Теперь Эвери знал дорогу и шел быстро. Он предполагал, что достигнет вражеского лагеря, — как легко он стал думать о них, как о врагах! — меньше чем за два часа.
Но непредвиденные случайности мешали ему. Это не предвещало ничего хорошего. Дважды он спотыкался о выступающие корни деревьев и падал. Один раз он заметил небольшое стадо носороготипов, и ему пришлось сделать изрядный крюк, чтобы обойти их. Один носороготип не был помехой, но с пятью приходилось считаться.
Наконец он наткнулся на ручей, который снабжал водой золотых людей. Наткнулся почти в буквальном смысле слова, потому что свалился в него. Он подошел к ручью слишком близко, и мягкая почва обрушилась, так что он с плеском погрузился в воду футов на пять. Едва он встал на ноги, как мельком увидел напротив берега что-то длинное и услышал плеск. Он быстро выбрался на берег. «Крокодил», дремлющая плавучая смерть, смотрел неподвижным свирепым взглядом в испуганные глаза Эвери.
Эвери прошел еще около мили, как вдруг обнаружил, что потерял револьвер. Надеясь, что ему повезет, он вернулся к ручью по своему следу. «Крокодил» был еще в воде; но на другом берегу — то ли он не заметил этого раньше, то ли там этого не было — лежала часть туши какого-то животного.
Он удовольствовался тем, что обследовал кромку воды, но револьвера не нашел. Он попытался отогнать «крокодила», швыряя в него камнями, но животное ничуть не испугалось и, по-видимому, думало, что это игра.
Наконец он решил прекратить эти бесплодные поиски.
Револьвер потерян. Теперь у него только нож и томагавк. Самое разумное было бы вернуться во Второй Лагерь. Всего случившегося было достаточно, чтобы убедить любого здравомыслящего человека в том, что вряд ли дело, начавшееся так неудачно, может закончиться успешно. Но Эвери не был более здравомыслящим человеком. Он стал человеком, одержимым манией убийства.
Эвери проклинал «крокодила», проклинал револьвер, проклинал золотых людей — и продолжал идти. Через полчаса он достиг их лагеря.
Эвери осторожно приблизился к лагерю и некоторое время наблюдал за ним с безопасного расстояния — ему казалось, что он смотрел так около часа, хотя на самом деле прошло всего несколько минут. Он не заметил никаких признаков жизни — даже костра. Следовательно, в лагере никого не было.
Эвери подождал еще немного, чтобы окончательно увериться в этом. Наконец он уже не мог больше сдерживаться и решил рискнуть. Мостик был перекинут через ров, и Эвери, успокоившись, решительно перешел через него.
Он увидел хижину, к дверям которой бросил горящую вязанку хвороста. Вход ее обгорел, но сама она осталась цела. Эвери в замешательстве огляделся. И тут он услышал какой-то звук и понял, что лагерь не совсем пуст. Протяжный низкий стон доносился из неповрежденной хижины. Эвери на цыпочках подошел к двери хижины, замер и прислушался. Вскоре стон повторился снова. Он был такой низкий, что нельзя было с уверенностью сказать, кто это стонет, мужчина или женщина.
Эвери не мог больше оставаться в неизвестности. Ему уже стало казаться, что это его собственное воображение выкидывает такие штучки. И тогда, подняв томагавк и держа наготове нож, он стремительно прыгнул в дверной проем.
Он замер, кровь застыла у него в жилах.
Женщина, которая спасла ему жизнь, которая приняла на себя удар дротика, предназначавшийся ему, лежала на кровати. В руке она держала небольшой черный тусклый предмет, по форме напоминавший яйцо, к которому приделана рукоятка. Острый конец яйца был направлен на Эвери. Эвери почудилось в середине яйца какое-то мерцание. Но, может быть, это ему только показалось.
Живот Элетри был плотно забинтован, но кровь проступала через повязку.
Она и Эвери несколько секунд пристально смотрели друг на друга, затем она снова застонала. Она уже не была больше той сильной самоуверенной золотой женщиной. Теперь она стала бесформенной грудой плоти, измученной болью и одиночеством. Она умирала.
Эвери уже не думал ни о чем, кроме того, что она умирала. Он вспомнил, зачем он пришел сюда, и ему стало стыдно.
Он медленно опустил томагавк и убрал нож. Яйцеобразное устройство, которое она держала в руке, следовало за его движениями.
— Элетри, — сказал он. — Прости меня.
Он шагнул к ней. Конец непонятного механизма в ее руке вдруг замерцал ярче, и Эвери почувствовал сильное жжение. Но затем сияние угасло, а вместе с ним и ощущение жжения. Она опустила этот странный предмет.
И улыбнулась ему.
Эвери подошел к ней и опустился на колени.
— Рии-чар, — сказала она. — Рии-чар.
Эвери взял устройство из ее ослабевших пальцев и отложил его в сторону. Он осторожно сжал ее руку.
«О Господи, — подумал он. — Почему мы не можем поговорить друг с другом? Почему я не могу хоть немного утешить ее? Почему я не могу даже солгать ей? Ну вот, ради нее Ричард Эвери лжет. О, Господи! Зачем между нами этот барьер — этот никчемный, бессмысленный барьер языка?
