«Не говори глупостей. Что бы это ни было, ты будешь искать ее и найдешь. И начнешь прямо сейчас, пока еще не стемнело».
Он засунул в рот остатки колбасы, вытер пальцы о штаны и достал из кармана телефон. Звездочка, шестьсот двадцать два, решетка.
Часы на стене показывали половину шестого.
В подъезде воняло кошачьей мочой. Как часто говорила его покойная жена, любовь к животным и ненависть к людям – это одно и то же. Перов позвонил в квартиру номер два и прислушался. Дверь не открыли, но ему показалось, что за дверью кто-то ходит. Перов позвонил еще раз, подождал и вышел обратно на улицу.
У подъезда сидели две старухи. Одна была прилично одета и даже накрашена. На коленях у нее стоял пакет с продуктами. Вторая была завернута в домашний халат. Один теплый платок был завязан у нее на голове, другой прикрывал от сквозняков поясницу.
– Не подскажите, где ваши соседи из второй квартиры?
Старушка в халате заглянула в рот Перову и обреченно отвернулась, уступая право ответить подруге.
– А я вас помню. Вы врач, – моложавая бабка явно обрадовалась возможности блеснуть остатками памяти. – Меня как-то Катя просила Юре передачку отнести, а вы меня без бахил в отделение не пускали.
– Надеюсь, я был не слишком категоричен.
– Достаточно для того, чтобы я сбегала за ними в аптеку через дорогу. Но я не в обиде. Порядок есть порядок. Так вам опять Юрка нужен?
– Ну, или родители.
– Катя с Колей уехали куда-то. Недели две их не видела. А Юрка дома. Это хорошо, что вы приехали. Я уже думала полицию вызывать. Шумит каждую ночь, спать не дает. В дверь звоню, а он не открывает. Я в соседней квартире живу. Вон их окна – те, что открытые. А мои рядом, с коричневыми рамами, – старушка указала на окна первого этажа костылем с колесиком от детской коляски.
Перов подошел к открытому окну и крикнул: «Ю-ра!» Никто не отозвался.
Можно было вызвать бригаду. Но придется объясняться с главным. Особенно если внутри никого не окажется.
– Да там он, там, – словно услышав его мысли, прокаркала старуха.
Окна находились на уровне подбородка. Решеток не было. Залезть внутрь было вполне под силу даже пенсионеру с хроническим простатитом. Перов поискал по двору кирпичи и доски, чтобы подставить повыше, но ничего не нашел. Тогда он вернулся к машине и вынул из багажника запаску.
Выигранные тридцать сантиметров позволили ему уцепиться за раму. Он втянул себя в окно, ободрав о жестяной подоконник руки и живот.
В квартире отвратительно воняло, и коты были здесь ни при чем.
– Ну что там, есть кто живой? – спросила стоявшая под окном старушка.
– Сейчас посмотрим, – он аккуратно слез с подоконника внутрь.
В комнате было светло, но сыро и холодно, как это часто бывает в старых домах. Мебели не было. Голые светло-серые стены местами прикрывали оборванные снизу полосы голубых обоев. Похоже, когда-то это была спальня. Из стен, где когда-то были розетки и выключатели, торчали провода. Строчка отверстий вверху по периметру с фрагментами металлических креплений указывала на сорванный подвесной потолок. Межкомнатной двери не было.
Перов посмотрел под ноги. На пыльном бетоне в нескольких местах было размазано дерьмо, смердящее на всю квартиру.
Две недели назад, после последнего осмотра Стасова, ему казалось, что он выписывает почти здорового человека. Оказалось, он вышвырнул на улицу тяжелобольного параноика. Ладно. Что с родителями? Тоже тронулись умом? Скорее да, чем нет. В последнее время сходить с ума в одиночку не модно.
То, что состояние Стасова ухудшилось, было очевидно. Оставался вопрос насколько. Если сильно, то он вполне может стоять за углом, ожидая гостя с кухонным топориком для рубки мяса в руке.
– Юра! – громко позвал Перов.
Из прихожей кто-то частым детским шагом перебежал в соседнюю комнату.
Стараясь не наступать на черно-коричневые пятна, Перов двинулся вглубь квартиры. Каждый шаг отзывался громким эхом пустого помещения.
Дверей в ванной комнате тоже не было. Перов заглянул внутрь. Отбитый кафель. Торчащие из стены концы труб. Ни раковины, ни ванны, ни унитаза. В осколке зеркала на стене появилось отражение широко раскрытого глаза.
«Вот черт. Ну и видок! Будто из преисподней вернулся. Спокойней, доктор. Спокойней. С поправкой на возможное состояние пациента, обстановка вполне дружественная. Не то что, например, в доме Эда Гейна. Полицейские должны были иметь стальные яйца, чтобы не сбежать оттуда. Они разбирали этот случай на кафедре судмедэкспертизы в Ростове тридцать два года назад: развешанные человеческие головы как охотничьи трофеи да еще плащи из человеческой кожи в шкафу. Это тебе не ободранная трешка с двумя бабками под окном».
Болезненной рваной струей он помочился в трубу канализации, от которой отвинтили унитаз. Да, страх давит на пузырь, но и некоторая обратная связь тоже есть. Застегнув ширинку, он почувствовал себя намного увереннее.
Из зала послышался шорох. Перов сделал два шага и остановился перед дверным проходом.
