ича о предательстве, о слабоволии. Требовали остановиться и ножом встретить преследователей. Смутным эхом проносились голос дедушки, папины насмешки, ругань Юры. Наконец Артём споткнулся о корень, всем весом рухнул на землю, обжёг лицо ударом о землю. Мама дёрнула его за руку, помогла встать. После этого падения гомон мыслей смолк. Не осталось ничего. Только бег в надежде спастись.
От лагеря донёсся выстрел. Чей-то выкровавленный крик. Ещё один выстрел. Не было времени оглядываться.
Выскочив из кустов, Артём с мамой чуть не влетели в пойменный зыбун[24]. Увязнув по колено в сплавине[25], заторопились назад. Испугались, что не найдут обход, но увидели галечную косу — побежали по ней.
Река была близко. Изрезанная гривами валунов, она грохотала безудержным напором.
Артём уже не понимал, гремят ли позади выстрелы или это в русле перекатываются камни. В какой-то момент ему показалось, что выстрел прозвучал за спиной. Он подумал, что стреляют в него, и повалился ничком. Утянул за собой маму. Марина Викторовна, упав на колени, тут же поднялась.
— Бежим! — она вновь помогла сыну встать.
Артём ждал чего угодно. Мама могла в отчаянии сесть на землю, закрыть лицо руками, плакать и причитать, что никуда не пойдёт, в последний момент повернуть к лагерю, сдаться Нагибиным. Но этот твёрдый, настойчивый голос был для него неожиданностью.
— Бежим! — юноша постарался ответить так же решительно.
Вошли в реку. Вода текла по щиколотку. Обрадовались, что легко нашли брод. Искать его в предрассветных сумерках было бы трудно. Осторожно зашагали вперёд.
Где-то в стороне, возле берега, но значительно выше по течению, грохнули выстрелы. Теперь не было никаких сомнений — там стреляли.
Испугавшись, Артём заторопился дальше. Поскальзывался на гладких камнях, падал на колени, вставал, шёл опять. Шум реки поглотил все остальные звуки. Кажется, мама что-то говорила, но Артём её не слышал. Только чувствовал её руку в своей руке. Провалился по колено в воду, но устоял. Им повезло выйти на лещадь[26], прибрежную галечную отмель, а теперь предстояло идти наперерез течению по настоящему броду.
Переход через реку тянулся бесконечно. Артём удивлялся, как их не снесло стремниной. Почувствовав, что валуны опять сменились галькой, оживился.
Выбрались на берег и разом упали. Перевели дух. Попробовали бежать. Не смогли. Не хватало сил. Неспешно пошли вперёд.
Шум реки отдалялся.
Идти приходилось на подъём, не разбирая направления.
«Всё это бесполезно, — вздохнул юноша. — У них лошади. У них следопыт. Они найдут нас. И тогда уже не будут церемониться».
Артём нахмурился, вспомнив про егеря. Фёдора Кузьмича опять обманули. Теперь обманул юноша, лично. Не хотелось бы после этого встречаться с ним. Лучше уж броситься вниз с обрыва. Артём вздрогнул от таких мыслей. Вспомнил дедушкины слова:
— Человек может говорить совершенно правильные вещи и всё же ошибаться. И не проси меня это объяснить. Просто так бывает. Слушаешь человека, понимаешь, что он говорит, признаёшь его аргументы, но всё равно с ним не соглашаешься. Потому что в чувствах больше правды, чем во всех аргументах вместе взятых. И это нормально. Можешь кивнуть, согласиться, но не бойся остаться при своём мнении, вопреки голосам вокруг.
Артём подумал, что так же было и с егерем. Юноша не знал, как с ним спорить. Фёдор Кузьмич был по-своему прав. Его трижды обманули: дедушка, папа, теперь сам Артём. Быть может, это давало ему право обманывать в ответ. Быть может, он не мог совладать со своими жестокими сыновьями, только отчасти сдерживал их злобу. И всё же Артём чувствовал, что больше всех тут виноват именно Фёдор Кузьмич. Объяснить это не мог, да и не хотел.
Остановились под скальным останцем. Упали на землю. Теперь нужно было ждать. Слушать, не прозвучит ли поблизости голос папы или Джамбула. Марина Викторовна и Артём терзались, не зная, что случилось в лагере.
— Ждите здесь, — прошептал кто-то у них за спиной. Шёпот так напугал юношу, что тот вскочил на ноги.
Это была Сол. Невидимая в ночи, она отделилась от останца, будто сама только что была камнем. Артём не успел ни о чём спросить — юная монголка исчезла.
Потянулись долгие минуты ожидания.
Наконец послышались шорохи, затем — голоса.
К останцу вышли Джамбул и Сергей Николаевич.
Марина Викторовна бросилась обнимать мужа.
— Где Сол? — спросил у Джамбула Артём.
— Отдыхаем, потом идём, — ответил монгол.
— Где Баир? — не отставал юноша.
Сергей Николаевич, присев на землю, сняв и отжав мокрую штормовку, коротко рассказал обо всём, что случилось в лагере.
Солонго знала, что егерь отошлёт следопыта в горы — искать следующую примету, поэтому не торопилась. Очир ушёл далеко за полночь, рассчитывая к рассвету подняться на одну из скал. Позволив ему ускакать как можно дальше, Сол разбудила Артёма. Видела, что в палатке горит свет, но понадеялась, что юноша сам справится с побегом. Всем помочь она бы не смогла. Затем подала сигнал отцу — дважды хрипло проухала горлицей. Монгол разбудил Сергея Николаевича.
