— Я тебя предупреждал, — сказал Снаут. — Чем больше она с тобой, тем больше очеловечивается. Дальше будет еще хуже. Бери пример с Сарториуса.
— Спасибо за совет.
— Что ты намерен делать?
— Ждать, — сказал Крис, — пока она вернется.
— А потом? Покинуть станцию?
— Да.
— C ней?
— Да.
— Крис, — мягко сказал Снаут, — нейтринная система неустойчива и может существовать лишь благодаря притоку энергии силового поля Соляриса.
— Что же мне делать? — с тоской спросил Крис. — Я люблю ее.
— Которую? — спросил Снаут. — Эту? Или ту, в ракете? Ее можно стащить с орбиты сюда. Она явится. Еще одна. И всякий раз будет являться. Крис, ты впутался в дело сил, над которыми мы не властны, в кольцевой процесс, в котором она — частица, фаза повторяющегося ритма. Она — всего-навсего инструмент, с помощью которого некие силы копаются в твоем мозгу… Не превращай научную проблему в альковную историю!
— Она очень мучилась последние дни, — тихо сказал Крис.
— Конечно… Тем хуже для тебя, — сказал Снаут. — Ты должен помочь ей.
— Что мне делать? — спросил Крис.
Вдруг Хари пошевелилась. Она была еще мертва, но в ней уже теплилась жизнь.
— Жуткое зрелище, — сказал Снаут. — Никак не могу привыкнуть.
Он вышел как-то торопливо и боком.
Мучительно и тяжело возвращалась Хари к жизни. Было впечатление, точно она, неся многотонную ношу, пробиралась сквозь какую-то невидимую толщу. Крис хотел помочь ей, он наклонился и попытался приподнять ее голову. Но тело ее оказалось словно свинцовым, и она едва не раздавила его пальцы.
Так продолжалось долго, и Крис стоял, не в состоянии помочь ей, облегчить ее муки. Наконец, она открыла глаза и села.
— Крис, — прохрипела она.
Крис схватил ее руку. Она ответила нечеловеческим пожатием, которое чуть не раздавило Крису ладонь. Но постепенно пожатие ее стало слабеть, и она стала беспомощной и легкой, как ребенок.
— Не удалось, — сказала она с горечью.
— Глупая ты, — сказал Крис.
— Крис, — сказала Хари, — неужели ничего нельзя сделать?! Я хочу исчезнуть. Как мне просто и легко, когда меня нет!
— Не надо, Хари, — сказал Крис.
— Я не Хари, — сказала она тихо.
— Ну хорошо, — после долгой паузы сказал Крис, — хорошо. Может быть, твое появление должно быть пыткой, может быть, услугой океана, может быть, исследованием моего мозга — какое это все имеет значение, если ты мне дороже, чем все научные истины, которые когда-либо существовали в мире!
— Послушай, — сказала она. — Я на нее очень похожа?
— Была похожа, — сказал Крис. — Но теперь ты заслонила ее. Теперь ты, а не она, настоящая Хари.
И вдруг ему показалось, что она вовсе не слушала его ответа, а, задав вопрос, словно забылась, глядя куда-то в сторону.
— Хари! — испуганно окликнул он ее.
— Знаешь, — сказала Хари, — если лежать ночью и молчать, то мыслями можно уйти очень далеко и в очень странном направлении…
В центральной лаборатории тихо гудела аппаратура. Снаут сидел за пультом.
У Сарториуса были набрякшие красные веки, мешки под глазами и вообще, вид человека, который мало спит и много работает.
— Я думаю, — говорил Сарториус Крису, — коль скоро фантом появляется всегда только в момент пробуждения, то, очевидно, океан извлекает из нас рецепт производства во время сна, считая, что самое важное наше состояние — сон. Поэтому, естественно, надо пытаться передать ему нашу явь, мысли во время бодрствования.
— Каким образом? — сухо спросил Крис.
— Пучок излучения, — сказал Сарториус.
— Опять эта рентгеновская проповедь о величии человека, — усмехнулся Крис.
— Мы промодулируем этот пучок токами мозга кого-нибудь из нас, — не обратив внимания на иронию Криса, сказал Сарториус.
— Этот кто-то, конечно, я, — сказал Крис.
— Да.
— Почему?
— Вы здесь недавно, — сказал Сарториус, — ваше мышление более земное, об этом говорят и отношения с вашей… «женой»! Тип и чувственная основа вашего мышления наиболее соответствуют задаче.
Крис молча смотрел на усталое лицо Сарториуса.
— Вот и отлично, — сказал Сарториус. — Я рад, что вы согласны. Кстати, существует еще один проект: нужно перемонтировать аппаратуру Роше.
— Аннигилятор? — быстро спросил Крис.
— Да, — сказал Сарториус, — я сделал предварительные расчеты. Aппарат будет создавать антиполе. Обычная материя остается без изменений, уничтожаются только нейтринные системы…
— В какой стадии это находится? — нервно перебил Крис.
— К сожалению, в стадии предварительных расчетов. Поэтому мы со Снаутом решили сначала попробовать воздействовать на океан излучением.
— Когда вы намерены приступить к эксперименту? — спросил Крис.
— Сейчас, — сказал Сарториус, — недоставало только вашего согласия.
— Я еще не дал согласия, — сказал Крис, — мне надо подумать.
— Долго? — спросил Сарториус.
— Не надо ставить мне ультиматумов, — сказал Крис, — я могу ведь и отказаться.
