Я медленно выдыхаю:
– Уже не важно…
Как только слова срываются с моих губ, я понимаю, что это и вправду так. Плевать, что Маркус попросту меня использовал. В конце концов, разве и я не использовала его на свой лад, чтобы потешить самолюбие и помириться с мамой? Я качаю головой и смеюсь.– Что смешного, не пойму, – говорит Джей. Но широкая улыбка, с которой он смотрит в мою сторону, вызывает во мне радостный трепет. Господи, жизнь временами так несправедлива. Я похожа на бродяжку, а он точь-в-точь кинозвезда, несмотря на старенькую машину, армейские ботинки и свитер толстой вязки.
Но когда мы сворачиваем на Шекспир-авеню, поводы для улыбок исчезают.
– Черт побери! – Джей жмет на тормоз, чтобы не врезаться в толпу репортеров, разбивших лагерь в шесть-семь рядов прямо перед нашей дверью. – Быстрей пригнись!
Прежде чем я успеваю спохватиться, он хватает меня за макушку и втыкает лицом себе в колени. Рычаг переключения скоростей болезненно упирается в ребра, и я с особой ост-ротой сознаю, что трусь носом о некоторые весьма интимные части его тела.
Машина набирает скорость. Я закрываю глаза и молюсь. Если папарацци удастся сфотографировать салон машины и мама это увидит, мне конец.
– Кажется, мы оторвались, – говорит Джей и ласково касается пальцами моей щеки. – Элли, можешь выпрямиться, – продолжает он с ноткой удивления в голосе. – Хотя я не возражаю, если ты так и останешься.
Я с горящими щеками немедленно сажусь прямо. Джей смеется. Он ничуть не смущен.
Не обращая на него внимания, я смотрю в окно и делаю вид, что страшно увлечена утренними видами Тэпли. Сердце постепенно перестает бешено колотиться. Проходит несколько минут, и пейзаж меняется – вместо уютных каменных коттеджей появляются зеленые тропы, и я понимаю, что Джей катит прочь от города, в глубь Оксфордшира.
– И что мне делать, пока не успокоится пресса?
– Домой ты вернуться не можешь, это точно. Иначе папарацци от тебя не отстанут. Нужно спрятаться в каком-нибудь безопасном месте, куда они не доберутся, – твердо говорит Джей. – Заляжешь на дно, пока они не успокоятся.
– Куда мы едем? – устало спрашиваю я.
– К папе. Перекусим и отдохнем. Ты примешь ванну, а я тем временем приготовлю яичницу с беконом.
– Твой отец не будет возражать? – спрашиваю я.
Отец Джея и Сэм – невероятно богатый, привлекательный и разведенный – работает на Би-би-си. Джейсон Деламир-старший настолько известен и обеспечен, что Аннабель одно время подумывала его очаровать, но потом захомутала Марка – более молодого и послушного. В доме на Шекспир-авеню в то время царило известное напряжение, поскольку при мысли об Аннабель в качестве мачехи даже пацифистка вроде Сэм способна задуматься о насилии.
У меня, в свою очередь, нет ни малейшего желания застигнуть лучшего папиного друга в пикантной ситуации с его последней пассией. С другой стороны, мне всегда нравилось гостить в елизаветинском особняке Деламиров и представлять себя героиней исторического романа, идущей по длинной галерее навстречу тайному возлюбленному, который в моих подростковых мечтах всегда выглядел точь-в-точь как Джей.
– Не беспокойся, – беспечно отвечает Джей, минуя красивую арку на въезде в Эбботс-Корт. – Он снимает документальный фильм где-то в Шотландии, поэтому дом в нашем распоряжении. Иди в ванную, бери что хочешь и расслабляйся. У тебя такой вид, как будто ты только что с фронта.
– Не сомневаюсь, – с чувством отзываюсь я. Много ли двадцатисемилетних девушек могут похвастать тем, что они за каких-то два дня поучаствовали в экологическом протесте, оказались на национальном телевидении, пережили разрыв с идеальным бойфрендом и посидели за решеткой?
Эбботс-Корт, залитый утренним светом, прекрасен, как никогда. Серый оксфордширский камень под солнцем обрел карамельный оттенок, окна в свинцовых переплетах сверкают. Солнечные лучи греют лицо, а рука Джея лежит на талии, когда он ведет меня к крыльцу.
– Приехали, – говорит он, когда мы поднимаемся по каменным ступенькам и входим в обшитую деревянными панелями прихожую. – Ты знаешь, где тут что, поэтому ступай прямо в ванную, а когда закончишь, я уже приготовлю завтрак.
Через десять минут я покоюсь по шею в пузырях. Чистое, ничем не омраченное блаженство. Побрив ноги, отмыв волосы и отчистив лицо, я начинаю обретать хотя бы приблизительно человеческий вид. Пребывания в здешней ванной самого по себе достаточно, чтобы приободриться. Огромная ванна на ножках в форме львиных лап – совсем как на фотографии в глянцевом журнале; нырнув в нее, я немедленно чувствую себя сексуальной и красивой. Тонкие муслиновые занавески колышутся на ветерке, и сквозь легкое шипение пены слышатся лязг сковородок на кухне и звуки радио.
Я ухожу под воду с головой и поспешно выныриваю. Кое-что меня озадачивает. Роскошный дом, почти всегда пустой, к услугам Джея абсолютно бесплатно. За каким чертом он живет в доме на Шекспир-авеню, где приходится ночевать на кушетке, завтракать на обшарпанной кухне, терпеть Мада и мой ПМС и знать, что я наверняка воспользуюсь его бритвой, чтобы побрить ноги? Ничего не понимаю.
