Мюффке при вербовке говорил мало, больше слушал, оценивал кандидатов вступления в РННА.
Отобранных увозили на станцию Осиповка, пропускали через дезинфекционную камеру, наголо стригли, переодевали в черную форму, кормили, и начиналась интенсивная учеба — строевая подготовка, изучение немецкого оружия от автомата, револьвера до гранат различных систем, стрельба по мишеням. Дьяков рассказывал о прошлом России, историческом пути русской нации, многовековой тесной дружбе родины с Германией, немецкой крови в жилах членов императорских семей, драматурге Фонвизине, других немецких деятелях отечественной культуры, искусства. В сознание курсантов вбивал, что главные их враги — большевики, для которых нет ничего святого, идет справедливая война с проклятыми Богом фанатиками, и каждый должен стать активным участником борьбы.
Мюффке сообщил о взятии в плен тяжело раненного генерал-лейтенанта Лукина, которому пришлось ампутировать ногу.
— Питали надежду, что в благодарность за оказание квалифицированной медицинской помощи примет командование одной из частей РННА, что значительно поднимет ее авторитет. Но в ответ на предложение о тесном сотрудничестве ответил бранью. Стало ясно, что имеем дело с очередным фанатиком, кому прямой путь в газовую камеру или в печь лагеря Аушвиц близ Кракова.
8
Весна 1942 года запозднилась, была сырой от частых затяжных дождей, что осложнило посевную кампанию. При отсутствии лошадей (одних увели с собой отступившие части Красной Армии, других конфисковали оккупационные власти) женщины лопатами перекапывали поля. Дьяков наблюдал за согнувшимися в три погибели.
«Двужильные наши бабы — где только черпают силы? Если погода улучшится, через пару-тройку месяцев рожь, пшеница встанут стеной, колосья начнут гнуться под тяжестью зерен. Придется круглые сутки оберегать от партизан, которые обещали сжечь уpoжaй, чтобы он не достался немцам».
Подумал, что его хозяева поступили неосмотрительно, отправив на передовую партию пленных, сменивших лагеря на вступление в германскую армию, некоторые не замедлили перейти к противнику.
«Мне вновь несказанно повезло не попасть на бойню, где одни полегли, другие побросали оружие, отступили и их вернули за колючую проволоку».
Выводы, факты тревожили и Мюффке.
— Поспешили бросить в бой необстрелянных. Большинство мобилизованы в первые дни войны, плохо обучены противником и нами, в результате погибли или трусливо бежали.
Дьяков мысленно поблагодарил начальника за то, что тот оставил при себе, иначе кормил бы сейчас собой червей в воронке от снаряда.
Мюффке поручил продолжить формирование.
— Необходимо пополнить поредевшие батальоны. После выполнения займетесь организацией в населенных пунктах самоуправления, назначение лояльных нам старост.
— Один вряд ли справлюсь, — признался Дьяков, но Мюффке успокоил:
— Руководить всем станут полковник Генерального штаба РККА, адъютант Тухачевского Боярский и политкомиссар Жиленков[151].
О названных Дьяков был наслышан, первый сдался в плен под Харьковом, обещал служить верой и правдой, второй был секретарем райкома партии, членом Московского горкома партии, бригадным комиссаром военного совета армии, автором плана создания прогерманского российского правительства. В общении с ниже его по званию, вел себя напыщенно. Когда Дьяков узнал, что поступает к нему в подчинение, помрачнел:
«Неужели мои заслуги пошли насмарку? Потратил столько времени, сил на формирование бригады, обучение курсантов, и теперь изволь ходить в шестерках? — Успокаивало лишь, что новые начальники имеют высокие звания, которые требуют беспрекословного им подчинения. — С Боярским постараюсь сойтись поближе, стану льстить — лить елей. Сложнее придется с Жиленковым — стоило поселить его в бывшем Доме колхозников, высказал претензии на бедно меблированную комнату, пресную еду, отсутствие денщика. Мою работу посмел назвать малоэффективной, потребовал больше внимания уделять критике всего советского, делать упор на бездарности, малообразованности Сталина».
Стоял перед инспекторами навытяжку, всем своим видом демонстрировал готовность без промедления исполнить любой приказ. Подобострастие пришлось Жиленкову по нраву, он подобрел, сменил командный тон, признался, что в Смоленске долго не задержится.
— С часу на час ожидаю вызова в Берлин, где надеюсь попасть на прием к герру Гитлеру — имею что предложить фюреру. Пока займусь собранным сбродом, чтобы в бою продемонстрировали немцам, на что способны истинные русские патриоты.
Чтобы закрепить знакомство, Дьяков принес Жиленкову чистейший пшеничный, не отдающий сивухой самогон. После осушения бутылки, у одного из создателей и руководителей «Русской освободительной армии» (РОА), позже Комитета освобождения народов России (КОНР) развязался язык.
