— Все, все служит для некоторых предметом наживы. Лишь бы была конъюнктура. Для дельцов ведь ничего святого не существует, — говорил прокурор в запальчивости, тряся головой и поблескивая стеклами очков. Он глянул на часы и, вспомнив о какой-то назначенной встрече, торопливо распрощался и заспешил к трамвайной остановке. По натуре он был сентиментальным добряком, прозвище Наполеон так не шло этому чудаковатому домоседу. Дудин прежде не раз задавался вопросом: как тихоня Александр Евграфович может работать прокурором и вершить человеческие судьбы? Ведь борьба со злом должна была, по его разумению, неизбежно ожесточить характер, требовала решимости и твердости и уж, во всяком случае, не вязалась в его представлении с таким горячим пристрастием к библиофильству. Он стоял, смотрел вслед Александру Евграфовичу, все еще мысленно переживая услышанное от него. Сугорбая фигура прокурора маячила за стеклом на задней площадке вагона, который уносил его на другой конец Москвы.
«Ей-богу, наше знакомство рано или поздно может оказаться полезным, — думал Дудин. — Никогда не знаешь, где подстережет тебя неприятность, тем более в книжных делах».
Ведь чего только не случалось с ним, когда доводилось покупать что-то из домашних библиотек на квартирах. С какими только людьми не сталкивался он, каких только не выпадало ситуаций. Долгий опыт и ряд инцидентов привели его к выводу, что лучше всего иметь дело с пожилыми людьми. Хоть зачастую эти утратившие благополучие старые интеллигенты и оказывались чудаками, но он всегда умел ориентироваться в обстановке и находить с ними общий язык. Главное заключалось в том, чтобы при разговоре с ними показать свою эрудицию и оставаться сдержанно-холодным, как бы ни хотелось приобрести по сходной цене раритет. Тут требовались даже некий артистизм, умение сыграть на какой-то мелочи в нужную минуту. Помнится, как-то раз супруга тяжелобольного старичка-преподавателя пригласила его на квартиру. Он мельком прочел на позеленевшей дверной табличке: «Член Всероссийского географического общества В. П. Каблуков». Незначительная деталь, но профессиональная наблюдательность сыграла в определенный момент свою роль. Когда к отобранным книгам он попросил еще две — сочинение князя Голицына «Великие полководцы истории» и «Географию» Страббона, старушка ни за что не соглашалась их продать, хоть он и предлагал ей подходящую цену. Когда надежда приобрести эти две вещи казалась ему совсем уж тщедушной, из соседней комнаты послышался слабый голос:
— Молодой человек, подойдите, пожалуйста, сюда, — приподнялся слегка на кровати больной. — Почему вы так настойчиво хотите иметь именно эти книги? Кто вы по профессии? — спросил он, едва лишь Дудин заглянул в наполовину открытую дверь.
— Я, видите ли, географ… Учусь в аспирантуре. Сейчас так редко удается достать в букинистических магазинах что-то действительно стоящее… — ответил он, не моргнув даже глазом. Дудин глянул на часы, стараясь тем самым подчеркнуть, что ему не до праздных разговоров и, во всяком случае, недосуг удовлетворять чье-то любопытство. А сам подумал: «Поди, начнет старикан сейчас расспрашивать о том о сем, вот и вляпаюсь впросак. Я ведь и Новую Зеландию от Новой Каледонии не сумею отличить… Какая из них, бишь, банановая республика?»
— Он тоже географ! Ты слышишь, Маша? — охнул радостно старичок. Бледное лицо его с синюшными отеками под глазами неожиданно просветлело. — Отдай молодому человеку эти книги, раз он так настойчиво их просит, — смотрел он на гостя чуть ли не с обожанием. Член географического общества Каблуков хотел еще что-то сказать, возможно, о чем-то расспросить, но тут он тяжело закашлял и устало откинулся головой на подушку, едва махнув обессиленной рукой.
Выйдя с покупками из квартиры, Дудин все же испытывал некоторую неловкость, хотя и добился в конце концов своего. Он успокаивал себя тем, что по прочтении труда Страббона в какой-то мере все же приобщится к географии, любимой науке Паганеля. А у почтенного члена Всероссийского географического общества останется приятное утешение от мимолетной встречи с мнимым коллегой.
Да, изворотливость и находчивость выручали его не один раз. «И почему именно пожилые люди оказываются зачастую столь доверчивыми? — недоумевал порой он. — Ведь, казалось бы, за плечами долгая прожитая жизнь. Чего уж, наверное, только не выпадало, а поди ж ты, позволяют облапошивать себя, как детей, верят каждому твоему слову. Нет, нынешнее поколение не столь доверчиво к словам, не столь наивно. Всякий норовит уличить за всем скрытую корысть и расчет. Так и ждут, что их намереваются в чем-то обжулить. Иной раз становится даже обидно, когда говоришь сущую правду, а тебе все же не верят. Да, измельчали характеры! Нет в людях прежнего щедрого душевного благородства», — размышлял он. Дудину припомнился случай, когда однажды довелось познакомиться в букинистическом с женщиной в очереди перед отделом покупки. Пришла она с небольшим списком, тащить книги с собой, как видно, было ей тяжело, да и не знала, стоило ли вообще приносить их сюда. Познакомились и разговорились. Она предложила ему съездить к ней на дом и посмотреть.