Я заворачиваюсь в огромный белый пушистый халат. Слюнки текут от витающего на лестнице запаха бекона, но я ни за что не спущусь, предварительно не наложив макияж. Порывшись в шкафчике в ванной, я с облегчением обнаруживаю, что одна из бывших пассий мистера Деламира любезно оставила там внушительный набор дорогой косметики, стоимость которого примерно равна моей годовой квартплате. Я вытираю волосы и щедро прыскаюсь «Шанель № 5».
Когда наконец я, окруженная облаком парфюма, захожу на кухню, Джей гремит у плиты сковородками и кастрюлями, с которыми явно не умеет обращаться.
– Ну наконец-то! – восклицает он, мешая бобы и тыкая вилкой сосиски. – Надеюсь, ты проголодалась.
– Просто умираю от голода, – признаю я, и от вкусного запаха у меня урчит в животе. – За то, что ты приготовил завтрак, я почти готова простить тебе выпускной бал.
– Почти? – Джей улыбается. – В таком случае буду готовить чаще. Садись и ешь.
Я усаживаюсь за длинный старинный стол. Джей нарезал хлеб толстыми ломтями, и один из них я густо намазываю маслом. В последний раз я ела уже очень давно и теперь радостно жую, пока Джей возится у плиты. Ощутив наконец приятную сытость, я тянусь за вторым куском хлеба в ту самую секунду, когда Джей ставит на стол две дымящиеся кружки с чаем. Наши руки сталкиваются, и обжигающая коричневая жидкость выплескивается на мое ничем не защищенное запястье.
– А-а-а!
Джей в ужасе.
– Прости, пожалуйста!
Он тащит меня к раковине.
– Сунь руку под кран. Нет, не двигайся, просто подержи ее под водой.
Я стою у раковины и отчаянно пытаюсь сдержать слезы. К сожалению, я из тех женщин, которые дурнеют, когда плачут. Но моя бедная рука страшно болит, и чаша переполняется. К собственному стыду, я начинаю шумно всхлипывать.
– Не плачь, Элли, – упрашивает Джей. – Прости, я неуклюжий идиот.
Он крепко удерживает мое запястье под холодной водой, а свободной рукой обнимает за плечи. Его мускулистое предплечье слегка касается моей груди. Прижавшись к нему, я стою и вздрагиваю от слез.
Через несколько минут обожженная рука пульсирует, но уже не грозит отвалиться. К сожалению, это не единственная пульсирующая часть моего тела: я с особой остротой сознаю, что наши тела совсем рядом. Многолетнее вожделение наконец берет верх, и я ощущаю такой прилив желания, что дух захватывает.
Блин. Он до сих пор мне нравится.
Что терять? Кроме гордости, достоинства, пятнадцати лет тщетных попыток избавиться от детской любви…
– Я чем-нибудь еще могу тебе помочь? – негромко спрашивает Джей, и я застываю на месте. Воображение разыгралось, или его губы действительно касаются моего виска? Рука Джея ласково поглаживает мой затылок, и от прикосновения холодных пальцев я покрываюсь мурашками.
Я немного поворачиваю голову и заглядываю в глаза, ярко-зеленые, как корнуолльское море. В животе все переворачивается.
– Что еще я могу сделать, Элли? – ласково спрашивает он.
– Поцелуй меня, – шепчу я. Весьма смелое предложение, поскольку на часах лишь половина десятого и я еще даже не прикасалась к спиртному.
У Джея такой ошарашенный вид, словно его попросили пробежаться голышом по Тэпли.
Я открываю рот, чтобы сказать, что я пошутила, но не успеваю ничего сделать, даже подумать не успеваю, потому что вдруг Джей меня целует, да так страстно, что кружится голова.
– Помогло? – шепчет он.
– Боюсь, понадобится больше одного, чтобы перестало болеть, – замечаю я.
– Правда? – Джей большим пальцем проводит по моей ключице. А потом, прежде чем я успеваю опомниться, подхватывает на руки и, совсем как в моих подростковых грезах, несет вверх по лестнице. Я даже не беспокоюсь, что вешу слишком много или что он заметит мои жировые складки, потому что Джей вновь меня целует.
Он преодолевает оставшиеся ступеньки, удивительным образом набирая скорость, и распахивает дверь в светлую прохладную комнату. Там стоит огромная кровать под балдахином. Он обращается со мной бережно, как будто я – фарфоровая статуэтка, а не шестьдесят килограммов костей и плоти. Джей нежно отводит волосы с моего лица. Мы долго-долго целуемся, смеемся и шепчемся, и мне так хорошо, что я даже не обращаю внимания на какой-то звон, который постепенно проникает в сознание. Но как только я прислушиваюсь, то понимаю, что придется отвлечься. Мы не одни.
Я немедленно сажусь.
– Джей, похоже, звонят в дверь.
– Не обращай внимания, кто-нибудь из вежливости заглянул в гости, – говорит он, притягивая меня к себе и снова приступая к поцелуям. С радостью подчиняюсь. Звонок замолкает, и со счастливым вздохом я отдаюсь миллиону великолепных ощущений. В конце концов, часто ли удается достичь исполнения подростковых грез? Робби Уильямс на мне так и не женился, и Джордж Майкл тоже… какая трагедия для женской половины человече