— Шнапс осточертел, уже не лезет в горло. Скучаю по родимой водочке!.. Не представляешь, каким громадным авторитетом пользовался у членов партаппарата, штаба округа. Все поголовно заискивали, напрашивались в друзья — знали, что вскоре перейду в ЦК, светит место в Политбюро… Носил в петлицах шпалы… Сталина видел часто на расстоянии вытянутой руки… С Ворошиловым, Буденным на приемах-банкетах сиживал за одним столом. Перед приездом сюда имел продолжительную беседу с главным у немцев идеологом Розенбергом… До конца войны стану генералом, а после непременно маршалом…
Дьяков поддакивал изрядно захмелевшему Жиленкову, который попал в плен под Вязьмой сонным, в постели с медсестрой из разряда ППЖ — походно-полевых жен. Успел уничтожить партбилет, выдал себя за рядового шофера, некоторое время возил немецкого интенданта, но кто-то выдал, и чтобы не подавиться пулей, не надышаться смертельным газом, пошел на сотрудничество с вчерашними противниками. Опьянев, потеряв над собой контроль, Жиленков говорил то, что трезвым тщательно скрывал.
— Немцы поинтересовались, что толкнуло предать советскую власть, которая выдвигала, награждала. Было трудно постоянно лгать, лукавить, носить маску партийного функционера, исполнять роль сталиниста, с трибуны, в печати восторгаться успехами в выполнении планов пятилетки, мощью, непобедимостью армии, крепкой дружбой народов, до небес превозносить усатого грузина-деспота, демонстрировать верность до гроба партии, энтузиазм, непоколебимую веру в построение социализма и призрачного коммунизм. Не делай все это, оказался бы в одной могиле с Тухачевским, Якиром, другими военачальниками, опасался выдать, чем дышу, что думаю на самом деле…
Осоловело смотрел сквозь Дьякова, затем уронил голову на стол, уткнулся лицом в тарелку с квашеной капустой. Проснулся через час.
— Что я спьяну наболтал?
— Ничего существенного, — успокоил Дьяков.
— Забудь, что слышал, иначе простишься не только со службой, а и со свободой, даже жизнью.
Когда поступил приказ школе перебазироваться в торфяной поселок близ Орши, срочно сформировать четыре пехотных батальона, Жиленков отбыл в Берлин.
9
Боярский потребовал провести строевой смотр, проверить боевую подготовку каждого курсанта, усилить критику насквозь прогнившего советского строя, рассказывать о выселении за Урал семей работящих казаков, репрессиях во всех слоях общества. На каждом занятии вбивать в головы об отсутствии в стране свободы слова, печати, закрытии церквей, соборов, профанации выборов в Верховный и местные Советы с единственными кандидатами, с заранее известным результатом, критиковать культ личности Сталина, послушных вождю, во всем с ним согласных членов ЦК, Совнарком, бездарность высшего командования Красной Армии. Делать упор на убийстве деспотом, грузинским вурдалаком собственной жены, доведении им до самоубийства Орджоникидзе, расправе с Троцким, вынесении смертных приговоров старым революционерам, знающим его бандитское прошлое, сотрудничестве с царской охранкой. Рассказывать о расстрелах маршалов, комбригов, что обезглавило армию, уничтожении главных чекистов Ягоды, Ежова.
— Еще о бунтах малых народов Кавказа, крымских татар, калмыков, — подсказал Дьяков и мысленно обругал себя: «Кто тянул меня за язык? За то, что перебил, выругает».
Но Боярский не приказал заткнуть рот и продолжил инструктаж:
— Особое внимание тем, чьи родственники арестованы, кого за социальное происхождение не принимали в институты, кто не имел хорошо оплачиваемую работу, квартиру. Подобные были вынуждены скрывать ненависть к большевикам, и теперь станут вашей опорой. He исключено, что некоторые примутся врать, будто они родственники репрессированных. Тут следует не хлопать ушами, отделять ложь от правды, это не сложно — вы стреляный воробей, на мякине не провести. — Боярский пригладил усы и завершил инструкцию приказом: — Ваша наиглавнейшая задача — воспитывать непримиримых борцов с красной сволочью.
Дьяков пожаловался:
— Для обучения меткой стрельбе, рытья окопа, бросаний гранат ограничены временем, на передовой в первом бою недосчитаем плохо обученных. Разрешите задать вопрос?
— Спрашивайте.
— Что сообщать о будущем России? В казарме поговаривают, что бывший Союз, как битая мужиком баба, ляжет под немцами, станет бесправной колонией рейха, народ будет ходить на задних лапах, как выпрашивающая у хозяина мозговую косточку собачонка.
Боярский хмыкнул:
— Надеюсь, вы так не думаете. Рад, что все высказали мне, а не в гестапо. Советую не забивать голову сомнениями и рассказывать подопечным, как большевики с иудеями в ЦК свергли Временное правительство, казнили без суда царя с семьей, пролили море крови. В союзники к немцам пошли, чтобы помогать сокрушить советскую власть…
Боярскому нравилось, как преподаватель школы с открытым ртом внимает, но благоразумно не процитировал строки из библии национал-социализма «Моя борьба», в которой Гитлер заявил: «Конец еврейского господства в России будет и концом самой России как государства». Боярский также умолчал, что фюрер категорически против образования в захваченной стране национальных республик с собственными правительствами — по генеральному плану «Ост» вся власть в оккупированных областях передается германской администрации, страна разбивается на имперские комиссариаты, центр страны получит название «Московия». С богатых черноземом, лесами, полезными ископаемыми территорий изгонят большую часть населения (оставшихся онемечут), освободившиеся земли заселят германские колонисты. Все это Дьякову с курсантами не следовало знать. Завершая речь перед единственным слушателем, инспектор протянул лист: