Сценарий Шилова показался Терентьеву слишком сложным, хотя пластмассовые стружки на полу свидетельствовали в его пользу.
Если бы Терентьев знал, что, во-первых, убийца был физически намного слабее жертвы, а во-вторых, мог напасть только после захода солнца, то впечатление от услышанной версии не показалось бы ему столь тяжеловесным.
Часть третьяНичего личного
Теперь, когда она уже была подготовлена, глаза сына показались ей не такими уж страшными. Просто она немного испугалась от неожиданности. По-своему они даже симпатичные.
После убийства прошли две недели. Страшные воспоминания выцвели и выгорели, несмотря на то что на солнце теперь она больше не бывала. У нее уже имелся богатый опыт по забыванию неудобных (чаще всего обидных и постыдных) происшествий, и теперь он работал на нее. Да, все это было. Но оно прошло. А раз этого больше нет, оно ничего не значит.
Она помнила, что совершила убийство. Теперь сомнений не было – ее состояние, чем бы оно ни было обусловлено, опасно для окружающих. Единственный ее козырь в игре с мистером Хайдом был бит. Обратиться к врачу уже нельзя – визит к нему мог бы иметь два результата: если ее будут плохо лечить, все останется как есть, включая мистера Хайда в голове (пустая трата времени), если же за нее возьмется хороший специалист, она предстанет перед судом за убийство, и ее определят на принудительное лечение.
Кроме того, – и это особенно важно – спустя время изменилось и восприятие голоса в голове. Мистер Хайд и она больше не были врагами. С каждым днем градус противостояния стремительно падал. Говорят, что люди, живущие вместе, становятся похожими. Стать похожим – значит понять, а понять – значит простить. Она и мистер Хайд существовали в одной голове. Отличная посылка для настоящего взаимопонимания.
Разумеется, они не стали друзьями. Просто компаньонами. Именно компаньонами, не больше. Если бы его предложения сводились к шантажу, она послала бы его к черту. Но он предлагал сделку. Очень крупную сделку. Услуга за услугу. Она выполнит все его поручения при условии, что они будут в пределах ее физических возможностей. Он поможет ей раскрыть ее талант. Обеспечит признание и славу. Да, и еще: он обещал, что оставит ее в покое после того, как все закончится.
«Наше сотрудничество не продлится более полугода, если ты сама не захочешь продолжить», – так он обещал.
Как именно он собирался выполнять свои обещания, у нее не было ни малейшего представления. Но его слова не были похожи на пустой треп.
Светобоязнь никуда не делась, но Анжела научилась жить с нею. Проблемы возникали только с солнечным светом. Она зашторила окно спальни плотными занавесками, которые сделала сама из двуспального гобеленового покрывала, стала позже ложиться и раньше вставать.
Каждый вечер звонила Людка, спрашивала, почему она не появляется на работе, и просилась в гости. Анжела отвечала, что заболела и обещала перезвонить, когда ей станет лучше.
Творческий кризис был в разгаре. За инструмент она не садилась. Выложенные в Интернете записи ее концертов по-прежнему набирали по три просмотра в сутки, а комментарии пестрели оскорбительными отзывами и предложениями.
Вечерами она ходила в продуктовый магазин, нацепив на лицо марлевую повязку. «Чтобы не заболеть», – объяснял мистер Хайд. Какие болезни могут быть в середине лета? Наверное, этим же вопросом не раз задавалась и Люда.
Упаковка сосисок, килограмм огурцов и помидоров, хлеб и имбирь составляли ее ежедневный рацион. Внезапно проснувшаяся любовь к имбирю граничила с одержимостью. Сколько бы она ни покупала квашеного корня, наутро следующего дня он все равно оказывался съеденным.
Ему повезло. Кабинет врача находился на теневой стороне здания.
– Присаживайтесь, – врач указал на стул, не торопясь надел очки и открыл медицинскую карточку.
Он сел, и стул заскрипел под его ста двадцати шестью килограммами веса.
Два дня назад хозяин тела уступил ему место за пультом. Временно. Несмотря на внушительные физические размеры, форма была слишком тесной и слабой. Немногим лучше колонии муравьев. Надолго ее точно не хватит.
«…Формы, формы, формы… Поиск и заполнение. И нет другого способа бороться с наступающим на пятки Временем».
Если не считать муравьев и крысу, на настоящий момент в его распоряжении было две формы. Жирдяя он заполнил довольно быстро, а вот с белокурой проституткой процесс шел очень вязко. Он опасался, что вообще не сможет ее заполнить.
– Ваше имя?
– Фролов Дмитрий Андреевич. «Одно из них. У меня миллиарды имен».
– Возраст?
– Двадцать девять лет.
«По вашим меркам бесконечность. Я начал свой путь, когда этой Галактики не было и в помине. И буду продолжать его через миллиарды лет после того, как Черная дыра, которая появится на месте вашего остывшего Солнца, проглотит саму себя».
– Профессия?
– Торговец. Специалист по договорам.
– Итак, Дмитрий Андреевич, у вас есть жалобы? – человек в белом халате говорил медленно, как будто обдумывая каждое слово.
На деле он был самонадеянным дураком. Глупо остаться с пациентом один на один без санитаров в запираемом изнутри кабинете. Гелевая авторучка «Эрих Краузе», лежавшая на столе, при соответствующих обстоятельствах легко могла бы оказаться в левом глазу врача. Даже несмотря на толстые линзы очков.
