даже имен тех консультантов я не знал и не спрашивал (и не знаю, кого благодарить)» (24).
Получается, что А. И. Солженицыну не нужно было рыться в архивах и сидеть в библиотеках. Необходимые ему материалы «хлынули» к нему сами: успевай только их читать и отбирать нужное. В результате Александр Исаевич не только никогда не встречался с теми, кто заваливал его необходимым материалом, но не знал «даже имена» своих «консультантов» (так из скромности он называет тех, кто собирал для него материал).
Как тут не вспомнить версию профессора Н. Ульянова.
После неудачной попытки покончить с собой Н. А. Решетовская на некоторое время уехала к своим друзьям в Великие Луки и вернулась домой только в начале 1971 г. 17 февраля 1971 г. она снова появилась в Москве. На следующий день в ресторане «Минск» состоялась ее встреча с мужем. Произошло объяснение, которое очень трогательно описано Натальей Алексеевной. Во время этой встречи, если верить ей, Александр Исаевич не смог удержать нахлынувших на него чувств и заплакал, при расставании он «продолжал плакать навзрыд» (1). Этим самым Н. А. Решетовская дает понять, что их разрыв имел для ее мужа вынужденный характер.
25 февраля они встретились снова, на этот раз у касс МХАТА. Александр Исаевич повел Наталью Алексеевну на квартиру Чуковских. Но вскоре появилась Лидия Корнеевна и А. И. Солженицын поспешил увести жену. Цитируя «Март Семнадцатого», Н. А. Решетовская писала: «Вот повернулось: скрывать жену как любовницу» (2).
Не позднее 11 апреля Н. А. Решетовская побывала в Ленинграде (3). В то время как Александр Исаевич готовил фотокопии своих рукописей для новой отправки за границу, Наталья Алексеевна на квартире Л. А. Самутина фотокопировала часть своего архива (4). Когда она возвращалась домой, муж встречал ее в Москве на Ленинградском вокзале, впервые с цветами — «с тремя тюльпанчиками» (5).
Из Рязани Н. А. Решетовская отправилась в Крым и вернулась оттуда 23 мая, 24-го она опять встретилась с мужем, на этот раз в Наре, куда приехала «условленной электричкой». Отсюда они вдвоем отправились в Борзовку. В тот же день Александр Исаевич уехал. «Прощаясь, — пишет Наталья Алексеевна, — Саня оглядел участок. На глазах выступили слезы» (6).
По всей видимости, в следующий раз, в воскресенье 20 июня, когда они снова встретились в Борзовке, Наталья Алексеевна сообщила мужу, что обнаружился еще один экземпляр «Пира победителей» (7). Он хранился в Крыму у Зубовых и был доверен гостившим у них ленинградцам, супругам Куклиным: Ирине Валерьяновне и Анатолию Яковлевичу для передачи автору. «Я, вспоминает А. И. Солженицын этот эпизод, — постарался принять адрес без большого значения… а сам через два дня уже был в Ленинграде в Саперном переулке», где и получил сохранившийся экземпляр своей пьесы (8).
Из числа тех, к кем еще встречался здесь Александр Исаевич, нам известен только Е. Г. Эткинд, которому он привез «два экземпляра рукописи „Архипелага ГУЛАГ“» (9).
Из Ленинграда Александр Исаевич вернулся в Жуковку, пытался писать «Октябрь», но работа шла очень плохо, поэтому периодически он бросал ее и уезжал в Борзовку. «На даче, — пишет Н. А. Решетовская, — мы живем попеременно, но больше я» (10).
Решив, что главная причина неработоспособности — отсутствие на даче М. Л. Ростроповича привычного самутинского дубового письменного стола, за которым он трудился в Борзовке, Александр Исаевич задумал перевести его в Жуковку. Помочь ему согласился его новый знакомый публицист Владимир Николаевич Осипов (11).
В. Н. Осипов был не простым публицистом. К этому времени он уже провел несколько лет в заключении, а с января 1971 г. выпускал упоминавшийся самиздатовский журнал «Вече», который одним из первых в диссидентском движении поднял знамя борьбы с советской системой под знаменем русского национализма (12). По имеющимся сведениям, В. Н. Осипов и А. И. Солженицын познакомились через С. А. Мельникову, о которой известно, что она была учителем физики и входила в окружение художника Ильи Глазунова (13).
Между тем, и самутинский дубовый стол не принес вдохновения. «Я, — пишет Александр Исаевич, — тем летом был лишен своего Рождества, впервые за много лет мне плохо писалось, я нервничал — и среди лета, как мне нельзя, решился ехать на юг, по местам детства, собирать материалы» (14) О своем решении он сообщил Н. А. Решетовской 31 июля: «При следующей встрече, в конце июля, — вспоминала Наталья Алексеевна, — Саня сказал мне, что решил не ждать осени, а теперь же, в августе, ехать на юг. Сказал, что без „Борзовки“ творчество не идет, а потому и уезжает раньше, чем думал» (15).
