Саквояж мозолил глаза. В раздражении полковник поддал его сапогом. Невинная вещь отлетела к стене. Он встал и одернул мундир.
– Благодарю, господин Ванзаров, – официальным тоном заявил он. – Вы достойно прошли проверку и теперь заслуживаете полного доверия… Прошу удвоить усилия в розыске убийцы Квицинского.
Каждый не поверил другому: начальник охранки считал, что Ванзаров его обхитрил, а чиновник сыска не мог согласиться, что Пирамидов нарочно устроил проверку. Но это уже не имело значения. Натянув фуражку, полковник козырнул и удалился. За саквояжем вернулся Мочалов, который старательно отводил глаза.
Когда гости удалились, Ванзаров приткнул входную дверь клинышком, чтобы поспать, не прислушиваясь к шорохам. Он раскрыл окно и вдохнул сырой и холодный воздух ночи.
Тучи разошлись, светила полная луна. Призрачный свет, который манит ведьм, указал: у решетки Юсуповского сада торчит неясная фигура. Кто-то, не жалея сил, продолжал филерить. У охранки таких старательных агентов не было. Это Ванзаров знал наверняка.
Луна светила.
Луна полная.
Луна звала.
Она звала ее. Только ее.
Звала, как мать зовет заплутавшую дочь. Как рожок пастуха зовет овечек.
Луна ласковая и добрая. Надо идти к ней, идти на зов.
Луна не обманет.
Было тихо. На соседней кровати лежала новенькая, как мертвая, завернувшись в одеяло. Вокруг пустота. Никто не помешает.
Она сорвала простыню и закуталась, чтобы стать как луна, стать ее светом, ее частью. Она подошла к окну и тронула раму. Закрыто.
Луна подсказала, как поступить. Ниоткуда взявшейся силой она сорвала шпингалеты, на которых держалась рама.
Створки распахнулись. Ворвался ветер. Ветер, который послала луна за ней.
Она забралась на подоконник и сделала шаг голыми ступнями.
Она не боялась высоты.
Высоты не было. Вокруг был мягкий, любящий свет луны.
Свет был во всем.
Она шагнула на карниз и отпустила руку.
Впереди светилась широкая и свободная, как ковер, дорожка луны.
Прочная и надежная.
Идти – вот счастье и спасение.
Луна зовет.
Пора идти.
Она ступила на дорожку.
Луна вела под ручку, не давая оступиться.
Луна была с ней. Она не предаст и не обманет.
Только идти и идти на ее зов…
31 октября 1898 года
Умереть боится тот, кому есть что терять. Ванзаров смерти не боялся. Терять ему было нечего. Капитала нет, домов, экипажей не имеется. Семьи нет, жены нет, детей нет… Брат Борис, чиновник МИДа, счастлив со своей женой и считает младшего глупцом, который загубил карьеру, уйдя в полицию. Богатство состоит из шкафа с книгами, институтского друга Тухли и Лебедева. Случись что, они опечалятся, но вскоре утешатся. Тухля в объятиях жены, Аполлон Григорьевич в объятиях актрисок. Зато найдется немало добрых людей, которые искренне порадуются, что Ванзарова больше нет. В сыскной полиции и повыше. Может, мiр воровской выпьет чарку за помин души, помянет добрым словом и оставит в легендах: дескать, был такой зухер, которому не стыдно было попасться.
К неизбежному концу Ванзаров относился со спокойствием истинного стоика: все в этом мире проходящее, века, царства и люди. Изучив древних греков, он неплохо представлял, какие страдания человеку может преподнести рок и олимпийские боги. Для многих героев смерть была спасением. Так чего бояться простому смертному чиновнику сыска. Вот только погибать раньше завершения дела Ванзаров был не согласен. Кто знает, что там, на той стороне: будут ответы или придется мучиться вечность от любопытства. Нельзя сомневаться, что обыск охранки – второе и последнее предупреждение: отойди или умри. Кто-то считал, что Ванзаров слишком глубоко залез. Хотя логика пока не выискала, куда именно. В чем же тогда дело?
Убийца Квицинского не может опасаться Ванзарова настолько, хотя бы потому, что уверен: прямых улик нет, доказать убийство под гипнозом почти невозможно. Быть может, он опасается, что Ванзаров слишком близко подобрался к machina terroris? Неуверен, что сам сможет найти, и убирает с дороги опасного конкурента? Слишком спешит, не выбирая способы достижения цели? Или причина настолько проста, что увидеть ее чрезвычайно сложно? Логика любезно оставляла вопросы без ответов.
Одно ясно наверняка: больше не будет сложных комбинаций. В ход пойдет выстрел или удар ножом. Что проще: в уличной толпе ударить сзади. Тут никакая реакция не спасет. Или на темной лестнице разрядить барабан револьвера. Ванзаров такая мишень, что промахнуться трудно. Особенно с близкого расстояния. О таком развитии событий кричала психологика: человек, который перевернул контору нотариуса и редакцию «Ребуса», не боится применять силу, даже если владеет гипнозом.
