раллели. Но не суть, мы отвлеклись. В общем, голод. Продуктов не было, магазины закрывались. Ввели продуктовые пайки, еду выдавали по карточкам. Народ стал волноваться, участились грабежи. Люди группами отправлялись штурмовать продуктовые склады, но обратно никто не возвращался. Всё больше и больше людей уходили на фронт, обратно же прибывали только инвалиды и гробы. Никого из тех, кто ещё мог воевать, с фронта не отпускали, даже когда контракт заканчивался. Начались волнения, восстания. Поначалу-то мирно всё было — митинги там разные... Но митинги разгоняли. И разгоняли жёстко. Люди обозлялись. Многие обозлились на ветеранов, потому что вернувшимся с войны инвалидам полагалась пожизненная пенсия. Однако мало кто знал, что пенсии выплачивали не в полном объёме, часто задерживали, а то и вовсе не платили. Одноногие и однорукие мужики шли искать работу, чтобы не умереть с голоду, но разве могли они её найти? Работу все искали. Был голод.
— Ты помнишь это время? — спросил Артур.
— Да, — кивнул Богдан. — Помню.
— Ты служил тогда?
— Нет. Я был не годен.
— Почему?
— Рак, — пожал плечами Богдан. — Мне был выставлен диагноз: рак лёгкого. Лёгкое удалили, и я какое-то время проверялся на метастазы. До войны и в её начале. Но потом всю плановую медицинскую помощь отменили. Докторов многих уволили. Сперва я боялся, что упущу момент, когда нужно будет начать лечение, но потом понял, что лечить меня всё равно никто не будет, и махнул рукой. К тому же, вокруг такое происходило... В общем, я смирился со смертью.
— Но ты жив.
— Это ты верно подметил. — Богдан улыбнулся, в его глазах заплясали лукавые огоньки. — Не знаю, как так вышло. Однако я пережил не только войну, но и эту чёртову психушку.
— Тебе... повезло. — Артур не знал, что ещё сказать.
— Ну, везение это довольно спорное. У меня половины лёгкого нет с тридцати пяти, я работать нормально не мог. Чуть возьмусь за что — сразу одышка.
— Но ты пережил войну. А многие — нет.
— Как твой отец, ты хочешь сказать?
— Об этом я тоже рассказывал, — не спросил, а констатировал Артур.
— Да. Прости, это, наверное, раздражает тебя, но за эти месяцы ты рассказал нам очень многое. Практически всю свою жизнь. Но я могу делать вид, что не знаю, о чём ты говоришь.
— Не надо, — покачал головой Артур. — Не хочу снисхождения и... Ну, вранья. Я хочу знать, что и как там было на самом деле.
— Хорошо, — кивнул Богдан. — Сочувствую твоей утрате, Артур.
— Я отца не помню. Виталик вообще родился после его смерти. Но жаль, маме без него пришлось со всем справляться. Вдвоём было бы проще. Может, и не забрали бы её тогда.
— Может быть.
Они молча допили пиво. В голове у Артура приятно шумело, и всё же он вспомнил, на чём прекратился их разговор:
— Ты рассказывал про голод в конце войны...
— Да, точно! — спохватился Богдан. — Голод. В общем, страна была уже измотана. Люди были измотаны. Никто не верил в победу, в лучшие перемены. И вот когда все уже отчаялись, война вдруг закончилась. Именно «вдруг». Неожиданно. Никто уже не разбирался в ходе военных действий, информация поступала обрывочная. В официальной версии событий сам чёрт ногу сломал бы — все забыли, где сейчас наши войска, какие города и в какой стране заняли, с кем ещё воюем, а с кем — уже нет... Да всем и плевать было, если честно. Старались тут с голоду не сдохнуть и семью прокормить. Работали сутками напролёт. А потом резали друг друга за лишнюю копейку или кусок хлеба. И тут — на тебе, победа. Изо всех щелей нам стали сообщать о славной победе нашей армии, крупнейшей со времён Великой Отечественной! Должен сказать, все мы тогда знатно охренели...
Богдан замолчал, вспоминая что-то, и через минуту продолжил:
— Внезапно снова стали платить зарплаты. И продукты появились. Магазины открылись. Не много, но появились. И люди, оголодавшие после войны, бросились всё скупать с первых денег. Всё боялись, что продукты вот-вот закончатся. А они не заканчивались. Несколько раз ещё было, что всё скупали — всё, подчистую, но магазины всё работали, продукты подвозили. Открывались новые магазины. А потом, помню, кинотеатр заработал. Впервые за много лет. Тут все второй раз охренели, и даже при той строгой экономии, всё же выкраивали деньги на билет. Уж очень хотелось вспомнить нормальную жизнь. А фильм ещё шёл такой глупый... американский. Не русский. Фильм тоже про войну был, но так интересно было посмотреть — каково это, для них-то? Оказалось, что тоже несладко. Ну, в фильме было. Тоже жили впроголодь, так же возвращались инвалидами. Правда, в кино ветеранам пенсии достойные платили и уважали потом все. В жизни-то всё по-другому было. У нас, по крайней мере. Помню, одному парню без ноги пришла пенсия на карту, ещё в середине войны, так его в этот же день и прирезали. Прямо дома — дверь вышибли, карту забрали, пин-код выпытали и убили. Ты, наверное, и карт с пин-кодами не помнишь, но да чёрт с ним... В общем, фильм тот смотрели запойно, все потом его обсуждали. И прям на глазах мы становились всё больше похожи на людей. Уже не только о жратве думали. Не готовились убивать за кусок хлеба. Работы много появилось — стройки пошли. Дома новые возводили сперва по одному, потом кварталами. Завод заработал на полную катушку. Во время войны-то большая его часть не работала, доменные печи законсервированы были. Законсервированы...