По свидетельству Натальи Алексеевны, уехал Александр Исаевич 7 августа. Снова встретиться они договорились через две недели. 13-го Н. А. Решетовская приехала в Борзовку и узнала, что в ее отсутствие на их даче был задержан вор. Сменив замок, она отправилась в милицию, где ей сообщили, что в их доме была устроена засада и в нее попал грабитель. Из этого же разговора стало известно, что Александр Исаевич заболел и уже вернулся из поездки (16). Можно было бы ожидать, что в тот же день Наталья Алексеевна позвонит в Жуковку, но она сделала это только в понедельник 16-го и только на следующий день отправилась туда. «Мой муж, — вспоминала Н. А. Решетовская, — вошел на кухню, двумя руками опираясь на палку — от боли, наверное, но скорей для того, чтобы не поцеловать мне руки, как это было заведено в то лето. На нем был накинут плащ (был полуодет из-за ожогов). Показался мне постаревшим. Лицо его было очень хмурым» (17).
От мужа Наталья Алексеевна узнала, что в дороге он перенес «тепловой удар», в результате чего у него на теле появились «волдыри» и даже «самые настоящие ожоги», и что сейчас его лечат «врачи из онкодиспансера, сравнительно недалеко от Жуковки» (18).
Касаясь этого эпизода в «Теленке», А. И. Солженицын буквально скороговоркой отмечает: «…меня опалило в дороге, и я с ожогом вернулся от Тихорецкой, не доехав едва-едва» (19). Где, когда, как и при каких обстоятельствах его «опалило»? Что получил он в результате этого: «ожог», как пишет он сам, или «ожоги», как утверждает Н. А. Решетовская? Какая часть тела и насколько сильно была «обожжена»? Эти вопросы остаются без ответа.
Известно лишь, что 8 августа на автомашине вместе с А. А. Угримовым он был в Новочеркасске, 11-го из Тихорецкой поездом отправился в обратный путь (20) и в 5.00 следующего дня был в Москве на Курском вокзале, где его встречали Е. Ф. Светлова и его новый знакомый Александр Моисеевич Горлов (21). С Курского вокзала А. М. Горлов отвез А. И. Солженицына в Жуковку, а затем по его просьбе поехал в Борзовку за автомобильной деталью, необходимой для ремонта автомашины, которая то ли испортилась, то ли была повреждена в дороге (22).
На даче А. М. Горлов обнаружил незнакомых ему людей, которые сначала избили его, а затем доставили в милицию. Позднее ему объяснили, что это была засада, которая якобы ожидала грабителей (23). Узнав о случившемся, Александр Исаевич, сразу же отправил письмо на имя Ю. В. Андропова, обвинив в произошедшем КГБ (24). КГБ пришлось давать объяснения, из которых выяснилось, что в Борзовке А. М. Горлов действительно столкнулся не с работниками милиции, а с сотрудниками КГБ (25). Что они там делали, можно только предполагать.
Касаясь этого эпизода, А. И. Солженицын напишет позднее: «…три месяца пролежал я пластом» (26). В действительности, болезнь продолжалась не три месяца, а полтора и Александр Исаевич вставал уже в первые дни болезни. Как явствует из дневника врача Николая Алексеевича Жукова, 24 сентября 1971 г. он нанес А. И. Солженицыну последний визит и констатировал, что тот окончательно поправился (27).
«После долгой болезни, — пишет А. И. Солженицын, — я только вошел в работу над „Октябрем 16-го“, оказалось — море, двойной узел, если не тройной: за то, что я „сэкономил“, пропустил 1915 год, несомненно нужный, и за то, что в Первом Узле обошел всю политическую и духовную историю России с начала века, — теперь все это сгрудилось, распирает, давит. Только бы работать, так нет, опять зашумела нобелиана, как будто мне с медалью и дипломом на руках будет легче выстаивать против ГБ. Раз так — надо Узел бросать, оживлять и переделывать лекцию, а напишешь — с нею выступать» (1).
Точную дату возвращения А. И. Солженицына к проблеме Нобелевской премии установить пока не удалось. Можно лишь отметить, что тем катализатором, который заставил Шведскую академию снова вспомнить о нем, стали воспоминания Пера Хегге, опубликованные в сентябре 1971 г. В них он обвинил шведское посольство в Москве в том, что в 1970 г. оно вместе с советским правительством сорвало вручение А. И. Солженицыну диплома лауреата Нобелевской премии, так как это, оказывается, можно было сделать в Москве (2).
Разразился скандал. 7 октября Шведская академия и Нобелевский фонд вынуждены были выступить с сообщением для прессы, в котором попытались возложить ответственность за все на самого лауреата (3). 22 октября, когда это сообщение стало известно ему (4), А. И. Солженицын обратился к обеим организациям с письмом, в котором заявил: «И в нынешнем году, как и в прошлом, я готов получить нобелевские знаки в Москве, но разумеется, не конфиденциально» (5).
22 ноября секретарь Шведской академии Карл Рагнар Гиров направил А. И. Солженицыну ответ, в котором говорилось, что диплом лауреата может быть ему вручен как в посольстве, так и в другом удобном для него месте (6). Ухватившись за последнюю фразу, Александр Исаевич предложил провести церемонию вручения ему диплома лауреата Нобелевской премии, если нельзя в посольстве, то на частной квартире (7). «Прецедента, кажется не было, — пишет он, — но Гиров согласился» (8).
А пока шла эта переписка, в ночь с 17 на 18 декабря умер А. Т. Твардовский. Узнав об этом, А. И. Солженицын отложил свои дела и отправился в Москву, похороны состоялись 21 декабря. (9). Простившись со своим литературным отцом, Александр Исаевич вернулся к нобелиане. Теперь, когда вопрос в принципе был решен, необходимо было прежде всего подготовить Нобелевскую лекцию. Она была написана «в конце 1971 — начале 1972» (10).