Любой нормальный чиновник полиции, осознав, какая опасность над ним нависла, поступил бы, как разумный человек: нашел причину бросить все и срочно уехать из столицы. Или сказаться больным, закрывшись дома с револьвером и запасом патронов. Любой нормальный чиновник спасал бы свою жизнь, которая так нужна ему и его семье. Ванзаров считал нормальным раскрыть преступление, чего бы это ему ни стоило. Тем более однажды он умирал, чтобы поймать убийцу. Ради дела быть мертвым только дважды – хорошая привычка.
Сладко зевнув после раздумий, которые у любого чиновника отбили бы сон, Ванзаров закрыл окно и крепко заснул. Перед смертью, как известно, надо хорошенько выспаться.
Он проснулся в семь утра бодрым, свежим и полным сил. Он знал, чем займется в первую очередь. А пока облился из ведра ледяной водой и растерся до пунцовых следов. Из шкафа достал последнюю чистую сорочку, тщательно оделся. Полковник Пирамидов избавил от хлопот с ключами: замок был вывернут так, что дверь можно было прикрыть. Выглянув в окно, Ванзаров заметил невзрачную фигуру, которая прогуливалась вдоль решетки сада, зябко поеживаясь и зевая. Филер устал, вел себя глупо и неосмотрительно. Наверняка ночь провел в сторожке у дворника, сунув рубль на водку. Он не выспался и голоден. Лучшее сочетание, чтобы потерять бдительность.
В воротах дома Ванзаров пропустил кухарку, которая возвращалась с провизией с Сенного рынка, пожелал ей доброго дня и даже манерно приподнял шляпу, чем вогнал в краску вологодскую деваху. Демонстративно откинув пальто, он достал карманные часы, проверил, который час, и направился к Екатерининскому каналу. Перейдя через мостик на другую сторону, Ванзаров не спеша, чтобы голодный филер не потерял его, прошелся до трактира Пермякова Ивана Дмитриевича, в котором часто завтракал, когда было время и остатки жалованья.
Половой Бобрин постоянного гостя знал отлично. Тот редко оставлял чаевые, но заслужил уважение: мужчина солидный, ведет себя степенно, отменно вежлив, никогда не «тычет», служит в полиции. Бобрин знал, за каким столиком привык завтракать Ванзаров, держал его свободным. Усадив гостя, он стал спрашивать, чего господни изволит. И тут господин полицейский предложил десять рублей (сколько осталось в кошельке) за мелкую услугу. А завтрак в другой раз: хлеба со стола поест – и довольно. Услуга была столь забавна, а сумма с лихвой покрывала битую посуду. Половой обещал исполнить в лучшем виде.
Невзрачный господин уселся, куда ноги донесли – так он устал. Он был на виду объекта слежки, но это его уже мало беспокоило. Подбежавшему половому заказал чаю с холодной закуской, да поживее, времени мало. Половой обещал мигом. Сняв черную фуражку-московку, господин остался в пальто, так озяб. Он старательно глядел в окно, в отражении стекла наблюдая за объектом, как вдруг рядом грохнуло шумно и звонко. Господин повернул голову. Около стола валялся поднос и осколки разбитой посуды. Половой поднялся с колен и громким голосом стал стыдить его: дескать, как не совестно делать подножку. Шум господину был не нужен. Он попытался утихомирить полового, но Бобрин разошелся, взывал к совести, требовал платить за бой и звал полицию. Господин полез в карман, чтобы заткнуть половому рот купюрой, но тут, как из-под земли, объявился неизвестный, который сунул книжечку департамента полиции и потребовал проследовать в участок для пресечения безобразного поступка. Полицейский в штатском от слов перешел к делу, и не успел хулиган опомниться, как его выдернули из-за стола и потащили к выходу. Локоть его держал стальной захват, половые провожали руганью.
Отойдя от окон трактира, Ванзаров толкнул пойманного к решетке канала, как приговоренного к расстрелу ставят к стенке.
– Кто послал? – спросил он.
Вопрос, заданный спокойным тоном, заставил стянуть с головы фуражку и смять в руках.
– Не серчайте, Родион Георгиевич, не по злу, а совсем обнищал, – ответил человек, улыбаясь жалко и просительно. – Взял грех на душу, знал, что тем и кончится… Нельзя своих водить.
Небритое лицо, по которому сложно составить мгновенный портрет, было смутно знакомо. Приглядевшись, Ванзаров вспомнил, что три года назад, когда пришел в сыск, этот господин изредка появлялся. Он был филером не из лучших. Потом попал в какую-то некрасивую историю с деньгами, его вышвырнули без надежд на пенсию и возврат на службу. Фамилия у него была странно запоминающаяся…
– Вы… Портовый? – попытался Ванзаров.
Жалкий человечек благодарно кивнул.
– Почтовый. Ох, и беда мне с фамилией… Особенно когда в почтовом отделении… Благодарствую, что не забыли-с… Вы-то вон как вознеслись, а я в ничтожестве пребываю…
Бывший филер был противен, как прокисшая каша. Ванзаров не хотел знать ни его жалоб, ни комплиментов.
– Кто послал? – повторил он.
Почтовый вздрогнул, будто замерз.
– Уж простите сердечно, – пробормотал он. – Все от безденежья… Поддался соблазну… ходить за вами Морфей подрядил…
Кличка эта ни о чем не говорила. Среди воров таких не бывало.