Вскоре после этого в его жизни произошла важная перемена. Еще ранее он получил предложение М. Л. Ростроповича переселиться к нему на дачу в подмосковный поселок Жуковка (39).
В начале сентября Мстислав Леопольдович приехал в Борзовку и забрал к себе некоторые вещи Александра Исаевича и Натальи Алексеевны, 19-го они поехали туда сами (40), и поселились там. Причем, Г. П. Вишневская подчеркивает: Н. А. Решетовская, «жила у нас только первую зиму» (41).
В сентябре 1969 г. в Москву приехала Эльза Маркштейн. «…встретились, — пишет А. И. Солженицын, — … у Али на Васильевской улице. Лиза привезла немецкий юридический типографский текст доверености и советовала мне взять адвоката на Западе, а именно: она может порекомендовать хорошего адвоката в Швейцарии — доктора Фрица Хееба, на которого и выписать бы мне основную доверенность на ведение моих дел… Мы с Алей согласились сразу, постеснялись даже распрашивать что-либо о том Хеебе» (42).
«К концу сентября новая помощница, — читаем мы в воспоминаниях Н. А. Решетовской, — (та, что оставалась не известной мне) закончила печатать для Александра Исаевича отрывок в 12 глав из „Августа 14-го“, посвященный „Самсоновской катастрофе“. Раздав читать тем, кого считал авторитетами по затронутой теме, он сделал небольшой перерыв в работе» и решил уединиться в Борзовке, но вскоре из-за испортившейся погоды вернулся домой (43).
А затем работа остановилась. Как позднее признавался сам А. И. Солженицын, у него начался творческий кризис, который продолжался до конца года (44). Понять этот кризис не трудно. Поскольку изменился замысел романа, его воплощение столкнулось с отсутствием или же недостатком необходимого фактического материала, поскольку до этого главное внимание автора было сосредоточено на советском периоде.
Можно было бы ожидать, что осенью 1969 г. Александр Исаевич снова отправится в библиотеки и продолжит сбор материала. Однако никаких сведений на этот счет обнаружить не удалось. Зато известно, что именно в 1969 г. он перечитал «Размышления» А. Д. Сахарова и решил написать ответ. Так появилась его статья «На возврате дыхания и сознания (по поводу трактата А. Д. Сахарова „Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе“)» (45).
Поддерживая содержавшуюся в «Размышлениях» критику советского строя, А. И. Солженицын прежде всего поставил под сомнение тезис А. Д. Сахарова о том, что сталинизм — это искажение первоначального духа революции. По мнению Александра Исаевича, И. В. Сталин был лишь верным продолжателем дела В. И. Ленина. Исходя из этого, А. И. Солженицын делал заключение, что все беды не в искажении социализма, а в самой его сути и речь должна идти не об отказе от сталинизма, а об отказе от социализма. Критиковал он А. Д. Сахарова за идеализацию прогресса, за нежелание видеть губительность стирания национальных границ, за призыв к конвергенции (46). Упрекая Андрея Дмитриевича в фетешизации демократии, Александр Исаевич ставил под сомнение общепринятые представления об интеллектуальной свободе: «Уж Запад-то захлебнулся от всех видов свобод, в том числе и от интеллектуальной. И что же, спасло его это? Вот мы видим его сегодня: на оползнях, в немощной воле, в темноте о будущем, с раздерганой и сниженной душой» (47). Подчеркивая, что свобода — это не цель, а средство, А. И. Солженицын высказывался в пользу разумного авторитаризма (48). И хотя все затрагиваемые им вопросы имели злободневный характер, он ограничился только тем, что познакомил со своими возражениями самого А. Д. Сахарова, ни публиковать, ни распространять в Самиздате свою статью он не решился.
В конце сентября 1969 г. О. Карлайл получила анонимное письмо на французском языке, отпечатанное на машинке. Письмо касалось «Архипелага» и представляло собою инструкцию из 8 пунктов: «Надо было — пишет О. Карлайл, — в Москве получить поправки к тексту „ГУЛага“, до весны не входить в контакт ни с одним издательством (кроме американского), авторские права передавались издательству ИМКА-пресс» (49). Как мы знаем, именно это парижское издательство выпускало под редакцией Н. А. Струве журнал «Вестник русского студенческого христианского движения». Не менее важно было и то, что А. И. Солженицын решил отодвинуть срок издания «Архипелага» «до Рождества 71-го года» (50).
В середине октября 1969 г. Александр Исаевич сделал попытку вернуться к роману. «19 октября, — отмечала в своих воспоминаниях Н. А. Решетовская, — Александр Исаевич впервые начал писать на новом месте» (51). Однако буквально через несколько дней было получено известие, которое выбило его из рабочего ритма. «…В четвертый четверг октября (23 октября — А.О.), — пишет Александр Исаевич в «Теленке», — объявили Нобелевскую премию по литературе — и не мне» (52). Из этого явствует, что он ждал премии и был расстроен тем, что и в этом году его опять постигла неудача.
Через некоторое время после этого Александр Исаевич и Наталья Алексеевна покинули Жуковку и вернулись в Рязань, а дома узнали о смерти К. И. Чуковского, которого не стало 28 октября 1969 г. (53).
А. И. Солженицын был своим человеком в семье Чуковских. Об этом свидетельствует и то, что осенью 1965 г. именно у них в Переделкино он скрывался от негрозившего ему ареста, и то, что внучка Корнея Ивановича Елена Цезаревна принимала самое непосредственное участие в подготовке «Архипелага», и то, что у Александра Исаевича был ключ от московской квартиры Чуковских, где он мог появляться в любое время, даже в отсутствие хозяев, и то, что, умирая, Корней Иванович завещал ему часть своих денег (54).
Похороны К. И. Чуковского состоялись 31 октября. На них было много народа. Проститься с известным писателем пришли даже те, кто никогда с ним не встречался и знал его только по литературным произведениям.
А. И. Солженицын на похороны не поехал. Объясняя этот шаг, Н. А. Решетовская писала, что Александр Исаевич готов был принять участие в панихиде, если бы она состоялась в Переделкино и в узком кругу, но не желал присутствовать на казенной церемонии в Москве в Доме литераторов (55). Подобным же образом мотивировал свой шаг и сам Александр Исаевич в письме Л.К. и Е. Ц. Чуковским, подчеркивая «страшно умирать неопальным» (56).
«…В ночь на 4 ноября проснулся, — пишет А. И. Солженицын, — а мысли сами текут, скорее записывай, утром их не поймаешь. С утра навалился работать — с наслаждением, и чувствую: получается!! Наконец-то! — ведь 33 года замыслу, треть столетия — и вот лишь когда…» (1).
Но не успел Александр Исаевич войти в работу. «В 11 часов — читаем мы в «Теленке», — звонок, прибежала секретарша из СП (Союза писателей — А.О.), очень поспешная, глаза как-то прячет и суетливо сует мне отпечатанную бумажку, что сегодня в 3 часа дня совещание об идейном воспитании писателей» (2).
И надо же так случиться, что Александр Исаевич, который до этого полностью игнорировал свою местную писательскую братию и все ее мероприятия, на этот раз, несмотря на то, что на него впервые за долгое время нахлынуло писательское вдохновение, вдруг отложил перо и отправился на совещание. И на какое? «Об идейном воспитании писателей». А совещание оказалось заседанием Рязанского отделения Союза писателей РСФСР, на которое был вынесен один единственный вопрос — о писателе Солженицыне (3).
Заседание продолжалось около трех часов и завершилось исключением А. И. Солженицына из Союза писателей (4). Первой, кому он сразу же позвонил, была Наталья Дмитриевна, но ее «не оказалось дома» (5). А в 18.00 из Москвы позвонила Наталья Алексеевна и, узнав об исключении мужа, сразу решила вернуться в Рязань (6).
По сведениям КГБ, «по окончании собрания Рязанского отделения Союза писателей 4 ноября 1969 года СОЛЖЕНИЦЫН связался по телефону с редактором отдела прозы журнала „Новый мир“ БОРИСОВОЙ И.П. и, сообщив о произошедшем, просил позвонить ТВАРДОВСКОМУ, но не для того, чтобы он сейчас что-нибудь предпринимал. На приглашение приехать в Москву 5 ноября в Союз писателей РСФСР СОЛЖЕНИЦЫН заявил, что торопиться с выездом не намерен» (7).
В этот же день, 4 ноября 1969 г., А. И. Кондратович записал в дневнике: «А.Т. зашел ко мне, встревоженный, весь напрягшийся. „Вы знаете, что Солженицына исключили из Союза?“. „То есть как?“ — спросил я. Еще ничего не знал. „А вот так. Исключили в Рязани. Он мне только что сам звонил об этом… Говорил спокойно. В детали не вдавался“» (8).
Ночь с 4 на 5-е ноября Александр Исаевич почти не спал. Может быть он переживал случившееся? Нет, он делал запись заседания Рязанской организации СП (9). Лег запоздно, а «в 6 утра, — читаем мы в «Теленке», — проснулся, включил по обычаю „Голос Америки“, безо всякой задней мысли, и как укололо: „По частным сведениям из Москвы, вчера в Рязани, в своем родном городе, исключен из писательской организации Александр Солженицын“… Четыре раза в кратких известиях передали. Четыре раза в подробных. Хор-рошо!» (10). По свидетельству А. М. Гарасевой, она услышала об этом по радио еще раньше, в два часа ночи (11).
5 ноября решение рязанской писательской организации было утверждено Секретариатом Союза писателей Правления РСФСР (12). Желая предпринять ответные действия, сторонники А. И. Солженицына ждали его приезда в Москву, но он целую неделю оставался в Рязани. За это время им было подготовлено «Открытое письмо Секретариату Союза писателей СССР». С ним 11 ноября он и появился в столице (13). В этот день А. И. Кондратович записал: «Приехал Солженицын. На лице огорчения особого не видно. Напротив» (14).
К этому времени в Москве уже кипели страсти. Был поднят вопрос о необходимости срочного созыва Пленума Правления Союза писателей, раздавались голоса, что инициативу в данном деле должен взять на себя «Новый мир». Однако когда с таким предложением обратились в А. Т. Твардовскому, он на такой шаг не решился, заявив, что кое-кто желает выманить медведя из берлоги, чтобы разделаться ним. Александр Трифонович имел в виду то, что подобная акция, могла быть использована как повод для разгона редакции журнала (15).