— Деньги у вас с собой? — озабоченно спросила она. — Это я к тому, чтобы лишний раз не тратить времени на разговоры и поездки.
— Конечно, с собой, — заверил ее Дудин.
— Ну тогда поедемте, — согласилась она.
Пришлось тащиться куда-то в Марьину рощу. Дом был старый, трехэтажный, впору на снос. Хозяйка отперла дверь в квартиру. Он быстро и привычно, с профессиональным интересом окинул взглядом комнату: ни стеллажей, ни книжных шкафов…
— Где же книги? — спросил он с тревожным недоумением, уже начиная опасаться, как бы за всем этим не было какого-то подвоха.
— А вы не торопитесь, — произнесла она одышливо и села в кресло, чтобы перевести дух.
Он продолжал стоять посреди комнаты в молчаливом оцепенении и растерянно озирался по сторонам.
— Откройте дверь на балкон, — попросила она, повременив немного.
Дудин решил, что ей душно, и слегка приоткрыл балконную дверь.
— Да вы не бойтесь, открывайте шире, — велела она. — Видите эти картонные коробки под клеенкой? Восемь коробок, и все набиты до отказа книгами. Как привез их племянник после смерти моего старшего брата, так они и лежат там. Все некогда заняться, — пояснила она.
— Так можно внести сюда, развязать и поглядеть, что там? — спросил Дудин, немного воспрянув духом.
— Нет-нет, нельзя! — остановила его она. — Только еще пыли не хватало здесь от этой старой рвани. У меня врачи подозревают астму. Аллергия от книжной пыли. Если желаете — берите оптом и не глядя. По сорок рублей за коробку, — добавила она с видимым безразличием в голосе.
— Но как же так? — спросил, опешив, Дудин. — Это все равно что покупать кота в мешке. Я, простите, коллекционер, а не скупщик макулатуры.
— Ну тогда не берите. Воля ваша, — безучастно проронила она.
Дудин стоял и смотрел на нее с недоумением, колеблясь в душе. Может быть, его намереваются надуть? Все это походило на какую-то странную лотерею. Все же он не утерпел и решил рискнуть сорока рублями. Уплатил за одну коробку и, тут же выйдя на лестничную площадку, торопливо развязал бечевку. Сверху лежали какие-то технические пособия, разная дешевая беллетристическая чепуха, но потом он раскопал, уже почти на самом дне, семь томов из смирдинского издания 1830 года «История государства Российского» Карамзина. Пришлось снова звонить в дверь, беспокоить хозяйку и покупать следующую коробку, чтобы разыскать пять недостающих томов.
— У вас полный Карамзин или нет? — пытался узнать он.
— Я же ясно сказала, что не развязывала коробки и не интересовалась, что там в них, — ответила она с раздражением. — Надо, так платите еще сороковку и берите следующую…
Пришлось ему вытащить на лестничную площадку еще три коробки. Кроме недостающих томов Карамзина он разыскал еще немало интересного для себя. Сделка эта оказалась чрезвычайно выгодной. Пришлось сбегать и поймать такси, смотаться домой за деньгами, потом перевезти все остальное. Его немало поразило, как человек мог даже не полюбопытствовать, что именно продает. Лишь бы только сбыть с рук доставшееся по наследству, получить деньги и избавить себя от лишних хлопот. А ведь оказалось, что брат ее был культурным человеком, собирал редкие книги. К сожалению Дудина, многие страницы пестрели карандашными пометками. Но для него во всей этой сделке было чрезвычайно странно, что женщина проявила к книгам покойного полное безразличие. Да, они с братом были абсолютно разными людьми, как убедился он. Родство фактическое, увы, еще не означало родства духовного.
— Та громадная цепь идей, что продвинула за последние триста лет человечество вперед, держится на головах фанатиков, людей, сумевших отрешиться от всего вне духовного… — говорил молодой человек лет двадцати двух, смуглолицый, с юношески припухлыми губами. Он стоял на углу и азартно спорил со своим приятелем, который нервическими жестами то поправлял очки, то ерошил короткие, ежиком волосы.
Подошедший к троллейбусной остановке Дудин узнал в одном из молодых людей студента МГУ, которому на прошлой неделе продал за две сотни письма Чаадаева. Оба они, и купивший и продавец, считали, что им немыслимо повезло, оба испытывали друг к другу чувство признательности, некоторое подобие симпатии, хотя и несколько различного свойства. Студент, которого звали Сергеем, полагал, что Дудин уступил ему Чаадаева из-за материальных затруднений; по его разумению, расставаться с письмами тому было нелегко, за такое сокровище не жалко было отдать любые деньги, радость покупки даже омрачало некое угрызение совести, что вот другой человек лишается прекрасной вещи. Дудин же, имевший дома еще три экземпляра писем Чаадаева и не успевший, да и никогда не стремившийся, прочесть хоть одно из них, отчего, собственно, он не испытывал ни малейшего морального ущерба, считал, что у таких, как Сергей, сынков обеспеченных родителей, бывают причуды: подай им, видите ли, письма Чаадаева. И тут уж грех не воспользоваться случаем. Побольше бы таких голубых интеллигентов…