Ванзаров отодвинул мензурку и разгладил лоб, крепости которого позавидовал бы любой философ. Не говоря уже об усах вороненого отлива.
– Каков результат осмотра тела Квицинского?
Лебедев упреждающе помахал пальцем.
– Не дождетесь, друг мой. Выкладывайте все, иначе ничего не скажу. А протокол по вашему приказу не велся.
Зная характер Лебедева, упрашивать было бесполезно. Криминалист страдал прекрасным недугом, мучившим ученых, путешественников и алхимиков: любопытством. С годами болезнь крепчала.
– Сегодня утром Квицинский был обнаружен в Екатерининском канале, – начал Ванзаров.
– В воде провел меньше суток, – тут же доложил Лебедев. – Я бы сказал: часов десять-двенадцать. Судя по серо-бледному цвету ладоней, имбибиции[14] и сморщиванию кожи.
– Благодарю за подробности. Последняя встреча у него была после десяти вечера, с вашей знакомой мадемуазель Муртазиной…
Аполлон Григорьевич даже присвистнул.
– Ну, надо же! Как там наша ягодка?
– Ягодка увяла, ваш телескоп дожидается хозяина, – ответил Ванзаров. – Квицинский вышел от нее около одиннадцати и направился по каналу, наверное, домой. После чего решил освежиться в октябрьской воде. Вероятно, чтобы прийти в себя после бурного ужина в «Дононе».
– Судя по анализу крови, выпил не меньше двух бутылок шампанского.
– Трех. Заплатил за шесть.
– Недурно провели время! – фыркнул Лебедев. – И что же дальше?
– Точнее, раньше. Утром в крепости он допрашивал нашу общую знакомую мадемуазель Крашевскую. После чего отправился на Варшавский вокзал встречать гостя из Варшавы. Тот не приехал. Квицинский отправил телеграмму с вокзала, предусмотрительно изъяв бланк с текстом.
– Зачем ему на вокзале телеграммы отправлять? В охранке точка полицейского телеграфа имеется.
– На это есть только один логичный ответ, – сказал Ванзаров.
– Скрытничал?
– Не хотел, чтобы полковник Пирамидов узнал, что его сотрудник ведет какие-то дела с Варшавой.
– Шустрый малый, – заметил Лебедев.
– Еще какой шустрый. Вечером отправился на заседание медиумического кружка, с которого ушел провожать профессора Тихомирова.
– О, это известный ученый! – с уважением отнесся криминалист.
– Далее Квицинский оказался в «Дононе», где снял номер для встречи с цыганкой.
– В самом деле цыганка?
– Так неизвестную даму описал метрдотель, – сказал Ванзаров. – С Мойки Квицинский направился на Екатерининский канал. Финал вечера известен.
Аполлон Григорьевич ждал, но продолжения не последовало.
– Ну, и что об этом думаете?
– Не важно, что думаю я, важно, в чем смысл смерти Квицинского, – последовал ответ.
– И какой же?
– Ровным счетом никакого. Поэтому полковник Пирамидов требует найти убийцу.
– Полагаете, Квицинского убили?
– А вы как полагаете? – вопрос вернулся к криминалисту. И тут уже пришлось выкладывать все начистоту.
– Как приказали, господин чиновник сыска, осмотр был произведен тщательно, – сказал Лебедев. – Следов ножевых или проникающих ранений нет. Ядов в желудке и крови не обнаружено. Во всяком случае, известных мне. Шампанское не яд, а веселье… Следов от ударов на затылке или в височных зонах, то есть следов оглушения, нет. На правой мочке уха след от зубов…
– Зубки цыганки, – сказал Ванзаров. – Вырывалась из его объятий и укусила.
– Молодец, кусаться умеет. Теперь главное. При разрезе гортани обычная пена, какая бывает при утоплении, не выступила. В желудке и, главное, в легких речной воды у Квицинского нет.
Ванзаров насторожился.
– Он не утонул?
Лебедев покивал одобрительно.
– Рад бы сообщить, что вашего знакомого прикончили в канале, но не могу. По статистике, вам известной, топят в основном детей, взрослых утопить тяжело. Редкий случай, чтобы убивали утоплением. Наверняка не в этот раз.
– Можно быть уверенным?
– Факты, и только факты. Нет явных последствий асфиксии при утоплении: кровь не жидкая, не темная, нет гиперемии внутренних органов. Также нет странгуляционного следа на шее, как если бы его душили, перед тем как утопить.
– Это вас смущает, Аполлон Григорьевич…
– Очень, – признался криминалист. – Да, на теле у него имеется «гусиная кожа», очевидный знак утопления. Но «гусиная кожа» образуется не только при умирании в холодной воде, но и после смерти… Этот эксвизитивный[15] факт ничего не доказывает…
– Какой же вывод?
– Только вам, друг мой, сознаюсь: не пойму, что там случилось. Вроде бы все очевидно, но нет, не может быть такой смерти. Если бы Квицинский пьяный свалился и утонул – понятно. Если бы его оглушили и сбросили – тоже. Даже если бы задушили и утопили – понимаю. Но ведь на нем нет малейших следов борьбы. Хуже того, нет повреждений теменных костей и шрамов на лице.
– Он не падал с высоты набережной?
