«Следует покаяться, — решил Дьяков. — Начальство любит кающихся грешников, но язык не поворачивается признать несправедливые обвинения».
— Что намерены предпринять для исправления ошибок, тем самым избавить меня от выслушивания новых нареканий командующего?
Дьяков доложил, что гараж, склады горючего, прочие военные объекты отныне будут взяты под усиленную охрану, увеличится число патрулей, особенно в ночное время, пройдет облава на непрошедших регистрацию, ужесточатся меры к нарушителям порядка, комендантского часа.
Мюффке одобрил, сообщил, что вскоре в Германию для работы на фабриках, заводах, ремонта пострадавших на фронтах танков, орудий, сбора на полях урожая отправится первый эшелон сталинградцев.
— В фатерлянд поедут исключительно здоровые, молодые, а имеющие редкую группу крови станут донорами для наших раненых.
Дьяков заметил, что отъезд рабочей силы будет сопряжен с трудностями — вряд ли найдется хотя бы один, пожелавший добровольно покинуть родину, стать подневольным рабом.
— Приказ трудно выполнить, — согласился Мюффке. — Чтобы не ловить уклоняющихся от поездки, силой не загонять в вагоны, объявим, что трудиться предстоит на Украине. 3аймитесь безотлагательно составлением списка отправляемых, раздачи им повесток. Следом, после тщательного, всестороннего медицинского обследования, в Германию уедут сироты из приюта, которых не успели эвакуировать, а также дети погибших родителей. Полностью здоровых, без отклонений в психике, имеющих нордическую внешность — желательно голубоглазых блондинов, усыновят, удочерят бездетные семьи.
Железнодорожный состав с гастарбайтерами ушел на Запад в середине октября. Уезжающих провожали родственники, на перроне играл духовой оркестр. Раздавались пожелания счастливого пути, просьбы написать о прибытии и, главное, присылать посылки, часть заработанных денег.
Дьяков смотрел на молодые лица в окнах вагонов.
«Ни отъезжающие, ни провожающие не догадываются, что прощаются если не навсегда, то надолго — рабочие руки рейху нужны не на месяц, не на год. Не имеющие профессии станут рыть котлованы, замешивать бетон, пасти скот, не разгибать спину на полях. Способных к обучению ожидают сборки мин, торпед, оружия. Работа предстоит многочасовая, до седьмого пота, сваливающая от усталости с ног. Самые красивые девушки станут обслуживать в борделях приезжающих в отпуск солдат»
Следом в Германию увезли сотню малышей. Сопровождать поручили учительнице немецкого языка, которой вменялась обязанность обучать будущих юных граждан Третьего рейха разговорной речью чужого для них языка.
25
Полицейский передал начальнику «Почетную грамоту за стахановскую работу, досрочное выполнение планов пятилетки». — А где сам передовик производства? — спросил Дьяков и услышал: — Тут, упирался, не желал идти, пришлось применить силу.
Недавний бригадир плавильщиков металлургического комбината «Красный Октябрь» был немолод — время посеребрило виски, сделало редкими волосы, лицо избороздили глубокие морщины.
— Сколько лет гнул спину на большевиков? — задал первый вопрос Дьяков. — Как работалось за гроши во имя сказки о социализме? — Трудился для своего народа, — поправил сталевар.
— И в результате каторжного труда заработал лишь грамоту, которой можно подтереться в сортире. Как давно ютишься с семьей в халупе?
— Не в халупе, а в трехкомнатной квартире с балконом, еще завод выделил за городом десять соток, где выращивал овощи, картошку.
— И это помогло не умереть от голода? Как при нищенской зарплате семья сводила концы с концами? — Деньгами не обижали, выдавали и премии за скоростные плавки. — Изрядно попортил себе легкие у мартен и домны?
— На здоровье не жалуюсь, ежегодно проходил процедуры в профилактории, получал путевки в санаторий. — При обороне города состоял в рабочем ополчении?
— Все наши в него записались.
— Скольких убил?
— Не считал.
— Почему не выполнил приказ Сталина стоять насмерть, не сметь сдавать город?
— Мало нас было, не имели военного опыта.
— Почему вместе с другими не удрал за Волгу?
— Не желал покидать родной Сталинград.
— Коммунист?
Металлург не замедлил с ответом:
— Нельзя мне в партии — крещеный, верующий, исправно отмечаю все православные праздники. Еще имею слабость — прикладываюсь к рюмке.
— За участие в рабочем ополчении следует немедленно отправить под расстрел, но… — Начальник полиции сделал многозначительную паузу: — Но помогу сохранить жизнь, за это вернешься к привычному делу, станешь снова варить высокосортную сталь.
— Так ведь не работает «Красный», бои в цехах шли, домна потухла, мартена взорвана.
— Трудиться станешь в Германии, где крайне необходимы подобные тебе специалисты высокой квалификацией. Будешь ни в чем не нуждаться, получать высокую, не чета прежней, зарплату, сытно питаться, поселишься в благоустроенной квартире.
Дьяков перечислял блага, ждал ответа, но стоящий перед столом хранил молчание, сверлил взглядом пол.
«Молчание — знак согласия», — порадовался Дьяков.
Металлург поднял голову.
— В предатели зовешь? Напрасно запел соловьем! Плевал я на большой заработок, жратву, жилье! Не дождешься, чтоб работал на твоих поганых фашистов!
Дьяков понял, что имеет дело с распропагандированным большевиками патриотом Советского Союза.
— Что ж, сам ускорил свой конец, — сквозь крепко сжатые зубы процедил Дьяков. — Не буду тратить на тебя пулю, она пригодится в бою. Закопаем живьем и распустим слух, будто укатил в Силезию варить крупповскую сталь, помогать немцам приближать победу. Жена с товарищам тебе этого не простят, проклянут, как в свое время был проклят Иуда. Еще…
Договорить не успел — мозолистые руки бригадира плавильщиков сжали горло. Стало трудно дышать. Все вокруг поплыло, помутнело, потеряло резкость. Сквозь застилающую глаза пелену увидел в дверях полицейского. Собрал последние силы, с хрипом выдавил:
— Стреляй!
Выстрела не услышал. Пальцы на шее ослабли. Сбросил с себя обмякшее тело металлурга. Встал, шатаясь, на ставшие ватными ноги.
«Не поспей помощь, дал бы дуба… Спасителя щедро отблагодарю — молод, выглядит неоперившимся птенцом…»
Когда отдышался, окончательно пришел в себя, спросил:
— Сколько стукнуло лет?
— Восемнадцать, — был ответ.
— В полицию поступил прямо со школьной скамьи?
— Так точно. После окончания юнкерского училища имени Великого князя Михаила Михайловича.
Дьяков не скрыл удивления.
— Кто такой?
— Внук императора Николая Первого, муж внучки Пушкина графини Меренберг де Торби. Перед отъездом сюда успел положить цветы на его могилу на кладбище в Ривьере.
— Каким ветром занесло во Францию?
— Родители эмигранты. Отец штабс-капитан Добровольческой армии, между прочим, в девятнадцатом служил в Царицыне.
— Граф, князь?
— Почетный дворянин. Преклонный возраст, болезни не позволили папá принять участие в освобождении России, благословил меня сделать это за него.
— Участвовал в сражениях?
— Пока не привелось.
— Стрелял только на полигоне и в тире?
— По живой цели сейчас впервые.
Юноша все больше нравился Дьякову.
— Пойдешь ко мне адъютантом?
Молодой полицейский помялся.
— Благодарю за лестное предложение, но желаю отомстить в бою поработившим родину, вынудившим родителей покинуть родные места, жить под чужими небесами. Надеюсь перейти в комплектуемые атаманом Красновым армии.
«Ни разу еще не брился, — отметил Дьяков. — На губах не высохло молоко матери, не вкусил все прелести жизни. Жаль, если погибнет в свои молодые годы. Таким, горячо любящим Отчизну, ненавидящим большевиков предстоит заново строить Россию под протекторатом Германии. Необстрелянный, не нюхавший пороха, а не растерялся. Другого на его месте после первого в жизни убийства вывернуло бы наизнанку, а он спокоен, словно это для него плевое, привычное дело».
26
Мюффке успокоил:
— Задание простое. Под вашим контролем свободные от патрулирования должны приступить к сбору у населения теплых вещей. Армии вскоре станут необходимы меховые тулупы, валенки, шерстяные носки, шапки-ушанки, все это поможет пережить вторую в России зиму с морозами, метелями, снегопадами, не отморозить конечности, не получить воспаление легких и остаться в строю.
«Шестая остается зимовать в Сталинграде, — понял Дьяков. — Планы изменились, наступление отменяется, точнее, откладывается».
Мюффке продолжал:
— У жителей возникнет справедливый вопрос: «Зачем нужна теплая одежда?». Ваши люди ответят, что собранное отправят на Север. Пусть советская разведка доложит в Кремль, что верховное командование Германии готовит наступление на Мурманск, планирует взятие Кольского района, Архангельска, Вологды и перебросит туда остатки своих войск.
— Дезинформируем противника? — уточнил Дьяков.
Мюффке похвалил.
— Приятно иметь дело с сообразительным собеседником.
Дьякову стало ясно, что мечты по пути к Москве прогуляться по Саратову, Куйбышеву, Ярославлю рухнули.
«Посмел назвать задание легким, будто выполнить его раз плюнуть. Но как и, главное, где отыскать теплую одежду, если на пожарах под развалинами вместе с хозяевами домашней утвари, скарба погибли и носильные вещи, а оставшиеся в живых жители тщательно прячут зимнюю одежду?»
Позже узнал, что на складах в Миллерово, Тормосино, Песковатки скопилось много утепленных шинелей, гетр, подшлемников, перчаток. Доставить это по воздуху (вместе с боеприпасами, продуктами питания) в оказавшийся в плотном кольце окружения Сталинград не позволяли советская авиация, обстрел из зенитных орудий. Большинство транспортных самолетов не долетали до места назначения, были сбиты, или сбрасываемые тюки попадали в руки противника.
По приказу Дьякова полицейские обошли уцелевшие дома, землянки с требованием сдать зимнюю одежду. При ответах, что такой нет, проводили тщательные обыски. Вскоре одну комнату в управлении почти до потолка заполнили полушубки, дохи, тулупы, подшитые ребристой резиной валенки, заодно прихваченные платки, носки из козьего пуха. На осторожный вопрос Дьякова к Мюффке, отчего необходимые в морозы суконные брюки, кальсоны, шарфы, зимние каски не поступают из Германии, начальник полиции получил ответ: