нно необычного он делал в последнее время. Пока всё понятно?
— Не совсем, — сказал вдруг Богдан, вставая. — Среди нас есть люди, которые не пользуются капсулами сна.
— Не пользуются капсулами? — переспросила Катя. — Ты бредишь, что ли?
— Он прав, — кивнул Максим. — Есть среди нас и такие.
— Но это же невозможно, — снова возразила Катя, нервно хихикнув. — Как можно иметь счёт в «Сомниуме», если у тебя нет капсулы?
— А такие люди и не имеют счёт в «Сомниуме». Они имеют счета в других банках.
— Каких это «других»? После войны остался только «Сомниум»!
— Вовсе нет. Это было внушено вам, поскольку вы должны были верить, что работать ради сна, еды и минимума развлечений — это нормально. И вы в это поверили. Вы даже допустить не можете, что в нашей стране всё ещё пользуются деньгами.
— Что? — Катя оглянулась на соседей в поисках поддержки. — Деньги? Во второй половине двадцать первого века? В России?
— Деньги. Во второй половине двадцать первого века. В России. Точнее, в том, что от неё осталось. Только деньги — они не для всех. Вам достаточно сна, еды и грубых развлечений. Секс, чтобы тело могло разряжать напряжение. Алкоголь, чтобы не слишком умнеть. Примитивные фильмы и игры, которые бы отвлекали вас от реальности. И вы довольны. Даже счастливы. А есть другие люди, которые продают результаты вашего труда за реальные деньги. И живут совсем не так, как вы.
— Вы не ответили, — напомнил Богдан.
— Я знаю, — улыбнулся Максим. — Эти люди не спят в капсулах сна, но проходят регулярные проверки на работе. Раз в неделю их кладут в капсулу и проводят экспресс-скрининг когнитивных функций. Помимо основного, ищут мысли, которые бы попахивали саботажем. Даже свободные люди, получающие деньги, должны думать и вести себя определённым образом. Никто не потерпит у себя под боком потенциального революционера.
— Кто-то из таких людей пытался протестовать? — удивился Богдан.
— Да. Это были редкие, единичные случаи, но они имели место. Поэтому и был введён еженедельный скрининг. Анжела в последнее время вызывала сомнения.
Девушка вжалась в кресло, не отрывая взгляд от Максима.
— Один из специалистов засомневался, — продолжил тот, — и направил результаты последних обследований Гайнце. Тот курировал этот процесс и потому прекрасно понимал, с чем имеет дело. На вас, дорогая, — он обращался уже напрямую к Анжеле, — уже пал жребий. Гайнце потребовал обследовать вас дважды в неделю, и каждый раз делать это вдвое дольше. Вы можете подумать, что это ерунда, но на самом деле он уже внёс вас в список своих пациентов. Две недели, максимум — месяц, и вы оказались бы в его отделении. Вы и Павел. Он тоже стал выдавать сомнительные результаты.
— Паша... — Голос Анжелы дрожал. — Паша умер в дороге.
— Да, и я вам соболезную. — Голос Максима выражал искреннюю скорбь. — Боюсь, он не смог вынести тягот пути. Он всегда был впечатлительным человеком.
— Они все умерли, потому что были впечатлительными? — спросил кто-то.
— О нет! Смерть остальных была заложена в их мозг как программа на случай бегства. Гайнце успел сделать это с несколькими людьми, но если бы у него было время, он сотворил бы это со всеми вами.
— У них в мозгу была что, бомба? — не поняла Катя.
— Нет, вовсе нет, — улыбнулся Максим. — Просто их разумы содержали очень простую программу действий: если человек покидает территорию больницы, то он должен умереть. И мозг каждого из несчастных выполнил поставленную задачу. К вашему счастью, Гайнце, как я уже и сказал, успел поработать не со всеми.
— Но вы же знали об этом! — ужаснулся мужчина, сидевший рядом с Катей. — Вы знали, что кто-то из нас умрёт, и всё равно вывезли нас оттуда!
— Мы не знали наверняка. А вас нужно было оттуда увозить. Если бы мы этого не сделали, все вы закончили бы жизнь в стенах психбольницы. Да, включая тех, кто ещё не успел в неё попасть.
С этими словами он посмотрел на Катю.
— Значит, вы нас спасли из одного лишь человеколюбия? — спросил Богдан.
— Нет, конечно, — вздохнул Максим. — Мы спасли вас, чтобы изучить ваши мозги. На самом деле, Гайнце — не единственный, кто занимается подобным. Однако он тесно связан со всеми психоинженерами нашей страны, обменивается с ними данными и использует те же методы. Изучая вас, мы получим ключ ко всей их работе.
— То есть, мы станем такими же подопытными кроликами, как и у Гайнце, только здесь? — возмутилась Катя.
Артур посмотрел на неё с удивлением. Он и не знал, что она может быть такой смелой и настойчивой. Сам он не решался задавать каких-либо вопросов и очень не хотел бы, чтобы на него обращали внимание.
— Нет, дорогая, — серьёзно, без тени улыбки, ответил Максим. — В отличие от Гайнце, мы вас после завершения работ не убьём.
— Значит, вы тоже — психоинженер? — решился спросить Артур.
— Да. Я тоже занимаюсь исследованиями в этой области. Но, уверяю вас, куда более гуманными способами.
В зале воцарилась тишина.
— Итак, — продолжил Максим, — больше ни у кого вопросов нет? Чудесно. Я скажу вам, что мы будем с вами делать. Каждый день вы будете приходить в лабораторию и два-три часа проводить в капсуле сна. Возможно, иногда — дольше. Это всё, что от вас требуется. В ближайшее время ничего другого вы делать не будете. Когда мы будем уверены в вашей... благонадёжности, скажем так, мы разрешим вам выходить из комнаты, а со временем, возможно, подключим вас к работам. Однако сейчас вы должны будете проводить всё свободное время в комнатах. Еду вам будут приносить туда же. Обо всех своих нуждах сообщать будете либо тем людям, что будут приходить к вам, либо мне лично и моим сотрудникам в лаборатории. Это понятно?
Несколько человек нерешительно кивнули.
— Прекрасно! Я рад, что мы с вами друг друга понимаем. Ещё раз: не волнуйтесь. Мы с вами заодно, и вам здесь ничего не грозит. Разве что помереть от скуки.
Про скуку Максим подметил верно — Артур не знал, чем ему заняться, и весь остаток дня то лежал на кровати, то ходил из угла в угол. Он и не подозревал раньше, как много информационного шума впитывал ежедневно из никогда не выключавшегося телевизора, из интернета и простого общения с людьми. Впервые Артур узнал, что такое информационный голод. Ему остро не хватало общения, и каждый раз, когда за ним приходила охрана, он пытался завязать неловкий разговор:
— Как дела, ребята? Что сегодня на ужин?
Или:
— Скажите, а у вас тут чем вообще занимаются? Ну, как коротают время?
На все вопросы ему отвечали хмурыми взглядами и советами не болтать, а пошевеливаться. Его отводили в лабораторию, где Артур сразу же забирался в капсулу, а через пару часов сна без сновидений возвращался к себе в комнату и только что на стену не лез от скуки. Так прошёл один день, другой, третий. Вскоре Артур потерял счёт дням и неделям. Ничего не менялось в заведённом графике. От нечего делать он целыми днями смотрел на улицу, ожидая увидеть хоть что-то интересное, но кроме охраны и бульдозера ничего не попадалось.
Ночь не прекращалась. Солнце в этом заснеженном краю словно и не вставало никогда. Отсутствие нормальной смены дня и ночи порождало ощущение нереальности происходящего, кошмарного и тягучего сновидения. Но со временем Артур стал привыкать. Он изучил свою комнату: трещины в побелке потолка, в краске стен. Изучил свою стальную кровать с таким же стальным матрацем, посчитал количество ячеек в последнем. Внимательно рассмотрел свои подушку, матрац, одеяло и простыню. Изучил каждый сантиметр поверхности стола. Вертел, изучая со всех ракурсов, деревянный стул. И дверь в комнату — особенно дверь. Он смотрел на неё часами в ожидании, когда же замок откроют и на пороге покажутся люди. Людей он ждал куда сильнее, чем приносимую ими еду.
И в то же самое время он чувствовал какой-то странный, малопонятный покой. Как ни крути, но ему больше не приходилось думать о кредите, беспокоиться из-за младшего брата, не приходилось урезать себя в еде, исчез страх перед начальством, которого тут не было. Иногда он вспоминал бригадира, его крики на работе, оскорбления, которыми он осыпал рабочих, но чаще всего — его жестокость в больнице. Артур вспоминал лицо бригадира, нажимающего на больные рёбра, раз за разом, вспоминал его ложную и бесчеловечную вежливость садиста, и чувствовал накатывающий страх. Даже сейчас, спустя столько времени, на расстоянии в сотни, если не в тысячи, километров, он всё равно продолжал его бояться.
Иногда Артур думал: если бы он, будучи здоровым, встретил бригадира, кто бы победил в драке? С одной стороны, бригадир мужиком был крупным и сильным, но главная проблема была не в этом. Всё же Артур привык драться с людьми разных габаритов, отстаивая свою честь. Однако бригадир внушал ему страх, который кулаками не победить. Иррациональный страх впитался в Артура с годами подчинения, осознания полной вседозволенности начальства. Даже понимая, что этот страх глуп и беспочвенен, Артур не мог его перешагнуть. Таких же размеров и силы человека, будь он из простых работяг, Артур бы не испугался. А бригадира продолжал бояться, и ненавидел в себе это чувство.
Со временем, однако, притупился и страх. С каждым днём Артур всё больше осознавал, что его прошлая жизнь бесповоротно исчезла. И теперь совершенно не имеет значения, какой счёт был у него в банке, неважно, справедлив был сам банк или нет. Неважно, что там происходит с бригадиром и с Виталиком — всё это ушло. Оставалась только маленькая комнатка с туалетом, кроватью, стулом и столом, а ещё окно, за которым светил фонарь и валил снег, и дверь, в которой иногда появлялись люди.
День проходил за днём. Ничего не менялось.
Впервые Артур осознал себя во сне месяца через два после прибытия. В какой-то момент из небытия вдруг всплыла мысль, что он — Артур, и он спит в капсуле сна. Эта мысль так испугала Артура, что он физически ощутил выброс адреналина в кровь. А в следующую минуту его уже доставали из капсулы.