— Побрани ты их своим громом! Забросай их своими молниями!
Деду-Грозовику стало жаль пастухов. Он долго молчал и, наконец, спросил:
— А свидетель у тебя есть?
— Есть! — откликнулся муравей.
— Кто же твой свидетель? — спросил Дед-Грозовик.
— Паук может подтвердить мои слова — он бродит всегда по лесам и пастбищам, видит, слышит и знает всё, что там делается, — сказал муравей.
Позвали паука. Дед-Грозовик спросил:
— Паук, ты видел, как пастухи во время еды роняют хлебные крошки?
— Видел, — ответил паук.
— А не знаешь ли ты, зачем они это делают? — спросил Дед-Грозовик.
— Знаю, — ответил паук.
Деду-Грозовику стало ещё больше жаль пастухов. Поэтому он, опять немного помолчав, сказал:
— Ну, говори — зачем же они это делают?
И паук начал жалостливо просить за виноватых:
— Не наказывай их, Дед-Грозовик. Нет ведь у них ни в лесу, ни на пастбище, ни в поле стола, за который можно присесть. Едят они свой хлеб на голой траве, на мху, и тогда случается, что какая-нибудь крошка проскользнёт сквозь пальцы ребят и остаётся в траве. Но ведь там она не пропадает, — птички найдут крупицу, съедят её и тем сыты.
Тогда Дед-Грозовик очень рассердился на муравья и сказал ему:
— Ох, муравей, муравей, как у такого работяги, как ты, так ожесточилось сердце! Что напрасно жалуешься на прилежных пастухов? Это не их вина, если им приходится есть на голой траве или ровном мху и что крошки падают у них из рук на траву.
С этими словами он взял свою трость и столкнул завистливого муравья с облака вниз, а пауку дал клубок самых тонких шёлковых ниток, по которым тот и спустился на землю.
С той поры муравей от паденья с высоты посерёдке тонок, а паук и по сей день носит с собой клубок ниток, полученный от Деда-Грозовика.
ПОЧЕМУ ЁЖ ФЫРКАЕТ
Когда-то ёж был очень умным и очень проворным зверем. У него были такие быстрые ноги, что даже дядюшка-заяц не мог тягаться с ним в беге, а ум у него был такой прозорливый, что даже старая хитрая тётка-лиса ему завидовала. Однако Лесной Отец предупредил ежа, что от его проворства и мудрости ничего не останется, если он подпустит близко к себе хоть одну живую душу. Как только это случится, он станет самым медлительным, самым глупым из всех зверей.
Сначала ёж жил так, как ему велели: был начеку, не подпускал к себе близко ни одной живой души. Но в конце концов он сделался неосторожным, так как загордился, и подумал:
— Ого, пусть только попробует кто-нибудь ко мне приблизиться! Вмиг унесусь как ветер.
Однажды ёж сидел на пенёчке у опушки леса и, размышляя о жизни, задремал на солнышке. Он громко храпел и знай себе клевал носом. Два пастушонка случайно его заметили, подошли и принялись меж собой рассуждать.
— Не пойму, что это за странный зверь! — удивился один.
— И я не пойму, хоть у меня и голова на плечах, — сказал другой.
— Может, какое чудище заморское!
— Да уж, наверно, какое-нибудь заморское чудище!
Долго ещё рассуждали пастушата, но ни к чему не пришли. Наконец, пошли они своей дорогой такими же умными, как были.
Но их болтовня разбудила ежа. Протёр братец глаза и видит: два человека исчезают за деревьями.
Ёж сразу спрыгнул с пенёчка, хотел пуститься наутёк. Но как тут побежишь: ноги стали вдруг короткими — никак не сделать шага подлиннее, голова отупела — даже дороги к дому не найти.
Теперь при виде людей ёж всегда сердито фыркает: ведь именно из-за них утратил он проворство ног и остроту ума.
СОЛОВЕЙ И МЕДЯНКА
Когда-то медянка была ядовитой и задумала она всему белу свету зло причинить. Лесной Отец отнял у неё ядовитые зубы и глаза, но обещал простить и вернуть зрение, если посчастливится медянке проползти туда и обратно сквозь втулку колеса.
После долгих поисков и скитаний удалось, наконец, медянке найти в одной деревне, у поленницы дров, колесо от телеги и пролезть сквозь втулку. Но в тот момент, когда она собиралась проползти обратно, из-за кустов вышел мальчик, увидел колесо, взвалил его на плечи и убежал.
Так и не удалось медянке полностью искупить свой грех. Но Лесной Отец пожалел её и вернул медянке один глаз.
Случилось так, что в этой самой деревне, на пастбище в листве черёмухи жил соловей, у которого тоже был только один глаз. И как-то раз, когда соловей и медянка встретились, хитрая птица сказала простоватой медянке:
— Послушай, друг, меня пригласили сегодня в одно очень знатное семейство играть на свадебной дудке. С одним глазом мне, однако, неудобно показаться в обществе. Будь другом и одолжи мне на сегодня свой глаз, завтра утром верну тебе его.
Медянка сперва не соглашалась, но потом уступила и одолжила свой единственный глаз соловью. Сама заползла в смородинный куст и подумала:
— Ночью-то, во сне, всё равно, есть у меня глаз или нет.
Наступило утро, а соловья всё нет и нет. Долго ждала бедная медянка, прислушиваясь к каждому шороху, но всё напрасно. Поняла тогда медянка, что её обманули: никуда не надо было идти играть соловью, хитро соврал братец — и получил себе, таким образом, второй глаз!
