Кровь на признании виновности
В Сталинграде в последний раз командующий Приволжским военным округом побывал в конце весны 1937 г. Газеты, радио не сообщили о прибытии прославленного военачальника, инспекция войск Михаилом Николаевичем Тухачевским по понятным причинам не афишировалась.
После разбора маневров маршал (недавний заместитель наркома обороны) собрался в обратную дорогу.
Литерный состав отошел от вокзала в полночь, когда на город опустилась желанная прохлада.
Тухачевский стоял у открытого окна, вдыхал кисловатую горечь полыни, чабреца, ковыля и прочих степных трав, хорошо знакомых по конным и пешим походам в империалистическую и Гражданскую войны: начал службу в 1912 г. командиром роты, дослужился до капитана, в 1919-м стал командармом и был рад, что в ЦК не ведают о его непролетарском происхождении.
26 мая маршал прибыл в Москву и лишь ступил на перрон, как оказался арестован, его тщательно обыскали, изъяли именное оружие.
Тухачевский оставался спокойным, нервы не выдержали, лишь когда с кителя сорвали нашивки, петлицы со звездами и, главное, ордена. — Не вы награды давали, не вам их забирать! Арестованного ударили в скулу.
— Занимаетесь боксом или имеете опыт кулачных боев? — спросил маршал, вытирая кровь.
Чуть раньше под Киевом взяли командира танкового соединения Д. Шмидта, который возмутился:
— Это беззаконие: согласно неотмененному положению, командирам гарантирована неприкосновенность от неармейских органов! Где санкция наркома обороны товарища Ворошилова?
Следующим лишился свободы командующий Киевским округом Ион Якир, попытавшийся вступиться за товарищей и услышавший от Ежова:
— Напрасно хлопочите за предателей.
Дело заговора в высшем руководстве Красной Армии хранит много тайн, документы долгие годы были недоступны, на папках стоит гриф «Совершенно секретно. Хранить вечно».
Сообщение об аресте, предании суду Военной коллегии крупных военачальников появилось в печати 11 июня 1937 г., чуть позже сообщили о расстреле заговорщиков. Лишь спустя 60 лет стало известно, что послужило причиной расправы.
Главным обвинением было сотрудничество с германской разведкой, в чем Сталина убедил президент Чехословакии Бенеш, передавший документы о выдаче Тухачевским и его окружением вермахту военных секретов. Это было провокацией, документы фальсифицировало ведомство адмирала Канариса, руководство СД во главе с Гейдрихом, цель — дискредитировать краскомов. Сталин с Ежовым поверили сфабрикованной лжи, что зафиксировало постановление Политбюро:
ЦК ВКП(б) получил документы, изобличающие члена ЦК ВКП(б) Рудзутака и кандидата ЦК ВКП(б) Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правозаговорщицком блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП(б) ставит на голосование членов и кандидатов ЦК предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передачи их дела в Наркомвнудел.
Арестованных избивали, заместитель начальника 5-го особого отдела ГУБ НКВД З. Ушаков (Ушимирский) не жалел кулаков.
Когда рука уставала, за выбивание показаний принимались другие, в их числе помощник наркома НКВД Фриновский.
Следователи требовали от маршала признания обвинений, упрямство арестованного выводило из себя.
— У нас любой подписывает признание! Не желаешь чернилами, напишешь кровью!
Тухачевский часто терял сознание, перестал закрывать лицо, скорчившись, лежал возле изразцовой печи[127].
«Забойщики» делали перерывы, чтобы позволить объектам прийти в себя, стать способными отвечать на вопросы, держать в руке ручку. Ушаков с помощниками уходили в буфет подкрепиться бутербродами, рюмкой коньяка, возвращаясь, принимались за привычное дело, работали в четыре, шесть пар рук, ног. Ежов торопил, ему и Сталину позарез были нужны признания. Избиения из ночи в ночь привели к тому, что Тухачевский дрожащей рукой написал:
…Еще в 1928 г. я был втянут Енукидзе в правую организацию, в 1934 г. лично связался с Бухариным, с немцами и установил шпионскую связь с 1925 г., когда я ездил в Германию на учение и маневры… При поездке в 1936 г. в Лондон Путна устроил мне свидание с Седовым (сыном Троцкого. — Ю. М.)… Я был связан по заговору с Фельдманом, Каменевым, Якиром, Эйдеманом, Енукидзе, Бухариным, Караханом, Пятаковым, Смирновым, Ягодой, Осипяном и рядом других…
Маршал осознал безвыходность своего положения, а чтобы не погибнуть под сапогами, кулаками, дожить до суда, на котором собирался поведать о провокации, способах добывания показаний, подписывал полнейшую чушь, что передавал немцам и начальнику польской дефензивы информацию об укреплениях на западной границе, численности войск, вооружении.
— О поляках пишите подробнее, Польша зарится на Союз, наш потенциальный враг. Только будьте аккуратнее, не пачкайте протокол.
