Кто-то стоял во дворе. Кто-то очень большой и сильный. Настоящий гигант, каких Артёму ещё не доводилось видеть. Отчасти скрытый за кустами, он приподнимал руки, качал головой, будто с кем-то разговаривал. Не удавалось понять, стоит ли он лицом к дому или спиной.
Артём невольно облизнул губы. Почувствовал, что во рту пересохло. Не знал, что делать. Будить маму? Просто лечь в кровать и притвориться, что ничего не случилось? Если незнакомец проберётся в дом, он без труда отнимет и карту, и дедушкины записи. Нужно было уехать из Кырена…
Тёмный силуэт теперь был неподвижен. На мгновение юноша подумал, что ему всё привиделось, что ночь лишь рисовала свои страшные картинки, а он, заплутавший в дрёме, поверил в них, но тут силуэт опять поднял руку.
«Дедушка на моём месте не медлил бы ни секунды», — Артём сдавил челюсти до неприятного гудения в скулах. Нужно было всё самостоятельно разведать.
По коридору — в прихожую. Отдёрнул защёлку. Приоткрыл дверь. Проскользнул в щель и оказался на веранде. Босые ноги обожгло ночным холодом.
Прячась в тени, обходя лужи лунного света, юноша спустился по лесенкам. Замер. Силуэт отсюда не был виден, но зато слышался голос. Два голоса. Слишком тихо, чтобы разобрать слова.
«Нужно было одеться». Артём вышел, как спал, в трусах и майке. Холод стянул кожу. В руках начиналась дрожь.
Остановился перед покрывшим траву лунным озером. Его можно было обойти вдоль забора, но там виднелись заросли борщевика. Артём не хотел в них застрять. К тому же там могла расти крапива. Пришлось лечь на траву и плыть через озеро ползком. Майка и трусы мгновенно пропитались росой.
Чем ближе Артём подбирался к кустам, тем отчётливее становились голоса, но вскоре он с разочарованием понял, что незнакомцы говорят на неизвестном, кажется, бурятском языке. Впрочем, иногда звучали и русские слова.
— Гэрые хооhон байхадань галдаад хаяха байгаа.
— Надо было.
— Одоо энэ ушарай газаашаа гараhан улуу.
— Не вылезет.
— Ай, Чартымай, энэшни муугаар лэ дуурэхэ.
— Не волнуйся, я всё улажу. Как и в прошлый раз.
— Тээмэндэ, тиихэдэ гу? Абяагуй байhааш!
Артём лежал под кустами. Не видел ни гиганта, ни его собеседника. Понимал, что многого так не добьётся. Был бы у него диктофон на телефоне, можно было бы записать их разговор. «Чем тебе не нравится этот телефон? Бабушка с ним три года ходила, и ничего!» — с досадой вспомнил он мамины слова.
— Ямар хун дээрмэдээб гэжэ ушоо ойлгоо haa hайн.
— Тот, кто знает, что здесь было спрятано.
— Тиимэ тиимэ! Харин ши «улажу, как в прошлый раз» гэнэш. Гараа баряад hууха хэрэггуй! Олохой хоердохиео хулисэхэгуй!
— Будем следить за домом. Тиигээд хаража узуужэмди.
«Ах вы гады, следить они решили!» Артём уже не сомневался, что эти незнакомцы были теми ворами, которые устроили погром. Они теперь говорили слишком тихо, не удавалось разобрать ни одного слова. Артём понял, что от подслушивания толку не будет. Нужно было хоть мельком взглянуть на воров вблизи.
В ногах появилась глухая дрожь — от холода или от страха. Артём весь напрягся, чтобы лучше контролировать свои движения. «Дедушка уже давно бы их рассмотрел. Это точно. А ещё бы вышел с ружьём и всех бы их на месте повязал». Приободрив себя такими мыслями, юноша стал медленно приподниматься. Из-за кустов показалась бритая голова гиганта. Он стоял к Артёму спиной. Чуть поодаль обозначился другой силуэт. На мгновение он повернулся к лунному свету, и Артём, вздрогнув, опал на землю. Теперь дрожь расходилась по всему телу. Он узнал его! Это был участковый — тот самый, что приходил к ним в дом!
Артём от волнения раскрыл рот. Боялся, что звук дыхания и колотящегося сердца выдаст его, но вскоре услышал, что незнакомцы уходят. Нельзя было терять ни минуты. Юноша опрометью бросился назад, к веранде. Скорее закрыл за собой дверь и, уже не сдерживая дрожь, сел на пороге, возле собранных тут обломков мебели.
Прошло несколько минут, прежде чем Артём встал. Нужно было возвращаться в кровать.
Когда юноша лёг, за окном уже первыми проблесками рождалась заря. Закричали соседские петухи. Засыпая, Артём твёрдо решил никому не рассказывать то, что услышал. Он должен был сам разобраться в этом деле. Понять, почему воры следят за домом дедушки, какую роль здесь играет участковый и кто этот гигант. Это был верный шанс показать родителям, что он уже не маленький и может раскрыть заговор, о котором никто даже не подозревает. Артём улыбнулся сквозь дымку сна, представив, с каким удивлением мама и папа узнают о проведённом им расследовании, увидят собранные им доказательства. Это будет день его торжества.
Глава пятая
По небу тянулись скупые полозновицы облаков. День окреп приятным летним жаром, и отсыпаться в кровати стало душно, неуютно. Подушка у Артёма увлажнилась, и, сколько он ни вертел её под головой, наконец пришлось встать, поторопиться к умывальнику — смыть с себя опрелость беспокойной ночи.