Бога нет — зло подумал он. — Бога нет — потому что умер ребенок, потому что умирает женщина, потому что мы, те, кто остался, хотим перебить друг друга, как дикие животные. Что должен сделать Бог в такой запутанной ситуации? Нет Бога, кроме жизни. Только жизнь свята. И когда она уходит, это означает смерть Бога».
Женщина снова застонала: «Рии-чар!»
Она крепко сжала его руку. Голос ее звучал умоляюще. Она не могла произнести ничего, кроме его имени, но глаза ее говорили красноречивее слов.
Вспомнив ее жест, Эвери коснулся пальцами сначала ее лба, потом своего.
— Милая Элетри, — пробормотал он. — Милый враг, милый друг. Почему, почему, во имя неба, мы не сумели понять, как нам жить друг с другом? Но тебя это больше не волнует, верно?.. А ты знаешь, что даже для нас, для людей другой расы, ты и подобные тебе прекрасны? Мы ненавидели вас, и все-таки мы восхищались вами. Вы, я думаю, презирали нас и, возможно, недооценивали… Но хватит об этом. Я хочу помочь тебе. Ты была такой гордой и прекрасной… Я хочу помочь тебе…
— Рии-чар! — Это слово звучало, как вопль — вопль, вырвавшийся из измученного тела. Она корчилась от боли, но все-таки у нее хватило силы пошевелить рукой.
— Рии-чар! — Элетри показала на предмет, который он убрал от нее.
Эвери понял. Он подумал, что понял, и вложил этот предмет ей в руку.
Она попыталась удержать его, повернув к груди острым концом. Она дважды попыталась сделать это, но каждый раз предмет падал из ее дрожащих пальцев. И тогда она взмолилась о помощи.
Не словами и даже не взглядом. Нечто непостижимое, глубинное помогло перекинуть мост через пропасть, разделяющую две расы.
Эвери кивнул, затем нежно поцеловал ее в лоб. Она с усилием улыбнулась — на лице ее промелькнула гордость, — и Эвери понял, что она не держит на него зла.
Он взял оружие — теперь он не сомневался в том, что это оружие, — и вложил в ее руку, поместив большой палец на кнопку, затем поднял ее руку так, чтобы острый конец предмета указывал на грудь.
— Элетри, — сказал он. — Спи спокойно, моя дорогая.
Элетри нажала на кнопку. Только вспышка, тонкий яркий луч света. И никакого звука. И тут же Эвери увидел крошечную дырочку, прожженную в ее груди.
Она глубоко, удовлетворенно вздохнула. Затем тело ее обмякло. Элетри умерла.
Несколько мгновений Эвери изумленно смотрел на нее, словно в трансе. Затем он вернулся к жизни, вернулся к суровой действительности. Его разум вновь заработал.
Если Элетри оставили в лагере одну, то вряд ли другие просто отправились на охоту. Трудно предположить, что они настолько уж бесчеловечны. Но если никого нет и если они не на охоте — тогда, черт возьми, они затеяли что-то действительно очень важное. И тут может быть только один ответ. Он схватил томагавк и повернулся к выходу.
Эвери вышел из хижины. Но вдруг он остановился и вернулся назад. Он подошел к телу Элетри, взял ее оружие и положил к себе в карман. Затем он вытянул ее руки вдоль тела и закрыл ей глаза. Он хотел сделать что-нибудь еще — ему отчаянно хотелось что-нибудь сделать для нее. Но ничего не оставалось. Совсем ничего.
Он снова вышел наружу и бросил оружие Элетри в ров. Затем бегом перешел через мостик.
«Господи, — молил он, когда бежал через лес, через поляны, поросшие травой, — Господи, дай мне вернуться вовремя!»
Он пытался представить себе, что может происходить во Втором Лагере. И старался не представлять этого. Каким же он был кретином, когда решил совершить месть сегодня! Только набитый дурак, болван тупоголовый мог придумать такое, с горечью корил он себя.
Чтобы искупить свою глупость, он заставлял себя пересиливать свою слабость. В буквальном смысле пересиливать. До тех пор, пока не упал, попытался подняться и снова упал. Тогда он с горечью понял, что вряд ли будет много проку, если он доберется До Второго Лагеря совершенно обессиленный.
Но через некоторое время он снова побежал. В конце концов он заставил себя, чтобы сберечь силы, сто Шагов бежать, а сто шагов идти шагом.
На расстоянии двух миль от Второго Лагеря он заметил над верхушками деревьев столб дыма. Он загнал себя до такого состояния, что не мог ясно соображать. Он понял, что остаток пути лучше пройти шагом. В любом случае будет чертовски глупо, если он прямиком угодит к врагам. Когда его бешено колотящееся сердце немного успокоилось, а в голове прояснилось, он принялся раздумывать о столбе дыма. Он был слишком густой — совсем не такой, как дым обычного лагерного костра.
К Эвери вернулась способность размышлять, и он пошел вперед, стараясь держаться в тени деревьев. Он не хотел, чтобы его заметили, пока он не подойдет к скале, по крайней мере, на семьдесят ярдов.
Он уже понял, что означает этот столб дыма. С этой стороны лагерь почти неприступен. Поэтому золотые люди скорее всего одновременно атакуют и пытаются поджечь его. Пока двое мужчин уклоняются от летящих в них камней — свои дротики они, очевидно, приберегают для ближнего боя, — женщина обстрелива