Совет был не напрасным: с разбитого лица Тухачевского на листы скатывались капли крови. Следователь не подозревал, что спустя более полувека следственное дело № 96781 извлекут из архива и на признательном показании Тухачевского обнаружат бурые пятна, после биологической экспертизы оказавшиеся человеческой кровью. Изнуряющими допросами с применением силы следователи добились, что подследственные признали все инкриминированное им. Сломленные командармы прекратили бороться, одни смирились с судьбой, другие подписывали в надежде спасти семьи, третьи писали под диктовку в расчете, что на процессе откажутся от вынужденных признаний, поведают правду.
Вождь ежедневно знакомился с материалами следствия и на очередном заседании Политбюро сообщил, что заговорщики планировали свергнуть не только товарища Сталина.
— Хотели ни много ни мало установить в стране военную диктатуру. Чтобы товарищ Сталин не помешал подлому плану, убить его с соратниками. Двурушники рядились в патриотов. Мы пригрели у себя на груди ядовитых змей, окружили их почетом. Враги желали поставить у власти националистическое, подобно германскому, правительство, рассчитывали на помощь немцев, обещали им отдать чуть ли не всю Украину. Допустить подобное нельзя, следует раздавить гадов.
Следователи спешили с передачей дела в суд, в помощь Ушакову выделили Леплевского. Нарком НКВД приказал воздержаться перед процессом от пыток, которые разрешены специальным постановлением ЦК, Политбюро как необходимые меры физического воздействия для ускорения следствия.
1 июня 1937 г. на расширенном заседании Военного совета, перед 20 командармами (остальные отсутствовали по уважительной причине — аресту) выступил К. Ворошилов:
— Скажем сердечное спасибо органам Наркомвнудела за раскрытие армии контрреволюционной, хорошо законспирированной фашистской организации. Считаю, и вы поддержите меня, судить предателей, шпионов должны военные, то есть трибунал.
На Пленуме Верховного суда создали специальное судебное присутствие, включили в него начальника генштаба Б. Шапошникова, командармов П. Дыбенко, Н. Каширина. С подсказки Сталина составили обвинительное заключение. Перед открытием политического процесса Андрей (точнее, Анджей) Януарьевич Вышинский встретился с арестованными, долго убеждал написать покаянные письма на имя вождя, обещал смягчение приговоров, главное, сохранение жизни.
Покаяния Сталин читал с удовольствием и злорадством, на письме Тухачевского начертал «Подлец и проститутка!» Ворошилов добавил: «Совершенно точное определение», Каганович приписал: «Мерзавцу, сволочи и б… одна кара — смертная казнь». Молотов был краток: «Я за», Мехлис, Микоян, Хрущев подчеркнули жирной линией слово «за». Сталин спешил убрать свидетелей своих конфузов при обороне Царицына, в польской кампании, опасался, что прославленные герои Гражданской войны объединятся против того, кто вычистил из армии десятки тысяч[128], провозгласил себя великим стратегом. Сталин умело дирижировал следствием, затем судом, дергал членов процесса, словно марионеток, и те послушно исполняли приказы.
Суд был скорый, судили без участия защиты, приговор не подлежал обжалованию. Подсудимые обвинялись в измене Родине, террористических актах, контрреволюционных выступлениях. Стенограмма заняла всего несколько страниц, в нее вошли последние слова Тухачевского:
У меня была горячая любовь к Красной Армии, горячая любовь к Отечеству, которое защищал с Гражданской войны. Что касается встреч, бесед с представителями немецкого генерального штаба, их военным атташе в Москве, то они носили официальный характер, происходили на маневрах, приемах. Немцам показывалась наша военная техника, они имели возможность наблюдать за изменениями, происходящими в организации войск, их оснащении.
До прихода Гитлера к власти наши отношения с Германией были взаимно заинтересованными… Я всегда, во всех случаях выступал против Троцкого, точно так же против правых.
Тухачевский признал лишь упущения в боевой подготовке, медленной реконструкции железнодорожных узлов, строительстве оборонных объектов, формировании новых частей, что ничуть не ослабило армию.
Тухачевский говорил, а судьи прятали от него взгляды, не догадываясь, что четверо из них — Блюхер, Алкснис, Белов, Дыбенко, вскоре сами сядут за перегородку. За столом мог быть начальник ГУ РККА Я. Гамарник, «совесть армии», как его называли, но он не поверил в чудовищные обвинения, отказался войти в члены суда и застрелился. Почти все судьи, кроме Буденного, Шапошникова, Ульриха, впоследствии были расстреляны: Блюхер умер от побоев во время следствия, Горячев, подобно Гамарнику, избежал ареста, застрелившись. Лишь В. Примаков подтвердил на процессе обвинения, в последнем слове обличил других подследственных, не пощадил никого, надеясь, что получит помилование. Лили слезы, клялись в любви к Родине, Сталину Фельдман, Корк.
Начавшийся 11 июня 1937 г. в 9 утра суд завершился после обеда. Ульрих зачитал приговор, всех восьмерых приговорили к расстрелу, лишению воинских званий, наград, конфискации лично им принадлежащего имущества.