анзаров не будет любезничать и впустую тратить время, Бурцов решил перехватить инициативу.
– Слышал, взялись помогать охранному отделению? – спросил он чрезвычайно равнодушно.
– Выполняю поручение полковника Пирамидова, – последовал ответ. Ванзаров сел, куда захотел.
– Похвально… Наша общая цель защищать и оберегать устои государства… В чем состоит поручение?
– Прошу простить, вы сами можете задать этот вопрос полковнику.
Дерзость была такова, что не подкопаешься. Действительно, чиновник сыска имел полное право не отвечать, чем вызвал тревогу. Бурцов понимал, что Пирамидов не побрезгует любыми средствами, лишь бы получить машину страха.
– Разве Владимиру Михайловичу мало аппарата, который вы ему передали? – все же рискнул Бурцов.
– Они догадались, насколько биометр доктора Барадюка красивая и бесполезная вещь, – ответил Ванзаров без тени чиновной обходительности. – Полковник обещал меня стереть в порошок.
– Не могу поверить, что вы испугались.
– Жаль остаться без жалованья и надежд на пенсию, – сказал Ванзаров с откровенно честным лицом. – Логичный выбор, ничего более.
Бурцову оставалось только надеяться, что Ванзаров не смог разгадать намек, уж больно откровенным казалось признание. Неужели и этот стальной характер согнули? Следователю не хотелось в это верить, но ничего иного пока не оставалось.
– Желаю успехов в сохранении жалованья и пенсии, – ответил он. – А у меня еще одна малоприятная новость…
– Кто-то сошел с ума? – спросил Ванзаров, как спрашивают о здоровье тетушки, от которой ждут не дождутся наследства.
– Представьте себе: преподаватель латыни в 3-й гимназии, тут недалеко, на Гагаринской, некий Образцов, известен непреклонным характером. Получить у него «отлично», все равно что написать речь на классической латыни. И вдруг на уроке негодяи-гимназисты лепечут вместо латыни всякий вздор, а он ставит высший балл. Причем уверен, что ученики говорят с ним на отборной латыни. Как вам такое?
Окончив филологический факультет университета по кафедре классических языков, Ванзаров знал, как сказывается на слабых мозгах тяжеловесный язык Марка Аврелия и Цицерона. Были случаи, когда профессора отправлялись прямиком в лечебницу душевнобольных и там продолжали выступления в римском сенате. Что говорить о школьном учителе…
– Откуда стало известно? – только спросил он.
– Директор гимназии, мой давний приятель, сообщил по секрету… Спрашивает, что делать? – сказал Бурцов, надеясь, что помощь будет предложена.
– Пусть обратится в общество экспериментальной психологии.
Надежды оказались тщетны. Ванзаров явно не желал быть прежним. Чем же его так приманил Пирамидов?
– Воспользуюсь вашим советом, Родион Георгиевич. Раз ничего другого предложить не можете…
– Предложить могу, – сказал Ванзаров. – За этим вас побеспокоил.
– Никаких беспокойств, – оживился Бурцов. – В чем дело?
– Необходимо выяснить, были ли господин, который превратился в петуха, и дама, которая жевала беличью шапочку, на приеме у доктора, который лечит гипнозом. Предполагаю, что это один и тот же доктор. Наверняка ваш учитель латыни побывал у него же.
Бурцов еще раз убедился в таланте Ванзарова задавать неудобные и чрезвычайно неприятные вопросы, особенно когда ответ на них известен.
– Это невозможно, – сказал Александр Васильевич со всей возможной строгостью.
– Почему же?
– Врачебная тайна… Да и как опрашивать людей? Они даже не свидетели.
– Я найду способ аккуратно допросить…
– Нет! – так резко выразился Бурцов, что сразу пожалел. Такие порывы выдают. – Незачем беспокоить напрасно…
Отделаться от Ванзарова вот так просто еще никому не удавалось.
– Есть другой способ, – сказал он. – Запросите у господина Вагнера, у них в обществе такие подробности известны.
– Прошу простить, но не могу вмешиваться во врачебную тайну, – сказал Бурцов, вставая и подавая руку. – Держите меня в курсе.
– В курсе чего? – спросил Ванзаров, отвечая на рукопожатие. – Я строго выполняю распоряжение господина Зволянского.
– Ну, так. Вообще в курсе событий, – ответил Бурцов, понимая, как нелепо выглядит. Не умеет он врать, как ни старается…
Уже развернувшись к двери, Ванзаров задержался.
– Если предполагали, что внезапное сумасшествие – результат действия машины страха, то отчего же не узнать, у кого эти жертвы могли лечиться?
Бурцов пробурчал нечто невразумительное.
– А если вам уже известно имя доктора, то почему оберегаете его? – не унимался Ванзаров, давя все сильнее на мозоль судебного следователя, редкая и мерзкая способность, надо сказать, чем окончательно разозлил Александра Васильевича.
– Ничего мне не известно, – буркнул он, понимая, что ничего не добился и хуже того: почти проболтался о чем не следовало.
– Как прикажете. – Ванзаров поклонился и вышел.
Как часто люди говорят все или почти все, старательно умалчивая или недоговаривая. Логика безжалостно указывала, что господин Бурцов скрывал имя доктора.