С той поры у соловья опять пара глаз, медянка же совсем слепая.
И теперь, мстя за этот обман, всячески старается медянка заползти в гнездо соловья и разорить его.
КАК ЁЖ И ЗАЯЦ НАПЕРЕГОНКИ БЕГАЛИ
Заяц скакал взад и вперёд по лесной тропинке, заметил ежа, свернувшегося в кустах клубком, остановился и спросил:
— Ты что там делаешь, куманёк?
— Да так, ничего особенного, — ответил ёж. — А ты сам, кум, чем занят?
— Учусь бегать, — сказал заяц.
— Разве до этого ноги у тебя не бегали?
— Бегать-то бегали, но должны это делать ещё лучше. Тогда меня ни гончие, ни борзые не настигнут, ни охотник, ни охотничья пуля. И тебе было бы невредно поупражняться малость.
Ёж осклабился, задрал нос и сказал:
— Мне это ни к чему. Я и так лучше тебя бегаю.
— Ого! — сердито воскликнул заяц.
— Что верно, то верно — бегаю всё-таки лучше тебя, — повторил ёж.
Заяц ни за что не хотел этому поверить и в конце концов предложил:
— Давай проверим, на самом ли деле ты такой быстрый!
— Не возражаю, проверим, — сразу согласился ёж.
Вот заяц и ёж взобрались на высокую гору, огляделись вокруг и увидели на другой стороне долины высокий дуб. Заяц предложил:
— Побежим к этому дубу. Тот, кто прибежит первым, будет считаться победителем и самым быстрым зверем наших лесов.
— Ладно, побежим к дубу, — ответил ёж и тотчас засеменил вниз по склону.
А заяц, слегка уставший от давешнего бега, подумал:
— По правде говоря, надо бы немножко отдохнуть. Если он даже половину расстояния проковыляет, я его всё равно обгоню. — И, растянувшись на тёплой травке, он аккуратненько положил под голову уши и с наслаждением закрыл глаза.
Но солнце пекло так жарко, что из небольшого отдыха ничего не вышло — заяц крепко уснул. Проспал час, проспал два, проспал и три, словом, до вечера провалялся. Когда он, наконец, очнулся и вскочил на ноги, день уже был на исходе.
Тут заяц-лентяй изо всех сил поскакал к дубу, в надежде, что у ежа вышла по дороге какая-нибудь заминка. Но у ежа никакой заминки не было, он только что добрался до места и, потягиваясь в тени под дубом, посасывал свою длинную трубочку. Заяц крикнул ему ещё издали:
— Ты уже на месте, куманёк?
— На месте, на месте, — ответил ёж.
Тогда заяц отошёл и пустился прочь.
И сейчас ещё косой сердится на себя — как только увидит ежа, сразу сворачивает смущённо в сторону.
КАК ЁЖ ЖУКА ЖАРИЛ
Ёж рыскал по лесу, искал еду. Все заросли осмотрел, все кусты
обшарил, но ничего не нашёл — погода была дождливая и все жуки и букашки попрятались по домам, ждали, когда пройдёт дождь.
У ежа уже начало подводить живот — и вдруг он видит: идёт по дороге жук, как видно, в очень весёлом настроении — идёт вприпрыжку и напевает себе под нос. Хоп — хватил ёж жука по загривку.
— Осторожней, дружок! Разве ты не видишь, кто я такой! Чего ты от меня хочешь? — спросил жук.
— Как же, не вижу! Чего я от тебя хочу? Съесть тебя, приятель, вот что я хочу! — ответил ёж.
— Голубчик, не ешь меня, я ещё крохотный — подрасти должен.
— Нечего тебе больше расти — и так съем!
Ни униженные просьбы жука, ни его жалобный плач не помогли: сердце ежа оставалось твёрдым, как камень, а уши — глухими, словно они были сделаны из бересты. И совсем отчаявшийся жук прибег, наконец, к хитрости. Он вытер глаза и принялся поучать ежа.
— Если уж ты вправду так хочешь кушать, то хоть поджарь меня — ведь в таком виде я никуда не гожусь.
Ёж тотчас согласился.
— Это можно, это можно!
Но поскольку у ежа не было в тот миг с собой ни трута, ни огнива, ему пришлось разыскивать добрых соседей, которые допустили бы его к своей печке. Искал он, искал, и, не найдя никого, подумал:
— Ну, ладно. Пусть. Непривередливый я, мне это блюдо и в сыром виде подойдёт.
Но жук разгадал его планы и посоветовал вновь:
— Пойдём на пастбище, там на каждой кочке костры.
— А ты не врёшь? — спросил ёж.
— Нет, не вру, — сказал жук.
— Ладно. Пойдём, пожалуй, — согласился ёж.
Вот добрёл он до пастбища, взобрался на самое высокое место, огляделся и видит: жук, в самом деле, не соврал, тут и там чернеют прошлогодние пепелища.
— Но сковородки-то у нас нет! — вдруг сообразил ёж.
— Обойдёмся без сковородки, дружище, обойдёмся без сковородки, — утешил его жук.
Ёж усомнился:
— Не знаю, обойдёмся ли мы без сковородки.
— Обойдёмся, обойдёмся. Вырой под углями ямку, я в неё заберусь, а ты снова насыпь сверху угли. Уж я тогда испекусь, уж я тогда стану мягким и рассыпчатым. Главное — не вынимай меня слишком рано и не оставляй меня там слишком долго. Недожаренный я никуда не гожусь, а пережаренный — очень противен.