Богдан посмотрел на банку с тушёнкой и хохотнул. Смех вышел неестественным, его лицо словно окаменело под влиянием воспоминаний.
— В общем, жизнь-то налаживалась. Люди вздохнули с облегчением. И вот тогда-то и появился банк «Сомниум».
Глава 15
— Я напомню, — сказал Богдан, отхлебнув пива, — что про войну так никто ничего толком и не узнал. Нам говорили о победе России, о победе над Соединёнными Штатами и всей Европой. Говорили о мире, о будущем процветании. И было это так приятно слышать, что вопросов никто не задавал. Ну, почти никто. А те, кому интересно было, ни от кого узнать ничего не могли. Признаться, я тоже был не из любопытных. Я был опьянён концом войны, миром. Сытым животом. Пивом! Нормальным пивом, а не той мочой, что продавалась в войну. Опьянён той мыслью, что я уже не умру от рака, не узнав, чем закончилась война. А вокруг всё становилось лучше и лучше. Снова — дешёвый интернет, снова — фильмы, сериалы. Поездки по стране, правда, были ограничены, поэтому поехать куда-то я не мог. А очень хотелось море увидать хотя бы разок. Перед смертью-то. Но увы — город покинуть можно было только по специальному разрешению, а его кому попало не давали. Да и бог с ними, думали мы. И так хорошо. Войны же нет! Парни больше не боятся, что их на фронт отправят! Матери не боятся за детей! А уж что тут было, когда солдаты вернулись... В общем, радости было столько, сколько за пятьдесят лет сытой жизни Россия не видела. Вот в такой момент они и появились, «Сомниумы» чёртовы.
— Почему «чёртовы»? — спросил Артур.
— Потому что. У людей тогда башню снесло от мирной жизни, все хотели наесться за голодные годы. Прожить всё, что упущено. Но денег-то поначалу было мало. Возможности ограничены. Именно тогда появился чудо-юдо банк, который предложил платить часами сна. Сначала никто не поверил. По сути ведь, это означало то же самое, что не платить вовсе. То есть ты берёшь всё, что хочешь, а взамен просто следишь за балансом на счёте и спишь больше, когда кредит слишком высокий. Как я и сказал, мало кто поверил. Никого не заставляли, предложили сперва проводить так оплату в порядке эксперимента. Эксперимента, понимаешь? Так что, как бы большинство ни отказывалось, желающие всё равно нашлись. А потом эти желающие стали жить-поживать и горя не знать, а остальным тоже захотелось. Ну, это я образно, конечно. Посмотрели так на первопроходцев месяц, посмотрели другой — и другие люди тоже стали вступать в проект. Сперва клиенты прибывали медленно, но потом всё быстрее, а под конец уже лавинообразно.
— Как? — не понял Артур.
— Лавинообразно. Лавину видел когда-нибудь?
— Нет.
— Понятно, что в Череповце не видел, но, может, в кино? — Богдан пощёлкал пальцами, подбирая слова. — Когда снег сходит с горы? Сначала его немного, но он тащит за тобой снег вокруг, и чем дальше лавина движется, тем больше становится. Понятно?
— Ну... примерно.
— Вот и с людьми так было, — кивнул Богдан. — В общем, под конец против «Сомниума» только самые упорные выступали. Или самые идейные. И сперва-то их просто чудаками считали. Банк не давил на них, разрешал платить деньгами какое-то время. Видимо, надеялся, что они передумают. Ан нет. Потом деньги отменили совсем, ввели «Закон о сне», причём это был федеральный закон! Выше — только Конституция! Но многие всё равно продолжали протестовать. Вот хотя бы как твоя мать.
Артур не стал в который раз спрашивать, что именно он рассказывал Богдану в тот период жизни, которого не помнил. Было ясно, что очень и очень много.
— Эти люди сбились в группу и периодически устраивали митинги, — продолжал Богдан. — Поначалу, опять же, им разрешали. А потом перестали. И с каждого митинга их везли в спецприёмник. И опять же, банк надеялся, что они образумятся. Но нет. Не образумились. И вот тогда подобных стали объявлять диссидентами. А как с ними обходились, решал суд. Кого-то отправляли на исправительные работы, кого-то — в психушку. Но очень скоро от протестующих не осталось никого.
Богдан допил пиво, вздохнул и добавил:
— И на улицы нашего города вернулось спокойствие.
— Банк уже тогда приказывал полиции и суду? — уточнил Артур.
— Сам банк не приказывал — это делали за него. Де-юре банк не мог влиять на подобные процессы, но де-факто банком управляли те же люди, что и всей страной. Возражать банку означало возражать государству.
— Да сколько можно?! — раздался рядом крик.
Артур и Богдан повернули головы — из-за столика, где сидели жильцы дома, вскочила девушка. На её лице была написана истерика: глаза широко раскрыты, рот перекошен, кожа бледная. Руками она постоянно совершала хватательные движения, словно пыталась взять что-то из воздуха.