очки в толстой оправе, панамка, под которой Тюрин прятал лысину с обрамлявшей её паклей взъерошенных волос, и строгие чёрные ботинки. Свои ботинки он любил. Тюрин мог запустить до кислого запаха всю одежду, но начистить ботинки никогда не забывал — для этого в одном из кармашков его жилетки всегда имелся соответствующий набор в кожаном футляре: губка с кремом, баллончик чистящего средства и щётка из натуральной щетины кабана.
Мама говорила Артёму, что в молодости профессор был другим. Тогда ещё доцент кафедры истории России, он ввязался в поиски какого-то селения, долгие годы собирал деньги то на одну, то на другую экспедицию, облазил Тувинские горы, побывал в горах Монголии, но так ничего и не нашёл. Потом ездил в Омск, искал там утерянную библиотеку Колчака, опять ничего не нашёл. Заявил, что адмирал вообще не был расстрелян на Ушаковке, что его до весны 1921 года держали в казематах, допрашивали о золотом эшелоне. Наконец перессорился с другими историками из университета и замкнулся. Докторскую работу в итоге писал по байкальским петроглифам[4] и до сих пор вздрагивал, если кто-то упоминал о тех злосчастных экспедициях в Монголию и в Омск.
Сергей Николаевич внимательно осмотрел потайную комнату, промолвил, что ничего потайного в ней нет, что такую комнату найти было проще простого — слишком явными были борозды от тяжёлого поставца, а значит, воры, если они в самом деле искали тайник Корчагина, были законченными тупицами:
— Точно говорю!
Затем Сергей Николаевич прочитал записки тестя, пролистал его карты и рисунки, изучил самородки и объявил общее собрание.
«Это нам знакомо», — нахмурился Артём. Папа любил объявлять общие собрания по любому, даже самому незначительному поводу.
— Итак, что нам известно? — Сергей Николаевич, заложив руки за спину, широкими шагами пересекал гостиную, ненадолго останавливался возле стены, резко разворачивался и начинал идти в обратном направлении. Увлечённый какой-то идеей, он не мог стоять на месте.
Мама сидела в старом дедушкином кресле возле окна. Рядом с ней стоял Артём. Профессор Тюрин без особого интереса просматривал бумаги Виктора Каюмовича. Изредка зевал, почёсывал лысину и поглядывал на часы.
— Известно следующее, — сам себе ответил Сергей Николаевич. — Корчагин нашёл в архиве карту и какие-то приметы, по которым можно найти легендарное золото Дёмина. Карта у нас имеется, — Сергей Николаевич помахал папкой. — С приметами пока что беда. Будем искать. Далее. Корчагин нанимает проводника, потому что опасается заплутать в тайге. Само по себе это странно, учитывая его геологический опыт. Ну да ладно. Далее. Корчагин уходит в экспедицию. Что там происходит и куда его приводит карта, мы не знаем, но домой он возвращается с золотыми самородками. Заметьте, сам он пишет, что самородков было четыре, а в сейфе оказалось только два. Странно, не правда ли?
— Может, их украли, — предположила мама.
— Марина, Марина… Как говорит мой папа, думай головным мозгом. Если б кто-то добрался до самородков, то уж точно не стал бы церемониться и забрал бы все четыре. Ещё бы и документы прихватил. Итак, куда подевалось остальное золото — непонятно. Но ведь ты не будешь отрицать, что золото — жильное! — Сергей Николаевич неожиданно обратился к Тюрину.
— Не знаю, — профессор пожал плечами. — Может, и жильное. Всё равно непонятно, где он его взял.
— Ладно. С этим потом разберёмся.
Тюрин отложил бумаги на подоконник и со скучающим видом стал смотреть в окошко.
— Дальше. Корчагин возвращается домой и тут же собирает новую экспедицию, в этот раз, кажется, одиночную. Никому не доверяет и, несмотря на трудность пути, решается преодолеть его без помощников. Что случилось с его доверчивым проводником-лесорубом — непонятно. Должно быть, ничего хорошего. Можно было бы предположить, что Корчагин нашёл сокровищницу Дёмина, по какой-то причине вынес только четыре самородка, а теперь задумал исправить оплошность. Было бы логично. Золотая лихорадка в этих краях попортила немало людей.
— Серёжа! — возмутилась мама.
— Прости, — Сергей Николаевич коротко улыбнулся и продолжил: — Но тут начинаются странности. Корчагин пишет, что «золото — не главное». Пишет о каком-то важном открытии, которое нужно непременно сфотографировать, иначе ему никто не поверит. «Венец моей научной карьеры». Что он там нашёл? Быть может, то самое нечто, что в своё время напугало Дёмина — напугало так, что этот матёрый каторжник, вор, убийца, не боявшийся ни царской полиции, ни таёжных медведей, убежал подальше от сокровищ, спрятался в Иркутске?! Может, и до Уссурийска добежал бы, если б хватило денег.
— Ну, Уссурийска ещё не было, если уж говорить точно, — заметил профессор. — В те годы там стояло село Никольское.
— Да при чём тут это? Я же так, образно.
— Ну, считай, статейка готова, — вяло усмехнулся Тюрин.
— Э, Мишаня, ещё не готова! — Сергей Николаевич резко повернулся к профессору. — Тут ещё копать и копать. Разве тебе не интересно, что же там спряталось в Саянах, что один в суеверном ужасе со всех ног бежит оттуда, а другой, рискуя жизнью, идёт туда в полном одиночестве?