Огромная комната была завалена мусором. Ломаные листы гипсокартона, дверки и стенки шкафа, кресло, разбитый телевизор и поломанные стулья – все, что стояло, висело и лежало в остальных пяти, включая туалет ванную и кухню, комнатах было собрано здесь. Всякий предмет размером больше пивной банки был разобран либо разломан. Перед ним возвышалась огромная куча хлама в форме пирамиды с усеченной вершиной. (Если бы на месте Перова оказался Терентьев, он непременно отметил бы сходство между постройкой Стасова и пирамидой муравьев в квартире Амади.)
Лучше Стасову после выписки определенно не стало. Перов снова подумал, что можно вызвать бригаду, когда услышал шорох.
– Юра? – не столько ожидая ответа, сколько для того, чтобы развеять вновь повисшую зловещую тишину, позвал Перов. Он мысленно повторил захват за руку с последующим заломом – излюбленный прием санитаров и полицейских. Последний раз он практиковался лет двадцать назад. Получится ли? Хочется надеяться, что до этого не дойдет. Перов обошел гору хлама сбоку. У стены был лаз, к которому вела узкая грязная дорожка. Он чуть наклонился и увидел в норе разбитую в кровь голую ступню. – Юра, – снова позвал он, облизнув пересохшие от волнения губы.
Ступня исчезла.
– Ну, что там? – донесся голос снаружи. Перов вздрогнул и обернулся. Голос бабки за окном приободрил.
– Да, вроде нашел, – он подошел ближе к норе, и под ногой хрустнул осколок донышка стеклянной тарелки с надписью «Приятного аппетита». Кстати, а чем он питается, если сутками сидит дома?
– Юра, выползай. Поговорить надо.
Стасов в муравейнике противно захихикал.
Проем, в который он залез, был высотой чуть больше полуметра – как раз чтобы в него мог вползти на четвереньках взрослый человек.
«Алиса перед кроличьей норой», – подумал Перов. Он присел на корточки и попытался заглянуть внутрь. В норе оказалось не так темно, как он ожидал. Откуда-то спереди и сверху в нее попадал солнечный свет, но посмотреть дальше чем на полтора метра вглубь не получалась – слишком высоко находилась голова. Перов стал на колени и наклонился.
Нора была сквозной. Он увидел чугунную батарею отопления под окном на том конце пирамиды. И что-то еще. Свет с той стороны мешал внимательнее разглядеть заинтересовавший Перова предмет. Может быть, чесалка для спины (идиотские и совершенно бесполезные пластмассовые штуковины) или длинная, доходящая до локтя, дамская перчатка набитая песком. Ему очень не хотелось думать, что перед ним оторванная человеческая рука. (А куда делись родители?)
Прежде чем Перов успел встать на ноги, резкий толчок в спину повалил его на пол. То, что когда-то было Стасовым, звонко щелкая зубами, задом залезло в нору и, схватив Перова за волосы, потянуло за собой.
– Надо было развести руки в стороны, – мелькнула запоздавшая мысль, когда голова и плечи оказались в норе.
В последний момент он схватился ладонями на-край и, теряя волосы в кулаке верещавшего от нетерпения и отчаяния противника, вырвался обратно.
Петров тут же ухватил державшую его за голову руку. Рука была тощей и слабой. Резким рывком он выдернул извивающееся тело из норы, схватил за горло и прижал к полу. Теперь он видел, что это был совершенно голый исцарапанный и измазанный дерьмом Стасов, который извивался, выкручивался и шипел как пойманная гадюка.
Щеки впали, губы ссохлись и превратились в две натянутые жилы, тощая грудная клетка часто вздымалась и падала, тазовые кости торчали как края корыта. Он был невероятно худ, слаб и голоден. От минутной схватки он вдруг совершенно обессилил. Уронил тонкие руки на пол и уставился ненавистным взглядом в Перова.
Сердце врача отбивало в ушах чечетку. Еще секунда – и этот псих затянул бы его в свою нору. Несмотря на то что Стасов теперь был целиком в его власти, Перов с ужасом смотрел на мерзкое злобное существо.
– Юра, ты слышишь меня? – Перов чуть ослабил хватку, взял другой рукой Стасова за запястье и попытался сосредоточиться. – Успокойся. Все нормально. Возьми себя в руки.
Стасов вдруг разрыдался – и Перов понял, что не опоздал.
Про запаску, которую он оставил под окном Стасова, Перов вспомнил только когда они подъехали к больнице.
Если верить локатору МТС, мать вышла из дому в первом часу и вместо магазина направилась в противоположную сторону. В час дня она была около стройки, еще пятнадцать минут спустя на Ефремова. Даже для смертельно больного человека она двигалась слишком медленно. На перекрестке Матросова и Ефремова около аптеки «Панацея» ее путь обрывался.
Стройка была обнесена двухметровым забором из оцинкованного профиля. Перед въездом было написано «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Такими же рваными красными буквами как «ARBAIT MAHT FREI» в помещении склада на работе. Телефон утверждал, что стройку мама преодолела по прямой.
У шлагбаума Валя остановился. С этого места были видны окна Витькиной квартиры. «Может, позвать с собой Витьку? Вдвоем было бы не так страшно. К тому же там, куда я иду, мы вполне могли бы повстречать Аню с ребенком. Хотя, нет. Скоро стемнеет. Время поджимает».