
Чем больше юноша задумывался о смелости своего разговора, тем страшнее ему становилось. Начали подрагивать ноги. Он понимал, что, если спор затянется, у него просто не хватит сил настаивать на своём.
— Договорились. Твоя взяла. — Фёдор Кузьмич встал с довольной улыбкой. Спрятал нож в ножны. — Рассказывай первую примету. Самое время выдвигаться.
Часть втораяНеторная тропа
Глава первая
— Сказки это, нет там никакого золота, — Тюрин жевал гречку с тушёнкой и говорил одновременно. — И Дёмина тут никогда не было. Он как был там, на Моткиных щеках, дальше и не совался. Откуда золото берётся, знаешь?
Артём качнул головой.
— Самородки найти всегда приятно. Но вся ценность не в них, а в жиле, от которой они отвалились. Тут ведь как. Сидит себе жила глубоко под землёй. Потом землетрясение выносит её повыше, почти на поверхность. Вот она и торчит себе где-нибудь на склоне. Такую не разглядишь даже с вертолёта. Потом речки эту жилу подмывают. От неё откалываются самородки. Они слишком тяжёлые, поэтому западают в щели, оседают в грунте. Но вода стёсывает с жилы золотой песочек. Вот его как раз вымывает вниз, в долину. По Шумаку и Китою такого песочка много находят, а понять, по какому из притоков он пришёл, невозможно. Мало ли там склонов и отрогов. Можешь по каждому ручейку бегать с лотком, но это ничего не даст. Да и склоны-то крутые, и песок смывает без остатка, а жила после следующего землетрясения прячется назад, это она умеет.
Тюрин на мгновение умолк. Посмотрел на Артёма, понял, что тот едва слушает. Какое-то время продолжал есть молча, а потом вдруг продолжил:
— Самородки, от неё отколовшиеся, сбиваются в гнёзда. Такие гнёзда бывают большими, но отыскать их сложно. Лежат себе под илом или галькой. Не будешь же ты каждую расщелину копать, их тут десятки, сотни тысяч. Хоть всю жизнь лазай по Саянам, а ничего не найдёшь. Должно очень повезти. Вот, говорят, Дёмину и повезло. Наткнулся на такое гнездо. В это я готов поверить. Ну, перепрятал золото куда подальше. Допустим. Всё может быть. Но чтобы бросить схрон, сбежать от него в Иркутск… Не очень-то достоверно. Думаю, надурил он всех. Корчагин вот пишет, что Дёмин оставил карту сыну, а тот её продал — мол, сам не решился идти. Ну да, конечно. По мне, так сын всё и придумал. И белогвардейца Гришавина надурил. Придумал всякие приметы, только бы подальше в тайгу заслать. Расчёт был правильный. Этот его обман и сто лет спустя вон сколько людей одурачил. Оригинально, правда?
— Ты, если такой умный, иди разберись, что там с приметами, — огрызнулся сидевший неподалёку Юра.
Тюрин ничего не ответил. Только стал быстрее работать ложкой, словно боялся, что в наказание за болтливость у него отнимут кашу.
С приметами в самом деле вышла заминка. Сразу стало понятно, что предложенный Артёмом вариант не сработает. Описывать на словах рисунки было томительно сложным занятием. На выручку пришла мама. Решено было, что она станет перерисовывать по одной примете и отдавать рисунки егерю. В ход пошли блокноты и ручки Сергея Николаевича. Рисунки у Марины Викторовны получались довольно точными.
Юра сурово поглядывал на Переваловых. Ему явно не нравилась затеянная игра, он бы без промедления отобрал фотоаппарат у юноши, но не смел перечить отцу. Фёдора Кузьмича, кажется, забавляло происходящее.
Как только мама перерисовала первую примету, Артём на виду у всех вынул из камеры карту памяти и спрятал её в дедушкин амулет — рядом с пером утаргалжина. Сказал, что если не успеет при случае разбить фотоаппарат, то уж хрупкую карточку сломает в два счёта, а то и выбросит в речку. Фёдор Кузьмич кивнул, словно полностью поддерживал Артёма и только по старческой слабости был вынужден терпеть своеволие и грубость сыновей.
Первая примета вела к горе, у подножья которой экспедиция прошла два дня назад. Нагибины заподозрили обман. Подумали, что мама нарисовала примету не с рисунка Дёмина, а с натуры: слишком уж точным был ракурс и общий вид горы.
