А может, это и не отравление вовсе? Фантом в дверях напомнил о встрече в сточной канаве. Возможно, того человека убила чума, птичий грипп или эбола, и теперь зараза перекинулась на него. Он сам теперь и есть зараза.
Голова взорвалась от смеха. Дима свалился на пол и схватился руками за шею. Непрерывный выворачивающий смех не давал сделать вдох. Кровь прилила к лицу, а из глаз потекли слезы. Его вырвало (второй раз за последние три дня), но он не заметил этого в приступе безудержного веселья. Потом вдруг смех исчез. Дима попробовал вспомнить, чему он смеялся, и не смог.
Он с трудом достал с полки сотовый телефон и нажал кнопку вызова.
– Алло, – прозвучал в трубке голос дежурного врача.
– Я… мне… – Дима промычал в трубку что-то нечленораздельное и уронил телефон. Ноги вдруг стали тяжелыми и мягкими. Он с трудом добрался до дивана и лег, сжавшись в клубок и обхватив голову обеими руками.
Голова разболелась еще больше. Сильно тянуло в подреберье, руки и ноги выворачивало в суставах. Надо позвать на помощь. Кого угодно. Немедленно. Попробовать еще раз. Он пошарил рукой по полу. Телефона не было.
Вдруг голова, словно изменив форму, перекатилась набок, выворачивая шею. Дима перевернулся, чувствуя, как цепляет оскалившимися сухими зубами обивку дивана. Глаза высохли и не закрывались. Он одновременно видел и пол, и потолок. Не искривленной картинкой, какую дает зеркало заднего вида с увеличенным углом обзора, а множеством совершенно плоских изображений, как если бы в голове стояли сотни видеокамер, снимающих комнату под разным углом. Перед носом непрерывно мельтешили какие-то два куска толстой упругой веревки.
Ноги уперлись в спинку, словно стали длиннее. Он сполз с дивана на пол и лег на живот.
Так было лучше. Намного лучше.
Вдруг Дима заметил, что не касается телом пола, а висит в воздухе, упираясь конечностями в пол. Он чуть повел в стороны отяжелевшей головой, цепляясь невероятно длинными острыми клыками за линолеум. Этого движения оказалось вполне достаточно, чтобы он мог оглядеть себя со всех сторон.
Из висящих на нем лохмотьях одежды торчали три пары тонких, покрытых хитиновыми шипами лап насекомого. Чуть ниже последнего ребра возникла перетяжка, образующая тонкую талию, за которой следовало массивное брюшко. Внимательно приглядевшись к мелькающим перед глазами веревкам, Дима понял, что это были его усы.
Солнечным субботним днем хотелось чего-то большего, чем посиделок у компьютера или бесконечных разговоров с мамой перед телевизором. Не обязательно экстраординарного. Пикник бюджетом в восемьдесят шесть рублей – столько стоили две бутылки кока-колы, которые Валя купил в ларьке на остановке – вполне годился.
С Витькой последний раз он виделся неделю назад на порожках Городского суда. Давно было пора встретиться.
Ворота гаража с вывеской «Автосервис Соколова» были открыты. Внутри стоял заезженный белый мерседес. Окно водительской двери было открыто. Магнитола играла «Макарену».
Валя склонился над смотровой ямой.
– Бог в помощь.
О бетон звякнул гаечный ключ. Из ямы высунулась голова Витьки.
– По субботам Бог отдыхает. Приходится отдуваться за двоих.
– Скоро перерыв?
– Начался с твоим приходом, – Витька вылез из ямы и снял промасленные насквозь перчатки.
– Как дела?
– Пойдем в беседку. Там расскажу.
Витька добавил громкости, и они вышли наружу. Беседкой он называл шиферный козырек у задней стены, прикрывавший от дождя черное бревно.
Бревно лежало на этом месте много лет, и было сплошь покрыто резным орнаментом, как ритуальный столб диких племен. Символические изображения гениталий и матюги заменяли ритуальные рисунки и заклинания. Перед бревном располгался живописный пятак жирной молодой травы. А дальше был пустырь – синий от цветущего цикория. Пейзаж несколько отравляли четыре стопки лысых покрышек, но не настолько, чтобы серьезно повлиять на общее впечатление.
Витька вытер руку о надетый на голое тело комбинезон. Валя протянул ему колу.
– Как мать?
Вопрос из двух слов сбросил настроение на ноль. Он собирался немного отвлечься от насущных проблем, а его ткнули в них носом.
– По-прежнему. Раз в неделю ко врачу. Еще дважды выходит в магазин за продуктами. Все остальное время у телевизора. Болеутоляющие не держат. Часто плачет. Обещали выписать рецепт на наркотики. Плюс давление. Скорая через день. Но самое скверное – страх. Оба понимаем, к чему дело идет, но боимся говорить об этом.
– Хреново. Уже облучали?
– Нет. Химия. Но, кажется, бесполезно, – ему было неприятно говорить об этом. Словно, проговаривая эти слова, он крал шансы на ее выздоровление. – Сам как?
Витька хмыкнул и отхлебнул из бутылки. Напускать на себя «бывалость» – его излюбленная привычка. Он на два года старше, но часто вел себя так, как будто был Валиным дедом.
– Как писюн в рукомойнике. Даже говорить не хочется. Одна фигня. Начиная с поломанного домкрата и заканчивая стройкой под окном.
Окна Витькиной квартиры выходили на строительную площадку. С утра до ночи там орали рабочие, шумели бетононасосы и автокраны.
– А тут еще эта история. Анька, когда услышала, что за капот и крыло двадцать тысяч платить придется, сказала: «Лучше бы тебя посадили». Совсем озверела. Если бы не дочка, бросил бы на хрен стерву.
Валя совсем забыл про деньги. Суд обязал их выплатить владельцу машины стоимость кузовного ремонта переднего крыла, которое они помяли, когда убегали от патрульки. А это две трети зарплаты, которую он распланировал до последней копейки.
– Философию сдал?
– Последняя попытка на следующей неделе. Если завалю, осенью отчислят. Что, впрочем, укрепит наше финансовое положение. Буду дальше банки с краской таскать. Арбайт махт фрай. Хотя не хотелось бы, конечно, посвятить этому увлекательному занятию остаток жизни.
– Да. Лучше уж гайки крутить. Я же тебе говорил, лучше забашляй, как это сделали все нормальные люди. Три тысячи – не великие деньги. Кстати, мне вчера Ден звонил, просил пару сотен на телефон подбросить.
Слышать это было неприятно. Валя считал Дениса своим другом и Витькиным знакомым. Они и познакомились через Валю. Денис за лето ему не позвонил ни разу.
– Хвастался, что закрутил дома с какой-то подругой. Родители уехали на море, и он гуляет по полной. Вернее отгулял, судя по просьбе. Охренеть – он баб меняет как перчатки. Ну, ничего. Вот Анька меня бросит, будет тогда праздник и на моей улице.
Валя с сожалением и стыдом подумал о собственном сексуальном опыте. Два неловких поцелуя с одноклассницей на выпускном вечере и робкое пятиминутное ощупывание левой груди случайной знакомой на дискотеке. Все.
Если бы у мамы не обнаружили опухоль, весьма вероятно он лишился бы тяготившей его девственности еще весной. Предпосылки были более чем серьезными. Девушку звали Кира Васильева. Они встречались две недели и вплотную приблизились к первому поцелую, когда вдруг все перевернулось с ног на голову. Общение превратилось в электронную переписку, бесперспективность которой проступала все отчетливее с каждым днем.
Его немного отпустило. Бабки на лавке у подъезда затихли и притворились, что смотрят в другую сторону. Одна из них была глухой, но Юстас не помнил, которая.
– Давай. В восемь созвонимся, – Дрон похлопал его по плечу.
– Ага.
Юстас решил, что отключит телефон, как только доберется домой. Если догнаться вечером, снова начнет подрубать крышу. Лучше компьютер.
Путь от подъездной двери до входной показался бесконечностью. Слава Богу, он жил на первом этаже.
Родители еще не вернулись с дачи, и кроме бабули дома не было никого.
Скинув кроссовки, он направился в ванну. Помочился и заглянул в зеркало. С безумной физиономией нужно было то-то делать. На полке в шкафчике стоял дежурный нафтизин. По две капли в каждый глаз. Защипало. Он проморгался и снова посмотрел на отражение. Красноватые щелки между век превратились в широко раскрытые небесно-чистые глаза. «Так-то лучше». Юстас посмотрел пристальнее и подумал: а что если бы он владел телекинезом, как та девушка Кэрри? Он представил густой дым из-под зеркала, потемневший от огня кафель и провисшее посередине зеркальное полотно.
– Опять заснул? – из-за двери прокричала бабка. – Ну-ка вылезай оттуда, наркоман проклятый.
– Да выхожу, выхожу. Что ты разоралась? На этот раз он сдал туалет без боя.
В холодильнике стоял пакет ряженки. Он прихватил его с собой в комнату. В шесть, как и договаривались с товарищами по команде, он вышел в онлайн.
Танки. Курская дуга. Юстас сражался на стороне Советов. Сначала все шло хорошо. Но на двадцатой минуте выстрелом с тыла (куда смотрел этот чертов дурак Женя из Сочи, который должен был его прикрыть?) у машины оторвало башню, и для Юстаса бой закончился. Он ударил кулаком по столу и отодвинул от себя клавиатуру. Сгоревший танк он наворачивал больше месяца.
Ничего не оставалось, как загрузить «Властелина колец». Обычно это помогало ему вернуть душевное равновесие. Он одним глотком допил ряженку и целиком переключился на хоббитов и орков.
Юстас не слышал, как включил телевизор вернувшийся с работы отец. Не слышал, как мать трижды звала его к ужину. Не заметил, как черная волна больных фантазий накрыла его своей толщей и больше не отступала.
Под утро Ютсас насилу отбился от отряда орков и укрылся в пещере. «Вряд ли они рискнут напасть днем…» – солнечный свет лишал орков силы, и с наступлением дня они старались не ввязываться в драку. – Немного отдохну и двинусь дальше».
Из раны на руке текла кровь. Юстас попробовал вытащить стрелу, но та рыболовным крючком вцепилась в плоть. Он обломил древко и перемотал рану разорванным дорожным мешком.
Юстас помнил, как выглядят Врата со стороны Средиземья: огромная покосившаяся деревянная дверь, побитая короедом, стянутая железными полосами сверху и снизу, с массивным железным кольцом вместо ручки, вставленная в такую же древнюю и ветхую дверную коробку. Дверь стояла в песках Белой Пустыни, и дорогу к ней знал один-единственный человек в Средиземье – жрец Фальк. Но как выглядели Врата здесь, в Скалистом ущелье?