– Жалобы? Конечно, есть. Две. Хроническое отсутствие денег и патологическое желание ими разжиться, – он улыбнулся. Будь врач немного наблюдательнее, он раскусил бы его с первого вопроса. Для прежнего хозяина тела шутка над деньгами означала богохульство.
«Но ты ведь этого не знал, верно? Ты понятия не имеешь, что за люди лежат у тебя по палатам».
– Головные боли, учащенное сердцебиение, внезапные приступы страха или беспокойства?
– Нет. Ничего такого.
«Разве что в голове на один голос больше, чем положено. Но это такая ерунда. Так что не будем заострять на этом внимание».
– Может быть, провалы в памяти? Вы помните, что вы ели сегодня на обед?
– Борщ и гуляш из говядины.
«Плюс высохший лист салата, два сета роллов с тунцом и четыре килограмма человеческих мозгов, которые я пережевываю уже вторую неделю».
– Бессонница?
– Нет.
«Последний раз я проспал четверть века. И хватит спрашивать о моем здоровье. Пока никаких проблем. Хотя они и могут возникнуть. Алкаш, который лежит у входной двери палаты, третий день подозрительно покашливает. Ночами я часто подумываю, не накрыть ли ему лицо подушкой. А вот тебе, доктор, действительно не мешало бы поспать. Мешки под глазами и взъерошенные волосы – те, что еще не выпали, – тебя не красят. Думаю, аденома загонит тебя в могилу. Если, конечно, я ее не опережу».
– Страхи, фобии? Может, кто-то подслушивает ваши мысли или преследует вас?
«В точку, доктор. Меня преследует Время. Гонится, наступая на пятки».
– Нет.
– Вас не пытаются убить?
– Нет.
«Это все равно, что рубить саблей ветер».
– Не посещают ли вас мысли о самоубийстве?
– Нет.
– Может быть, какие-нибудь другие навязчивые идеи?
«В некотором смысле, я сам – навязчивая идея. Со всеми вытекающими особенностями “навязчивости”: живучая, подкрепленная весомыми аргументами, неумолимая и страстно желанная. И как всякая по-настоящему сильная идея, я способен объединить многих. Очень многих. Всех».
– Послушайте, доктор. В какой-то момент я слетел с катушек. Все верно. Но теперь со мной все нормально.
Врач встал и заходил по комнате.
– Честно признаться, не знаю, что с вами делать. Такой срыв не мог пройти бесследно. Вы помните, как сюда попали?
– Совсем немного, – он помнил, как это жирное, пристегнутое к каталке тело дергалось и извивалось. Перед глазами болтались веревки усов и когтистые лапы. Проклятые муравьи. Он будет в них, пока они не издохнут. А листа салата и воды в блюдце хватит еще не меньше чем на месяц.
– Вас привезли после обеда в бессознательном состоянии. Вы вырывались, падали на живот, таращили глаза и время от времени шипели. Кстати, прежде чем вас накачали транквилизаторами, вы успели укусить санитара и разбить окно. Полная потеря самоконтроля и связи с внешним миром. Вряд ли вы окончательно выздоровели. Слишком мало прошло времени, и слишком тяжелым было ваше состояние.
«Не надо строить из себя всемогущего. При желании я могу выйти отсюда и без твоего благословения. Хоть сейчас. Ручка по-прежнему лежит в зоне досягаемости моей левой руки, а ключи от входной двери отделения – в правом кармане халата».
– Я абсолютно здоров.
– И можете это доказать? – врач поднял очки и заглянул ему в глаза.
«Ах, доктор, доктор. Здесь слишком мутная вода для обычной рыбалки. Моли Бога, чтобы ничего не подцепилось на твой беспечно заброшенный крючок. Не забывай: когда ты смотришь в бездну, бездна смотрит в тебя».
– Кажется, сейчас я именно этим и занимаюсь.
«Нет, я, конечно, погорячился, назвав тебя дураком. Напротив, ты очень интересный старик. Впрочем, до того чернокожего тебе все равно далеко».
Он вспомнил, как тысячами муравьиных глаз смотрел в изумленные глаза Амади сквозь мутное стекло аквариума.
«Охотно на досуге покопался бы в твоих мозгах. Но, к сожалению, ты не из нашей команды».
– Что вас смущает? Говорю же вам, я абсолютно здоров.
«Заканчивай, хватит ломать комедию. Ты спросил о том, что хотел, и то, что хотел, услышал. Это были правильные ответы. Перед тобой абсолютно здоровый человек, переживший тяжелый нервный срыв. Проблема решена, и она осталась в прошлом. Теперь ты должен сделать правильный вывод. Выписывай меня из этой чертовой больницы. В противном случае мне все-таки придется воспользоваться авторучкой».
– Хорошо. Я выпишу вас. Формально я не имею права вас больше здесь задерживать. Будь моя воля, я бы не торопился, но руководство настаивает на ускорении. Знаете, отечественная система здравоохранения заставляет нас бежать, вылупив глаза. Стоит остановиться, и ФОМС оставит отделение без зарплаты. Но вам придется появиться у меня через месяц. Для контрольного обследования. И к следующему визиту у вас на руках должны быть результаты МРТ. Напоминаю, что вы записаны на двадцать шестое число.