После краткого обсуждения решено было рассекретить вторую примету. Сергей Николаевич сам не понимал, зачем экспедиции возвращаться по уже пройденному пути. В карте Корчагина ошибок быть не могло, ведь он добрался-таки до золота.
Второй рисунок указал на гору с тремя вершинами: две низкие — по краям и подальше, одна высокая — посередине и поближе. Оглядевшись вокруг, Юра нашёл лишь одну похожую гору. Если первая примета была нарисована со всей точностью открывавшегося с поляны вида, то вторая весь вид искажала: три вершины стояли одна за другой, прятались друг за другом, а высокая была лишь второй по удалённости, низкая вершина стояла значительно ближе.
— И куда нам? — в раздражении Юра тряхнул листками.
— Этого мы не знаем, — признался Сергей Николаевич. — Нужно думать.
— Что скажешь? — Юра показал рисунки следопыту Очиру.
— Ябажа хаража узэхэ хэрэгтэй. Замынь оороо элирхэ.
— Ну так иди, смотри.
— Что он сказал? — заинтересовался Сергей Николаевич.
— Сказал, что ты водишь меня за нос! Что если обманешь, он тебе своими руками вырвет ноздри и скормит их свиньям.
— Не очень-то сытный у них будет обед, — усмехнулся Сергей Николаевич.
Юра сплюнул, но промолчал. Очир тем временем скрылся в кустах.
Моросило. От непогоды стемнело задолго до заката. Тензин разложил костры. Из-за яркого огня сумерки вокруг лагеря казались совсем густыми. Даже палатка, стоявшая в трёх метрах от Артёма, была едва различима.
— Как их следопыт в такую погоду ориентируется? — прошептал он.
Ему никто не ответил. Рядом сидели мама, папа, профессор Тюрин, Слава Нагибин и оба охотника. Фёдор Кузьмич с Юрой стояли под вторым тентом, говорили со связанным Джамбулом. О чём шёл разговор, расслышать не удавалось.
Баир, несмотря на дождь, не отходил от могилы Ринчимы. Её похоронили в полдень, когда уже было очевидно, что из-за путаницы с приметами экспедиция в этот день никуда не уйдёт.
— Баба сама виновата, — вздохнул Слава. — Сидела бы смирно, так нет. Бабы — они такие.
Помолчав, тихо добавил:
— А вообще жалко, конечно. Лошадки её любили. И готовила она хорошо.
Морось прекратилась. Тучи над лагерем сбугрились, напряглись до духоты, но дождь не возвращался. Ни капли. Профессор всё чаще вытирал платком вспотевший лоб.
Издалека донеслись раскаты грома. Они приходили то с юга, то с запада. Гроза грузно прыгала с вершины на вершину, грохотала на скалах, но спускаться вниз, к лагерю, не хотела.
Небо никак не разрешалось от сгустившейся духоты. Артём тёр шею. Расчёсывал комариные укусы. Ногти на пальцах выросли, набрали под себя грязь. «Нужно будет срезать их ножом». Пальцы пахли копчёной рыбой. «С чего бы это?»
Гром гремел уже больше часа. Ломал небо, выхрустывал по горам, грохотал, перебирая валуны на дальних отрогах. Граблями выскрёбывал тучи — от них к земле летели искры коротких молний. Но дождя не было.
Затем в лагере неожиданно посветлело. Тучи ослабли. Ветер раздул их к вершинам гор. Над тайгой в нескольких местах проглянуло предзакатное солнце. На верхушках сосен и лиственниц загорелись последние краски зари. В следующий миг всё опять затянуло мутью. Тучи схлопнулись. Воздух пропитался серостью. Похолодало.
Небо оборвалось ливнем.
На востоке сверкнула молния. Артём высчитал три секунды до грома, вызревшего, выгорлившегося от дальних перевалов. «Скорость звука в воздухе — триста тридцать один метр в секунду. Это факт, — считал Артём. — Значит, гроза от нас — в одном километре».
К костру подсел Джамбул. Монгол ладонями разминал запястья. Его только что развязали. Фёдор Кузьмич и Юра остались под вторым тентом. Там горел костёр поменьше. Артём поглядывал в их сторону и удивлялся тому, каким сейчас, при свете огня, представал егерь. Это был человек тысячи лиц. Костёр волновался, разбрасывал красные блики, и лицо Фёдора Кузьмича искажалось самыми противоречивыми чувствами. Он молчал, не менял мимики, но при этом радость, грусть, злоба, отчаяние мелькали на лице, словно местные духи задумали листать его жизнь и воспоминания. Не верилос