Скимпол задумчиво побарабанил пальцами по столу.
— Агенты? Ты имеешь в виду анархистов?
— О нет, надеюсь, нет. До смерти надоели идиоты, которые устраивают неприятности на набережной. Последнего изних мне самому пришлось отскребать с мостовой. Часть его до сих пор забивает щель между булыжниками. Кроме того, меня беспокоят не они.
— Не они?
— Мы знаем, кто они такие. Можем отследить их передвижения, как только они войдут в город. Самая большая наша проблема — «кроты».
— Кроты?
— Русские давно заслали в страну агентов, которые много лет бездействовали. Честно говоря, мог бы и сам иногда заглядывать в наши отчеты.
Скимпол пропустил упрек мимо ушей.
— Охранка знает о том, что мы в курсе дела? Дэдлок отвел взгляд.
— Похоже на то.
— Как это вышло?
Человек со шрамом неопределенно пожал плечами, мол, все мы иногда допускаем ошибки.
— Тогда у нас проблемы.
— Я знаю. — На мгновение воцарилась мрачная тишина. Затем Дэдлок весело, словно ничего такого не случилось, продолжил: — Кстати, а Мун ничего не успел вытянуть из этой Бэгшоу?
— Всего несколько слов, хотя я уверен, что он не понимает важности полученных сведений. Она говорила о заговоре, сказала, что Муна используют, словно он сам еще этого не знал.
Дэдлок принялся убирать со стола бумаги.
— Что-нибудь еще?
Скимпол отпил еще немного виски, на сей раз чуть побольше, и ощутил головокружительную, сладостную волну удовольствия от его вкуса.
— Она сказала, что у нас десять дней. Четыре уже прошло.
Дэдлок скривился.
— И кое-что еще…
— Что?
— Опасность. — Он поднял глаза к потолку. — Опасность под землей.
Игнорируя безумные причитания, эхом разносившиеся по коридору, Мейрик Оусли постучал в дверь камеры так же вежливо и осторожно, как звонит в какой-нибудь богатый сельский дом мальчик-курьер, доставивший хозяевам телеграмму, свадебный подарок или дорогой букет. Изнутри послышался голос Вараввы, хриплый и больной, пропитанный цинизмом.
— Мейрик?
Лицо Оусли оставалось пустым и бесстрастным, словно маска трагического актера.
— Я здесь, сэр.
— Я прощен?
— Полностью, сэр. Пауза. Затем всхлипывание.
— Слава богу. — Оусли услышал нечто вроде рыдания. — Это ведь была просто ссора, просто недоразумение?
— Именно так, сэр. Ссора. Она ничего не значит. Раздался благодарный вздох.
— Хорошо.
— Сэр?
Ответа не последовало. Лишь обитатель соседней камеры принялся за любимый псалом.
— У вас гости.
В камере зашевелились. Раздалось торопливое шарканье, и в маленьком зарешеченном окошке появилось обрюзгшее жабье лицо Вараввы, разделенное прутьями на квадраты.
— Эдвард? — Смрадное дыхание долетело до бывшего адвоката.
— Он со мной, — кивнул Оусли. — Хочет поговорить с вами. Я впускаю его.
Раздался железный грохот ключей, дверные петли насмешливо скрипнули, и Варавва рухнул на пол, свернувшись в углу своего крошечного мирка. Затем кто-то вошел в камеру. Дверь захлопнулась. Подняв глаза, узник разглядел две фигуры, стоявшие над ним во мраке.
— Эдвард? — прошептал он.
— Я здесь. — Голос сильный, сочувственный, но в нем читался намек на недостойную радость лицезреть Варавву в подобном состоянии.
— Эдвард? Кто это? Мистер Мун вышел вперед.
— Вы помните мою сестру?
— Шарлотта? — ахнул узник. — Как выросли! Когда я видел вас в последний раз, вы были девочкой. Только-только школу окончили. А теперь взрослая женщина.
Сестра Эдварда смотрела на него, ошеломленная и полная отвращения.
— Прошу простить за беспорядок. — Заключенный привалился к стене. — И постарайтесь не обращать внимания на запах. Я не думал, что вы решитесь навестить меня.
— Как же вы дошли до этого? — Любопытство Шарлотты пересилило омерзение.
— Вы ведь выросли. — Варавва проигнорировал ее слова. — Везде, где надо, округлились. Созрели и расцвели. — Он похотливо облизал губы и подмигнул. — Вы ведь чувствуете себя в безопасности рядом со мной?
— Мне вас жаль, — ответила Шарлотта с замечательным самообладанием.
— Варавва… — Мистер Мун осекся на пол ус лове. — Должен ли я называть вас этим именем? Моя сестра… она знала вас под другим именем.
— Как и имя Эдгара,[25] мое имя потеряно. Вздохнув, иллюзионист извлек из кармана маленькую коробочку, обитую тканью.
— Я кое-что вам принес.
— Взятка, — мрачно пробормотал Варавва.
— Подарок, — поправил мистер Мун. — Возьмите. Узник с громким шарканьем проволок свою тушу по камере, схватил подношение и раскрыл, сгорая от нетерпения.
— Булавка для галстука?! — ахнул он, рассмотрев содержимое. — Мне?
— Очень дорого стоит. Золотая. Я решил, что вам понравится.
— Вы были правы! — Варавва алчно уставился на подарок. — О да, как же вы были правы! Извините, я сейчас же присоединю ее к другим экспонатам. — Пробравшись через камеру, он вынул потайной камень. — Благодарю вас. — Узник повозился с коллекцией и добавил: — Надену ее в день моей казни.