— Нет, неинтересно, — профессор пожал плечами.
— Ну конечно. Тебе только библиотеку Ивана Грозного и живых потомков Колчака подавай!
— При чём тут библиотека Грозного? — дёрнулся Тюрин, но тут же стих и продолжать не стал.
— Далее! — крикнул Сергей Николаевич, с задором поглядывая на Артёма и Марину Викторовну. — Корчагин готовит повторную экспедицию, никуда не торопится. Потом вдруг замечает, что за ним следят. Значит, Виктор Каюмович кого-то боялся, иначе никакой слежки не заподозрил бы. Мало ли кто в Кырене шатается. Тут пьяниц больше, чем собак. Но старик Корчагин так перепугался, что решил немедленно отправиться в горы. Значит, был уверен, что малейшее промедление будет стоить ему жизни. В последнее мгновение решил перестраховаться. На подробные объяснения нет времени. Он вырывает из дневников записи, торопливо пишет короткое послание Марине. Прячет документы в сейф. Выходит из дома. Запирает его на ключ. Идёт на почту. Отправляет иркутскому коллеге ключи, просит передать их дочери ровно через год. Почему именно год? Почему не отправить письмо сразу Марине? Этого мы не знаем. Как не знаем и того, что случилось с Корчагиным в дальнейшем. С той минуты, когда он вышел из местного отделения почты, следы теряются. Вот что нам известно на данный момент. Есть вопросы?
— Что такое «три земли»? — спросил Артём.
— Что?
— Дедушка написал, что золото искали под тремя землями.
— Э…
Сергей Николаевич растерялся. Не знал, что ответить, и вопросительно посмотрел на Тюрина. Оказалось, что тот почти не слушал разговора. Пришлось повторить ему вопрос.
— Три земли, — профессор полез в один из кармашков, будто там лежала подсказка. Вынул платок и начал старательно тереть лоб. Летняя жара была ему неприятна. — Три земли — это тундра, ил и речные камни. Так буряты раньше говорили про золото, которое мыли на реках, — что оно лежит под тремя землями. Где, говоришь, это написано?
Профессор впервые проявил интерес к разговору. Артём показал ему дедушкин листок с соответствующей записью.
— Любопытно… — протянул Тюрин.
— Ещё вопросы? — Сергей Николаевич посмотрел на жену.
— Кто такой Дёмин?
— Стыдно не знать! Старик Корчагин не одобрил бы.
— И кто это? — Марина Викторовна давно перестала обижаться на манеру мужа говорить.
— Ну, для таких справок у нас есть специалист.
В гостиной стало тихо. Все смотрели на Тюрина. Тот увлёкся своими мыслями и, вновь рассматривая записи Виктора Каюмовича, не сразу понял, что все ждут от него ответа. Услышав неожиданную тишину и почувствовав внимание, оживился.
— Дёмин? — Тюрин пожал плечами. — Простой каторжник.
— Не простой, а беглый! — поправил Сергей Николаевич.
— Ну да, — согласился профессор. — Беглый. В тысяча восемьсот шестидесятом году сбежал из Александровского централа. Собственно, тогда сбежала целая артель. Спрятались в Саянах, там все и погибли. Бежали-то зимой, в холода. Это сейчас по берегу Китоя тянутся тропинки, а тогда глушь была.
Тюрин неожиданно замолчал. Опять погрузился в свои мысли. Сергей Николаевич знал эту особенность друга.
— И? — вкрадчиво спросил он.
— Ну что? До Шумака добрались четверо. Среди них был Дмитрий Дёмин. Прятались там в пещере. К весне в живых остался только Дёмин. Дальше было проще. Зайцев сторожил, белок, шишковал, черемшу, ягоды собирал. Плёл себе верши[5], рыбу ловил. Опытный был, знал, как в тайге держаться. Кочевал с места на место, чтобы охотникам не попасться. Потом, говорят, увидел в речке золотой песок. По устью добрался до жилы, которую эта речка и подмывала. Наковырял себе самородков, да и подался в Тунку. На золото купил свободу и зажил спокойно. По пьяни кому-то про свою жилу рассказал, вот и пошли сказки. Вроде бы как нашёлся купец, который за хорошие деньги купил у Дёмина приметы, по которым можно было добраться до жилы. Но ничего не нашёл. Приметы там были путаные. «От речки иди по пиритовой жиле, оттуда, видя две горы-шапки, пройди в вершину ключа, берущего начало у шапок» и так далее. С такими приметами можно до второго пришествия по Саянам гулять. Там этих ручейков — сотни тысяч, и какой из них дёминский — непонятно. Вот и вся история.
— Отлично! — Сергей Николаевич хлопнул в ладоши. — Всё сходится.
— Ничего не сходится, — поморщился Тюрин.
— Детали не идут в счёт.
— Детали? Читай «Советскую Азию» от тысяча девятьсот тридцатого года, статьи профессора Львова. Сам увидишь, что не в деталях дело.
— Ну, во-первых, ты знаешь, настоящий журналист читает только одно издание — то, в котором работает. А в нём — только одну статью. Свою собственную.
Тюрин усмехнулся.
— А во-вторых, документам Корчагина и двум самородкам я доверяю куда больше, чем всем твоим советским львовым вместе взятым.