— Я думал, наш Джамбул сошёл с ума, — улыбался папа. — Смотрит на меня таким безумным взглядом, зрачками ворочает. Честно, я до конца не понимал, чего он хочет.
Солонго подкралась к палатке. Проделала уже знакомый фокус — тихо распорола стенку, но в этот раз не стала забираться внутрь, а только просунула нож отцу. И сразу побежала к лошадям. Они стояли без присмотра. Нагибины решили, что за несколько предрассветных часов с ними ничего не случится. И ошиблись.
Девушка отвязала всех лошадей и напугала их — как в тот раз, когда заставила кобылу под Артёмом свечить. Лошади ломанулись в сторону от лагеря. В это самое время Артём устроил свалку с Чагдаром.
Когда в лагере поднялась паника, выбежавший из палатки Тензин не знал, что делать, в какую сторону бросаться. С одной стороны шумели убегавшие лошади, с другой орал запутавшийся в палатке Чагдар, с третьей, из кустов, о чём-то кричал Слава. Юра Нагибин тоже растерялся. Если б не егерь, они бы ещё долго стояли на месте. Фёдор Кузьмич сразу скомандовал сыну бежать за лошадьми, а Тензину — возвращаться к пленникам. Сам егерь поспешил к палатке, из которой сбежали Артём и Марина Викторовна.
Джамбул и Сергей Николаевич успели разрезать верёвки, выскользнули наружу. Ждали, что следом полезет Баир, но он медлил. Монгол первый понял, что случилось, и почти насильно поволок Сергея Николаевича в сторону от лагеря. Тот сопротивлялся, не хотел бросать погонщика.
— Джамбул меня практически нёс, — нервно посмеивался папа. — От такого гиганта не уйдёшь. Потом я и сам понял, что к чему.
Баир погасил светильник и затаился с ножом. Надеялся, что в палатку придёт Юра. Но пришёл Тензин. Что там было дальше, Сергей Николаевич не знал. Слышал только вопль охотника.
— Похоже, Баир не промахнулся. А потом послышались выстрелы.
— Значит, он остался там навсегда.
После этих слов все молчали. Слушали отдалённый грохот реки. Ждали Солонго.
— А где же профессор? — неожиданно спросил Артём.
Про Тюрина успели забыть. Сергей Николаевич и Джамбул переглянулись. Монгол, не говоря ни слова, поднялся. Вгляделся в темноту, будто мог там что-то различить, а в следующее мгновение исчез — несмотря на внушительные размеры, проделал это совсем как дочь, умевшая мгновенно растворяться в ночном мраке.
Палатку Тюрина Солонго разрезала в первую очередь. Знала, что ему нож не понадобится. Ткнула профессора и побежала вызволять отца. Тюрин, проворчав что-то, повернулся на другой бок и захрапел с удвоенной силой. Девушке пришлось повторно навестить его. Ни тычки, ни щипки, ни даже пощёчины не могли разбудить профессора. Наконец Сол зажала ему нос и рот ладонями. Со сдавленным криком профессор проснулся. Увидев девушку, испугался и схватил жилетку, будто Солонго только и помышляла её украсть.
В лагере уже поднялась паника, когда Тюрин сообразил, что нужно бежать. Он бы предпочёл лечь обратно в спальник, близость Нагибиных его не пугала, но профессор подозревал, что приметы ушли отсюда вместе с непоседливым мальчишкой.
— Вот ведь не спится кому-то, — проворчал он и направился к реке вслед за Солонго.
Тюрин успел надеть лишь ботинки, бежал в разношенных кальсонах, то и дело цепляясь штрипками за корни. К майке прижимал жилетку и штаны. Профессор выглядел растерянным, заспанным. Возможно, это и спасло его, когда он столкнулся с егерем. Фёдор Кузьмич даже не посмотрел на Тюрина. Шёл напрямик к палатке, где барахтался Чагдар, а когда возвращался, профессора уже не было.
Тюрин быстро заплутал в кустах. Не заметив смены направления, чуть не вернулся назад, к лагерю. Он бы так и не нашёл берега, но в последний момент его схватил за шиворот Джамбул.
— Я ничего не знаю! — завопил профессор, весь поник, повиснув на руках монгола, и теснее прижал к себе жилетку.
Джамбул отвёл его к реке, помог перебраться на другой берег, а потом оставил в покое, рассчитывая, что дальше Тюрин пойдёт самостоятельно. Но тот опять заблудился. Когда монгол спустился за ним, профессор успел одеться и теперь что-то активно искал по карманам жилетки. Пришлось опять схватить его за шиворот и вести вверх по склону.
Все тепло поприветствовали Тюрина. Марина Викторовна даже обняла его. Профессор в ответ проворчал что-то о бессмысленном побеге, о том, что всем вместе искать приметы Корчагина было бы сподручнее, и принялся, хмурясь, выворачивать карманы жилетки — выбрасывал из них всё, безнадёжно промокшее: блокнотики, бумажные салфетки, какие-то брошюрки, пакетики с чаем, упаковку бульонных кубиков. Хотел даже выложить кожаный футляр с губкой, баллончиком и щёткой для обуви, но, подумав, хорошенько отряхнул его, бережно обтёр вытравленную эмблему «Hermes. Shoes care» и положи