— Вам могут и не позволить. Насчет этого у них строгие правила.
— Я уверен, Мейрик сможет все устроить. В организации таких мелочей он неподражаем.
— Все хотел узнать, как вы с ним встретились?
— Он сам пришел ко мне. Отыскал меня, чтобы предложить свои услуги, и при этом заявил, будто мои деяния переменили его. Мейрик, не постесняюсь этого слова, мой почитатель. — Варавва с подозрением скосился на гостей. — Вы же не завидуете?
— Я бы не стал доверять человеку вроде него.
— Мне же вы доверяли, — огрызнулся смертник. — Так чего вы все-таки хотите?
— Нам надо поговорить.
По жирному лицу Вараввы расползлась довольная улыбка.
— Я знал, что вы вернетесь.
— Вы упомянули о заговоре против города, о руке, направлявшей убийц. Вы даже были в курсе, что загорелся театр.
— Хотите, чтобы я рассказал вам, откуда мне все это известно?
— Если не сложно, — натянуто улыбнулся Мун.
— Магия. — Варавва рассмеялся.
Мистер Мун не имел намерения заглатывать приманку.
— Когда вы в последний раз видели альбиноса? Лицо узника потемнело от отвращения.
— Сто лет назад. Вы все еще вините его?
— Да, я виню его в вашем совращении.
— Термин «совращение» тут вряд ли подходит, — задумчиво произнес Варавва. Сейчас он напоминал редактора словаря, выискивающего совершенное, наиболее емкое определение слова. — Просто под конец он меня утомил. Но благодаря ему я попал в новый мир. Мир вне морали, где любой опыт и любые чувства были мне подвластны, только возьми. Я пил взахлеб, исследовал внешние границы греха. Единственным греховным деянием, какого я не испытал, оставалось убийство. То, что я сделал в той комнате на Кливленд-стрит, было высшим достижением за все время моего существования. Ничего подобного не происходило ни до, ни после. Это была смерть моего прежнего «я» и рождение Вараввы.
— Это уже достояние истории, — заметил мистер Мун. — Я же пришел узнать о будущем.
— У тебя оно, может, и есть. У меня нет. Но все же кое-какую компенсацию я получил.
— Какую?
— Я рад, что меня схватил именно ты, — прошептал Варавва.
Эдвард горько вздохнул.
— Ты был достойным противником. Последним достойным противником. С тех пор мне попадалась только мелкая рыбешка. Невнятные мошенники, убийцы, которые и стрелять-то толком не умеют, неудачливые банковские грабители, которые вместо банка прокапываются в канализацию.
Варавва ухмыльнулся.
— Я о нем слышал.
— Вспомнить бы еще его имя, — произнес мистер Мун, позволив себе отвлечься. — Но ведь ты же не…
— С миссис Бэгшоу успел повидаться? — как бы между прочим поинтересовался Варавва.
— Так ты знал?
— Конечно.
— Она шарлатанка, — сурово заявила Шарлотта.
— Да, но это говорите вы. От верной поборницы Комитета бдительности другого ждать и не следует. Должен сказать, Эдвард, зря ты игнорируешь ее предостережения.
— Ну так ты и сам мне чего только не наговорил.
— Беда близится, — спокойно, по-будничному произнес смертник. — Четыре дня. Скоро начнутся исчезновения.
— Ты ведь все знаешь? — Мистер Мун заговорил так, словно до сего момента не верил ни единому его слову. — Ты ведь правда знаешь, что происходит?
Варавва рассмеялся.
— Наклонись ближе, — попросил он.
Эдвард чуть ли не вплотную приблизился к чудовищной туше.
— Естественно, ко мне пытались подкатиться, — торопливо зашептал узник в самое его ухо. — Им нужен кто-то вроде меня. Возможно, надо было им уступить. У них и на тебя большие планы, Эдвард. Они инженеры. Они хотят перестроить мир.
Его прервал злобный лязг ключей. Дверь распахнулась, и на пороге камеры появился Оусли.
— Пора. Время свидания истекло.
— Истекло? — недоверчиво переспросил Варавва. Не удостоив своего повелителя ответом, Оусли вперил в мистера Муна ледяной взгляд.
— Вы должны уйти.
— Я еще не закончил.
— Уходите немедленно, или я обращусь к руководству тюрьмы.
Варавва торопливо порылся в сокровищнице и достал тоненькую книжечку.
— Ты сделал мне подарок, — произнес он, а бывший адвокат воззрился на иллюзиониста с неприкрытой ненавистью. — И я буду рад, если взамен ты примешь вот это.
— Что это?
— Лирические баллады Сэмюэла Тейлора Колриджа и Уильяма Вордсворта.[26] — Смертник говорил тоном провинциального учителя, рассказывающего о поэзии прошлого века в классе, где ученики весьма настороженно относятся к любым стихам. — Эта книга была в камере моей постоянной поддержкой. Маяком в полночной бездне. Она открыла мне глаза, как, надеюсь, откроет и тебе.
— Спасибо.
— Эдвард. — Варавва постучал по обложке. — Спрашивай его. Спрашивай этого человека. — Он внезапно подался к Шарлотте и шумно чмокнул ее в щеку. Женщина отпрянула в отвращении, а узник потянулся к иллюзионисту. Эдвард нашел в себе силы не отстраниться. Он позволил поцеловать себя в чувствительное, укромное место. В участок кожи за ухом, перед волосами. Какое-то мгновение оба выглядели невыразимо смущенными. Их горе казалось душераздирающе острым, а скорбь невыразимой. Шарлотта даже стала опасаться, как бы они не упали друг другу в объятия.