Старухе он поручил контролировать периметр. На случай, если кому-нибудь в три часа ночи вдруг взбредет в голову прогуляться по берегу реки и случайно заглянуть в помещение, где работают насосы. Вероятность такого оборота событий была, разумеется, ничтожно мала, и он в очередной раз подумал об удивительной беспечности и глупости «хозяев планеты». Зачем увешивать школы и вокзалы видеокамерами, усиливать полицейские патрули на улицах, если доступ к водозабору свободен? Убитый монтер не в счет. Он оказался здесь случайно. Горожанам еще повезло, что в мешках тертое железо, а, например, не фосфид цинка. Забавно, что с развитием централизации аборигенов степень их уязвимости тоже росла. На то, чтобы заполнить шестьдесят восемь жителей поместья Сольских, ему потребовалось больше четырех месяцев. Теперь, триста лет спустя, он планировал заполнить сорок тысяч форм за четыре недели.
Демон в теле Анжелы заглянул в бассейн. Внизу бурлила вода. Очищенная, хлорированная, смягченная и нормализованная. Отсюда она начинает свой путь по трубам. Именно эту воду будут пить десятки тысяч горожан.
– Может, ворота открыть и машину внутрь загнать? Так мы будем еще два дня таскать, – жирдяй бросил под ноги грязный мешок и вытер пот со лба. Его трясло от озноба. Утренние полпачки парацетамола не помогли. Контакт ослабел – в опустевшую форму медленно возвращался прежний хозяин. Они разговаривали вслух.
– Чем ты собираешься спиливать замок?
Дима дернул здоровым плечом, что означало «не знаю», вздохнул и пошел к машине. Не стоило брать его с собой. Толку от него было мало, а опасность заразить остальных более чем велика. Он подхватил простуду еще в ливневке среди камней. Мог бы поправиться, если бы Марина не вогнала ему под ключицу карандаш. Теперь финал был определен на все сто. Большой беды в этом не было – с самого начала он не слишком на него рассчитывал.
– Четыре.
Ну и команда подобралась. Наркоман был ничем не лучше раненого жирдяя. В каждом его движении четко просматривалась черты обитателей аквариума. От муравьев ему передалось все, кроме трудолюбия.
– Быстрее! Некогда задницы мять, – он развязал мешок и зачерпнул в ладонь горсть красно-черного порошка. Эту толику он будет носить с собой в кармане для ключевых форм, занимающих важные места. Здесь нельзя полагаться на случай. С ними он поработает индивидуально. Остальное он опрокинул в воду. Над люком поднялась пыль.
Не слишком ли широко он замахнулся? Слишком скорое заполнение хуже слишком медленного. Если только оно не моментальное.
Заказ стереть в порошок полторы тонны металла токарь воспринял как чудачество, но за дело взялся всерьез. Преимущественно благодаря задатку в пятьдесят тысяч. Старуха пообещала ему еще восемьдесят по выполнению задания, но окончательный расчет не состоялся. Через неделю токарь загремел в дурдом – проклятые муравьи! Впрочем, не перетертыми остались всего четыре ведра камней, которые проститутка спустила обратно под землю.
Миллиарды крупинок устремились на поиски новых форм.
– Удачи вам.
В идеале частицы порошка должны были попасть в форму вместе с сырой водой. Большое начинается с малого. Вселенная с атома. Покорение планеты с первой заполненной формы.
Все, что попадет в чайники, кастрюли и нагреется выше тридцати восьми градусов, пройдет мимо. Большая часть подготовленной воды пройдет пустым транзитом через раковины, унитазы, стиральные машины. Он уже представлял, как, минуя водопровод и канализацию, порошок окажется в очистных сооружениях. Большая часть останется на фильтрах, но что-то пройдет и сквозь них. И тогда в одном из пригородных водоемов вдруг сильно поумнеет какая-нибудь лягушка. А новые формы в первые часы заполнения будут прыгать и ловить языком мух. Очень бы этого не хотелось. Но когда на кону оказывается сорок тысяч форм, на многое можно закрыть глаза.
Расти и размножаться. Он расползется по планете и заполнит всех, кого можно заполнить. Остальных уничтожит. А потом двинется дальше. Прочь от Времени, бегущего за ним.
Часть четвертаяВ утробе города
– Очевидно, начнется эпидемия, – ответил святой отец, и в глазах его, прикрытых круглыми стеклами очков, мелькнула улыбка.
Без пятнадцати семь Перов вошел в ординаторскую. Его немного потряхивало от утренней лошадиной дозы кофе. Когда-нибудь погоня за бодростью будет стоить ему жизни.
– Доброе утро.
– Доброе. Если начало Вселенского потопа может быть добрым.
За окном лил дождь.
Дежурный врач Ситников сидел, развалившись в подранном кресле с дымящейся сигаретой в углу рта. На экране компьютера на зеленом сукне лежал без двух карт почти законченный «Паук».
Перов повесил в шкаф промокшую насквозь куртку. Переодевался он по привычке в ординаторской, хотя в кабинете заведующего отделением был и шкаф и вешалки. Надел белый помятый халат. Ежедневное напоминание о том, что Тани больше нет. До самой смерти она строго следила за его гардеробом.