За окном перекрикивались птицы. Маленькие, желтоватые, почти не видные в кронах, чижи голосили своё ярмарочное «три-чи-чи». Рядом с ними показывались чечевицы — более заметные птички с окровавленными воротом и холкой. Они молча перепрыгивали с ветки на ветку, участвовать в общей перебранке отказывались.
В поле за дедушкиным двором на упругих безлистных стеблях высились светло-фиолетовые циноктонумы. У них были диковинные бутоны, чем-то напоминавшие морскую звезду с обрезком пуповины в серёдке. Бутонов в одном соцветии собиралось не менее пяти, и стебли под их тяжестью покачивались даже от слабого ветерка.
Весь день Артём помогал маме убираться в доме. Про ночных посетителей он так и не рассказал — вновь убедил себя, что для начала должен самостоятельно выведать все подробности. То и дело подходил к окну, иногда спускался во двор, притворялся, что занят каким-то делом, а сам косился по сторонам — надеялся приметить слежку, но никого поблизости не замечал. Даже Бэлигма в этот день не приходила.
Марина Викторовна успела по телефону в общих словах рассказать мужу о тайной комнате Виктора Каюмовича, о его дневниках, о двух золотых самородках. Сергея Николаевича её слова чрезвычайно заинтересовали, и он жалел, что не может приехать сразу, не дожидаясь субботы.
Перед сном дедушкины документы решено было спрятать назад, в сейф.
— Так будет спокойнее, — заметила Марина Викторовна.
Артём испугался, что мама попросит его выложить и нефритовую фигурку, но Марина Викторовна, кажется, вообще забыла про неё.
Ночью Артём устроил себе караульные обходы. Для верности ходил с ножкой, отбитой от кухонного стола. Представлял, что это — ружьё, и выцеливал в дворовой темноте таинственных разведчиков. Юноша надеялся в этот раз проследить за незнакомцами — пройти по их следам, узнать, где они живут, быть может, подслушать их разговоры, выведать их планы. Однако ни участкового, ни его друга-гиганта Артём так и не увидел. Ночь брала своё, и он задремал на посту — возле входной двери на первом этаже, чем с утра порядком напугал маму.
К девяти часам приехал Сергей Николаевич. Бодрый, подтянутый, в свои тридцать семь лет он бы выглядел ещё совсем молодым, если бы не потяжелевшее лицо и тёмная щетина, неизменно покрывавшая его щёки. Но осанка для такого возраста оставалась неестественно прямой, уверенной — она сохранилась у него с тех лет, когда он играл за молодёжную команду иркутской «Звезды», и придавала ему вид порывистого, всегда готового к действию человека. Впрочем, когда Сергей Николаевич стоял рядом с женой, его выправка казалась комичной — Марина Викторовна была значительно выше мужа. К тому же с копной светлых волос, которые она стягивала в торчащий хвостик или в две упругие косички, в цветной юбке с воланами, в лёгкой блузке Марина Викторовна выглядела значительно моложе своих лет.
Сергей Николаевич приехал вместе с профессором Тюриным — давним другом, преподавателем истории в Иркутском университете.
«Началось, — с недовольством подумал Артём, увидев, с каким задором папа расхаживает по дому, осматривает следы погрома и на ходу выспрашивает у Марины Викторовны, приходил ли ещё кто-нибудь из полиции. — Сейчас начнёт командовать».
Артём не ошибся. Командовать Сергей Николаевич любил. Первым делом потребовал перенести всю выброшенную мебель со двора в дом, назвал это расточительством и обещал, что при первой возможности постарается всё починить. Мама только вздохнула. Знала, что чинить он ничего не будет, но и споров не потерпит. Придётся всё выбрасывать тайком и понемногу — выносить на свалку то поломанный стул, то обломок тумбы.
Папа посмеялся над защёлкой, которую прибил Артём, пообещал позже восстановить нормальный замок. Далее отругал жену и сына за то, что они самостоятельно полезли в потайную комнату.
— Там могли быть ловушки!
— Господи, какие ловушки?! — возмутилась мама.
— Такие. Как в египетских пирамидах. Если старик Корчагин дорожил своими тайнами, мог устроить западню.
— Там ничего не было.
— Неважно. Могли бы меня подождать. Я должен был всё сфотографировать.
— Ты и сейчас можешь всё сфотографировать.
— Этим и займусь.
Марина Викторовна догадалась, что Сергей Николаевич хочет описать случившееся здесь в своей газете, и пожалела о том, что вообще приехала в Кырен, что нашла дневники отца и рассказала о них мужу. Впрочем, его можно было понять. В последние годы дела у него шли всё хуже. Истории ему попадались ничтожные, и если в молодости он печатался на первых полосах, то теперь скатился на самое дно, иногда оказываясь на одной полосе с кроссвордами.
Тюрин между тем стоял возле окна. Потрёпанный, заспанный, интереса к происходившему он не проявлял. Судя по всему, Сергей Николаевич ещё тёмным утром вырвал его из кровати, криками и мольбой заставил сесть в машину — надеялся на месте событий получить ценный комментарий историка. Впрочем, Тюрин редко выглядел иначе. Полноватый, в неизменных чёрных брюках, в бежевой жилетке, увешанной двумя десятками кармашков на липучке, профессор везде смотрелся чудаковато — неважно, приходил ли он на лекции в университет или шёл в магазин за хлебом. Картину дополняли