Он вышел в коридор и остановился у окна, глядя на бесконечную голубую пустыню. Был штиль. Легкая, едва заметная дымка висела над океаном.
Снаут тоже вышел в коридор.
— Крис, — сказал он, — я хочу, чтобы ты понял ответственность момента.
— Еще бы не понять, — сказал Крис. — Энцефалограмма, полная запись всех моих мозговых процессов, будет послана вниз, в глубины этого чудовища. Запись подсознательных процессов тоже… А вдруг я хочу, чтобы Хари исчезла, умерла?
— Где она? — спросил Снаут.
— Спит, — сказал Крис. — Она с трудом приходит в себя.
— Да, — сказал Снаут, — после смерти они всегда с трудом приходят в себя.
— Можно ли доверять все это этому киселю? Он и так вошел в меня, чтобы измерить всю мою память и найти самые болезненные ее частицы.
— Пора, — сказал Снаут, — время уходит, Крис. Я не стану убеждать тебя, ты достаточно серьезный ученый, чтобы понять.
— Снаут, — неожиданно сказал после некоторой паузы Крис, — знаешь, мы утратили чувство космического… Это кажется парадоксом, но древние греки больше, чем мы, обладали этим чувством. Я говорю о нравственной стороне этого чувства… Вспомни сфинкса, — он вздохнул и устало прикрыл глаза.
На Сарториусе был белый халат и черный защитный фартук до щиколоток. Снаут обматывал бинтом приложенные к голове Криса электроды.
— Доктор Кельвин, — торжественно сказал Сарториус после того, как Снаут отошел к пульту, — прошу вас быть внимательным. Я не намерен ничего приказывать, так как это не дало бы результатов, но прошу вас прекратить думать о себе, обо мне, о коллеге Снауте и о каких-либо других лицах, чтобы сосредоточиться на деле, ради которого мы здесь находимся. Великая миссия человечества, готовность к жертвам, вечная ненасытная жажда [познания] [4] — вот темы, которые должны заполнить ваше сознание.
Сквозь ресницы Крис видел розоватый свет контрольных лампочек. Постепенно пропадало неприятное ощущение от холодных электродов.
Крис пытался сосредоточиться, подумать о величии человечества и науки, но вместо этого увидел почему-то школьную литографию отца соляристики академика Гезе, поразительно похожего не чертами лица, а старомодной рассудительностью, на лицо отца Криса. Потом образ этот постепенно начал блекнуть, и он увидел дом отца. Дом, в котором он провел свое детство, и мать, идущую по тропинке к дому.
Одновременно с двойным щелчком, выключившим аппаратуру, по глазам ударил свет.
— Как вы считаете, доктор Кельвин, — спросил Сарториус, — удалось?
— Да, — сказал Крис.
Высокие окна верхнего коридора заполнял закат исключительной красоты. Это не был обычный унылый багрянец, а все оттенки затемненного, как бы осыпанного серебром, розового цвета. Только у самого горизонта небо упорно оставалось рыжим.
Крис и Хари молча обедали. Последнее время Хари часто бывала углубленной и замкнутой, хотя Крис всячески старался услужить ей, развеселить, старался быть всегда нежным и внимательным.
У Криса побаливала голова, и молчание Хари его раздражало.
— Дай мне, пожалуйста, нож, — сказал Крис как можно мягче.
Хари передала ему нож и продолжала вяло и безразлично жевать.
— Тебе не кажется, — сказал Крис, — что твое поведение носит вызывающий характер?
— Крис, — тихо сказала Хари, — не хватает еще, чтобы мы поссорились.
— Но ты ведешь себя так, будто я виноват перед тобой.
— Знаешь, — сказала Хари, — с тех пор, как я одна, то есть с тех пор, как исчезла сила, что заставляла меня все время быть с тобой, у меня, кажется, начинает портиться характер. И потом, я думаю, что ты действительно виноват. Ты ведь прекрасно знаешь, что не столько любишь, сколько жалеешь меня. Вернее, себя. Ты защищаешься от прошлого. Ты хочешь забыть, что случилось раньше между тобой и… той Хари… Но я — не она. Тебе не кажется, что ты эгоист? А, Крис? Это жестоко. Тебя извиняет только то, что ты не понимаешь этого. Но ты поймешь когда-нибудь… Глупенький ты, глупенький…
В это время из усилителя послышался голос Сарториуса:
— Только что эксперимент повторен на пересечении 43-й параллели со 116-м меридианом. Начинаем двигаться в южном направлении. Paдарные датчики и радиограммы сателлоида показывают, что к югу активность плазмы значительно увеличена.
— Мы уедем куда-нибудь в глушь, — говорил Крис, — изредка будет приезжать кто-нибудь из друзей. Я тебя познакомлю с Бертоном. Отцу ты понравишься.
— Знаешь, Крис, — сказала Хари, — мне тоже начали сниться сны. Мне страшно, Крис.
Перед рассветом Крис проснулся от крика. Хари спокойно спала рядом. Крис прислушивался с колотящимся сердцем и уже хотел было снова лечь, как крик повторился. Он доносился словно бы ниоткуда и отовсюду, необыкновенно высокий, протяжный; какие-то нечеловеческие, мощные рыдания.
Крис опасался, что крик разбудит Хари, но она лежала, совершенно безучастная к нему. Тогда Крис торопливо оделся и вышел в коридор.