– Что-то ты весь зеленый, Петрович, как крокодил.
Перов убрал мелко трясущиеся руки в карманы.
– От компьютера отсвечивает.
Чертова железа опять не давала покоя. Первую половину ночи он провел на унитазе, выдавливая из переполненного пузыря скупые капли мочи. Вторую половину проворочался в постели, ожидая рассвета. Федоров, институтский товарищ, врач-ординатор из урологии, предлагал прооперировать еще четыре года назад, а он все тянул. Умом понимал, что надо, а душой надеялся на чудесное исцеление (само рассосется).
– Как Семерин?
Новенький с перебинтованным левым запястьем вчера весь вечер не шел из головы.
– С нетерпением ждет выписки, чтобы снова ширнуться, а потом полоснуть ножом по венам или прыгнуть с крыши.
– Я не спрашиваю, чего он ждет. Как он себя чувствует?
– Понятия не имею.
Перов окинул ординаторскую взглядом в поисках причины резкого ответа. Початый источник дерзости Ситникова стоял на второй полке книжного шкафа.
– Толик, какого хрена ты пьешь на дежурстве? Главный застукает, вылетишь из отделения пробкой от шампанского. И дай Бог, где-нибудь в поликлинике приземлиться. Да и вообще – неправильно это, – Перов отвернул крышку и вылил остатки виски в раковину.
Ситников крепко затянулся, отвернулся к компьютеру и молча выпустил дым в теперь уже почерневший экран.
Прежде чем бросить пустую бутылку в мусорное ведро, Перов обернул ее рваным пакетом из-под сменной обуви. Ситников нормальный парень, исправится. А Кириленко и Шпаку он не доверял.
Два года назад на серпантине под Адлером автобус с туристами столкнулся с рефрижератором и упал со скалы. В автобусе ехала единственная дочь Ситникова. Большое горе – всегда отличный шанс слететь с катушек. Ситников им воспользовался в полной мере. Разошелся с женой, перессорился с коллегами (со всеми, кроме Перова) и пристрастился к выпивке.
Перов открыл форточку и сел на кушетку.
– Как прошло дежурство?
– Напряженно. Очень интересная ночь получилась. Хоть фильм снимай, – Ситников вдруг ожил, словно Перов предложил ему похмелиться. Облизал губы и раздавил окурок о край пепельницы. – Все началось в начале двенадцатого – я как раз заканчивал историю Григорьева из четвертой. Сестра позвала в приемник. Я спустился. На полу у входа корчились три грязных тела. Два парня и дамочка. Среднего возраста, лет по тридцать пять. Сказать, что они были в животном состоянии, значит, оскорбить животных. Скорее рептилии какие-то. Я даже не попытался с ними заговорить. Все трое медленно ползали на брюхе, оставляя за собой широкие грязные следы на кафеле.
– Алкаши?
Ситников запнулся. Любое упоминание об алкоголизме звучало для него намеком на собственное пристрастие.
– В том-то и дело, что нет.
– Фамилии в компьютере смотрел?
– Все новенькие. Во всяком случае, я их раньше точно никогда не видел. Без документов, поэтому проверить по базе не получилось. Выворачивались как ужи на сковородке. Врач, который с ними на скорой ехал, ушел помыть руки. Жорик курсировал от одного крокодила к другому и легким пинком задавал им нужное направление движения. У входной двери стоял мужик в кепке с вытаращенными глазами и с потухшей сигаретой в руке. Потом выяснилось, что это был водитель. Он сказал, что изначально пациентов было четверо. Пока выгружались, один сбежал. Точнее, уполз.
– Как уполз? Вы что, обалдели?
– Петрович, ты меня не поймешь. Тебя там не было. Свалился в траву и тут же в темноте исчез. Думаю, при желании они могли бы его найти. Только, видимо, желания такого не оказалось. Зловещие пассажиры, ночь и дождь как из ведра. Говорю же, фильм ужасов снимать можно. Ты бы их видел, Петрович. Зрачки сужены до черных точек, взгляд не фокусируется. Челюсти сжаты как при столбняке. Медленно выгибаются, переворачиваются, потом вдруг застывают как статуи. Даже глаза не двигаются. К ним лишний раз притрагиваться жутко, не то, что в темноте искать, – лицо Ситникова сжалось в гримасе отвращения. Невозможно было понять – то ли он действительно возбужден и напуган, то ли валяет дурака. – Не знаю, что бы это могло быть.
«Спускайся на землю. Ты третий год ничего не видишь и не слышишь, – подумал Перов. – Корчи, бредовое состояние, суженные зрачки и тесно сжатые челюсти. Я знаю, что Стасов лежит не в твоей плате. Но я дважды в твоем присутствии на пятиминутке рассказывал про этого больного. Я помню, что, когда поступил Фролов, дежурил не ты, а Шпак. Но медсестры хихикали после еще не меньше недели, обсуждая этот случай. А у Артемова на предплечье след от укуса до сих пор так и не прошел».
– С врачом со скорой мы поскандалили. Я ему говорю, что я дежурный по отделению, а не по прилегающей территории. А он говорит: «Звони дежурному по больнице». А Мишин наверняка спит. И все равно ничего не сделает. В общем, не стоило ему звонить, Петрович. Сам понимаешь.