В кабинет влетел юный Петенька Войтов. Запыхался и еле дышал, как будто за ним гнались волки, галстук съехал, сорочка вылезла из ремня, а сам он имел вид всклокоченный.
– Так… Вот… же… Ван…фар…ров, – еле выговорил он, глотая воздух и указывая на дверь, в которой исчез Ванзаров. – Да… Как… же…так…
– Где вас носило, молодой человек? – Бурцов нашел жертву, на которой мог спустить раздражение. – Что вы себе позволяете?
Сбивая и запинаясь, Петенька доложил: прибыл в сыск, Ванзарова на месте не оказалось, чиновник сказал, что тот отбыл в один из полицейских участков. Какой именно – неизвестно. Вот он и обегал все ближайшие участки…
Юноша был в мыле и почти без сил. Желание устроить ему выволочку улетучилось. Бурцов в который раз убедился: хуже дурака только дурак старательный и деятельный. Ну, что тут поделать…
Владение собственным экипажем или пролеткой в полном распоряжении смягчает характер. Свобода передвижений дарит новые привычки. Ванзаров подумал, что не завернуть с Литейного на Фонтанку, проехав несколько кварталов, будет глупостью. Когда еще окажется время воспользоваться приглашением… Он приказал везти к Соляному городку.
Изделия Уральского общества обработки камней были многочисленны. Камни не трогали Ванзарова. Драгоценные, полудрагоценные и брильянты наводили на него скуку. Если камни не украдены или похищены, толку в них никакого. Из камней Ванзаров предпочитал древние. То есть руины Парфенона и римский амфитеатр, но как до них добраться, если даже в отпуск невозможно съездить.
Посетителей на выставке практически не было. Приказчик скучал около экспозиции и чуть не обнял Ванзарова на радостях, когда тот подошел к терему. Без лишних вопросов он сбегал за хозяином. Господин Зосимов вышел и поклонился в пояс, по-старинному, чем вызвал некоторую неловкость: Ванзаров не знал, как принято на Урале оказывать уважение старшим.
– Хорошо, что сдержали слово, – сказал Зосимов, поправляя зеленые очки. – Не пожалеете… Покажу диковинки…
Выслушивать лекцию про уральские кладовые и мастеров, которые режут малахит, Ванзарову не хотелось.
– Прошу простить, Петр Федорович, очень мало времени, – ответил он. – Было бы интересно взглянуть на спиритическое зеркало.
Заложив руку за спину, Зосимов поигрывал брелоком, который висел на золотой цепочке: золотая змейка свернулась вокруг черепа из горного хрусталя.
– Ах, вы, столичные… Все спешите, торопитесь, не замечаете, как пролетает жизнь…
Хозяин каменных кладовых не спешил показывать свои сокровища. Ванзаров понял, чего от него ждут.
– Да, нужен пароль: «Ищущий найдет награду свою». Все верно?
Смех Зосимова был странный: обожженное лицо оставалось неподвижным, а из горла вылетал клокочущий звук.
– И вам столичные мадемуазели наболтали… Вам пароль не нужен, у вас мое личное приглашение… Эта глупость для них: чтобы оставили меня в покое. А то повадились, как в модный салон. Ничего не понимают и только требуют: скажи да скажи…
– Даете ответы?
Он тяжко вздохнул.
– Ничего я не даю… Есть силы непознанные, вольные, непонятные… Что пожелают, то и говорят… А мы лишь проводники их. Позвольте, Родион Георгиевич, один вопрос: вы лично как к спиритизму относитесь? По долгу службы или по сердцу?
– Современная наука слишком слаба, чтобы знать все ответы, – сказал Ванзаров, втайне радуясь, что его не слышит Лебедев. Аполлон Григорьевич немедленно доказал бы всесилие науки если не словом, то кулаком.
– Умно говорите, сильный характер, закаленная воля. Хоть не люблю полицию, но вы мне глянулись, – сказал Зосимов, рассматривая чиновника сыска сквозь зеленые очки. Из-за разницы в росте он смотрел чуть сверху, что Ванзарова не смущало.
– За что полицию не любите? – не постеснялся спросить он.
– Вы разве любите? – последовал вопрос на вопрос.
– Мне любить не полагается, я служу в полиции, – сказал Ванзаров.
– А вот мне, как и всему простому народу, любить полицию не за что… Слишком много негодяев и воров погоны носят. Пустое это, пойдемте, покажу чудо, какого не видали. – Зосимов указал на шелковый занавес, который чуть шевелился от гулявших сквозняков.
Черный полог приоткрылся. Ванзаров увидел черноту, с которой боролись две свечи на ломберном столике. Блики огоньков отражались от чего-то невидимо-черного.
– Проходите, не бойтесь, – раздалось за спиной.
Ванзаров не умел бояться. Он шагнул в темноту и наткнулся на спинку венского стула.
– Присаживайтесь, – сказал Зосимов откуда-то рядом. В темноте его голос занимал все пространство.
– Это и есть спиритическое зеркало? – спросил Ванзаров, садясь и разглядывая объект за свечами. Он казался сгустком ночи, как будто тьма стала твердой.
– Может, и зеркало, а может, врата в иной мир, а может, что-то, что человеческому уму знать не полагается, – послышался голос.