– Вы правы, коллега. В канале вода сейчас низкая. Там на дне камни, коряги, мусор. Квицинский неизбежно должен был удариться о дно, сломать шею, разбить лоб или поранить кожу на лице. Прыгай он хоть с мостика, хоть с набережной. Не могло не остаться следов. Но их нет. Как будто шел человек, умер на ходу и ушел под воду. Не сходятся простые факты. Остается предположить, что заигрался ваш приятель в спиритизм и его утащила русалка с крепким поцелуем…
Ванзаров смахнул с лабораторного стола невидимые крошки.
– Это важный факт, Аполлон Григорьевич.
– Не сомневаюсь. Только как его объясните?
– Квицинский сошел по гранитному спуску к каналу и оказался в воде.
– Спустился мертвым и нырнул?
– У вас имеется другое объяснение?
– Объяснения – это по вашей части. Что нам скажет психологика? – злорадствовал Лебедев. – Может, вспомнит, что на Екатерининском канале не так много спусков к воде, по пальцам пересчитать…
Ванзаров смолчал. Логика старалась, пыхтела, но не могла сложить осколки и не понимала, что происходит. А психологика вовсе помалкивала.
Видя, что чиновник сыска загнан в угол, Аполлон Григорьевич смягчился.
– Дело с дурным запашком, друг мой.
– Наверняка.
– И вы так спокойны?
– Сократ не нервничал, когда пил чашу с ядом. О чем волноваться мне?…
– Зачем согласились расследовать? Не могли отказать Пирамидову?
– Разве не понимаете…
Конечно, Лебедев знал: Ванзаров не привык бросать нераскрытые дела. Даже если ему запретили их расследовать.
– В таком случае, позволю себе то, чего не позволяю никогда, – сказал он.
– Жду вашего предположения, Аполлон Григорьевич…
– Смерть Квицинского невероятным образом похожа на те, что случились в «Виктории» и доме на Гороховой. Как ни странно это звучит с точки зрения криминалистики…
– Не вы один так думаете, – ответил Ванзаров.
Лебедев заметно насторожился.
– Это кто еще тут умничает?
– Логика, Аполлон Григорьевич. Если считать гибель Квицинского делом рук того, кому не дает покоя изобретение Иртемьева.
– Машина страха?
– Следует предположить: некто хочет заполучить аппарат любой ценой. Ищет у всех, кто мог иметь к ней хоть какое-то отношение.
– Разве Квицинский нашел?
– Нет. Иначе сегодня у нотариуса Клокоцкого и редактора Прибыткова не стал бы переворачивать вверх дном кабинеты. При этом оба уверены, что попали под действие спиритических сил.
– Токарский называет это насильственным внушением, – без тени улыбки сказал Лебедев.
Ванзаров молчал, погрузившись в себя. Криминалист знал, что в такие моменты надо сидеть тихо, не дыша, чтобы не спугнуть путешествие в мыслительные дебри.
– Гипноз, – проговорил чиновник сыска. – Думал, что с дурманом покончили пять дней назад. Видимо, начинается нечто новое… Хорошо, что нашли Токарского.
– Погорельский познакомил, – признался Аполлон Григорьевич. – Прекрасный ученый…
– У него сильная воля, – сказал Ванзаров. – Настоящий гипнотист. Наш недавний знакомый, концентрирующий гипнотизер Герман Калиостро по сравнению с ним как котенок… Нужно, чтобы завтра Токарский залез в головы редактора и нотариуса и там хорошенько порылся. Поможете?
– Сделаем, – согласился Лебедев с наглым удовольствием. Он уже предвкушал интересный эксперимент.
– Только не берите с собой Погорельского.
– Почему же? Мессель Викентьевич, конечно, сумасшедший, но вполне мил. Опять обидится. Обижается, как барышня, на любой пустяк.
– Его обиду переживем, – ответил Ванзаров. – Удалось прочесть страничку?
Настал час торжества криминалистики. Аполлон Григорьевич поднял тарелку, под которой скрывалась записная книжка. Пустой листок был посыпан черной пылью. На ней просматривались белые росчерки.
– На буквенный шифр время тратить не стал, это по вашей части, а вот отпечаток обработал. При помощи раздувания резиновой грушей угольного порошка. Записка в своем роде удивительная. Итак: «Тузик прибыть не сможет. Дал обещание на весну. Просит хранить в тайне. ЛА», – Лебедев прочитал с выражением. – Это что же, Квицинский собаку ожидал? Пес Тузик не изволил прибыть, отложил до весны. Породистый, видать, кобель, раз охранке отказал…
– Великолепный результат, Аполлон Григорьевич, – сказал Ванзаров, засовывая руку в карман сюртука. – Только не Тузик, а Гузик.
– Гузик? Кличка такая?
– Медиум из Варшавы.
Лебедев не выносил, когда результаты его трудов ставили под сомнение. Даже в мелочах. Великий криминалист не совершает ошибок. Никогда…
– Ну, этого знать не можете, – строго заметил он.
Ванзаров вынул исписанный лист и положил на лабораторный стол.
– Вот оригинал, сравните.
Аполлон Григорьевич положил рядом оба листка и нахмурился.
– Ну и зачем мне было голову морочить? Когда вам было известно…
Остановить надвигающуюся грозу могло только чистосердечное признание. Ванзаров сознался во всем – где и как ему достался вырванный лист.