— Какая сегодня ночью буря была, вы заметили? — пробовала она завести разговор, или:
— А вы любите комедии? Вы ведь смотрите тут фильмы, правда?
Ей не отвечали. Лица у охранников были непроницаемые, словно каменные. Катя долго раздумывала, как можно жить с таким лицом, и почему охрана старается не показывать эмоций. Сначала она думала, что так себя ведут с опасными преступниками, ведь твоей разговорчивостью, твоими эмоциями могут попытаться воспользоваться, чтобы сбежать. Эти мысли повлекли за собой другие: а может ли Катя действительно попытаться сбежать? Соблазнить, например, охранника, стать его тайной любовницей, влюбить в себя — а потом обмануть и сбежать? Возможно, даже убить и сбежать?
Но эти мысли всегда упирались в железобетонное «Нет», вырастающее на пути. Катя не сможет перехитрить людей, которые привыкли охранять других людей. У них был опыт общения с охраняемыми. Да и идиотами они наверняка не были, а Катины «хитрости» могли бы сработать разве что в одном из идиотских отечественных фильмов.
Возможно, отсутствие эмоций у охраны как раз должно было пресекать на корню любые мысли заключённых о побеге? Однако позднее, после очередной жалкой попытки заговорить с конвоиром по пути в лабораторию Катя вдруг осознала всю нелепость своего поведения, и её осенило ещё одной догадкой: возможно, эмоции они стараются не показывать потому, что им жаль этих людей, которые никогда никуда не сбегут. Подопытные застряли здесь, вероятно, на всю свою жизнь, которая оборвётся сразу, как только гости с материка перестанут быть нужными Максиму.
С тех пор она уже не пыталась добиться от охраны какой-то реакции, но иногда разговаривала с ними, как разговаривала бы с животными, не ожидая ответа:
— Привет, Суровый. Я называю тебя Суровым, потому что не знаю твоего имени. Ты мне никогда не отвечаешь, а у Максима спрашивать не хочется. Но у тебя такие хмурые брови и строгий взгляд, что я... не знаю, прям... Другого имени я тебе и представить не могу. Мне кажется, если бы ты был псом, хозяин назвал бы тебя Суровый.
Охранник тогда мельком глянул на неё, но тут же отвернулся, Катя даже не успела понять, что именно было в его глазах. Скорее всего, простое удивление.
— Ничего, если я тебя так буду дальше называть? Не обидишься? — продолжала она. — Не обижайся, пожалуйста, я не со зла. Я просто с ума схожу здесь, и мне надо хоть с кем-нибудь поговорить. Понимаешь? Конечно, понимаешь. Ты Суровый, а не Глупый. А вот другой охранник...
Она болтала так всю дорогу до лаборатории, где замолкала при виде Максима, и обратно до комнаты после завершения работ. И это позволяло ей сохранить некоторое подобие ясного рассудка.
С Максимом всё было наоборот. Он вежливо приветствовал Катю в лаборатории каждый день, но что-то в нём было такое, что заставляло её замыкаться в себе и тщательно следить за каждым сказанным словом.
— Как дела у нашей рыжеволосой красавицы? — фамильярно обращался к ней Максим, улыбаясь от уха до уха. — Всё хорошо?
— Да, спасибо, — отвечала обычно Катя, не спеша делиться с ним переживаниями.
Умом Катя понимала, что охранники, без сомнения, докладывают Максиму обо всех разговорах, которые она пытается с ними завязать, и что Максим прекрасно знает о её жажде общения и понимает, что она его, Максима, боится, раз замыкается в себе в ответ на его попытки завести беседу. И всё же она не могла перебороть в себе желание говорить с охраной и нежелание говорить с Максимом. Как-то она подумала даже, что не стала бы с ним разговаривать, даже если бы они остались вдвоём на всей станции, на всём острове, во всём мире.
А ещё её насторожило исчезновение Артура. После того, как они виделись в столовой, она ожидала, что сможет увидеться и поговорить с ним ещё, но этого так и не случилось. При этом со временем ей стали разрешать видеться с другими людьми за едой — сперва редко, потом чаще и чаще, но Артур среди этих людей не появлялся. Со временем она стала видеться с людьми не только за обедом, а три раза в день, каждый день. Количество собеседников всё возрастало и возрастало, пока их не стали приводить в столовую всех вместе, в том составе, в каком их доставили на остров. Всех по лицам она, конечно, не запомнила, но большинство всё же узнавала. И среди них не было Артура.
К Богдану она обратилась не сразу. Однако она помнила, что Артур общался с ним всю дорогу из Череповца, и ей стало любопытно, не знает ли он чего. В очередной обед она подсела к нему за столик с подносом еды и, к удивлению Богдана, с ходу заговорила:
— Привет. Я Катя. Я... Мы с Артуром были соседями. В общем... Мне бы хотелось узнать, как у него дела. Я видела, вы общались. В поезде, да и вообще всю дорогу. До сюда.
— Здравствуйте. Богдан, — представился тот. — Да, мы с Артуром общались. И в пути, и до этого... Кхм. Но я его не видел с того самого дня, как нас привезли на этот остров.
— А... — разочарованно протянула Катя. — Жаль... Я-то думала, вы знаете.
— Если я что-нибудь узнаю, то сразу вам сообщу, — заверил её Богдан. — Даю слово.
— Спасибо.
Впрочем, после того, как Катя стала видеться с другими своими соседями, желание общаться именно с Артуром притупилось. Всё же вокруг были знакомые лица, и все охотно рассказывали друг другу что-то из своей жизни. В какой-то момент Катя подумала, что скучала по Артуру не столько из-за привязанности или иных чувств, сколько из-за того, что после долгого заточения в одиночестве первым увидела именно его. А потом он пропал.
Шли дни. В один из обедов Глеб и Настя, бывшие соседи Катя, с которыми она теперь ела за одним столиком, выглядели более встревожено, чем обычно.
— Что случилось? — тут же поняла их настроение Катя.
Супруги переглянулись, потом парень бросил быстрый взгляд на охрану у выхода, и тихо сказал:
— Рома второй раз не пришёл в столовую.
Не нужно было ничего объяснять. Катя не знала, кто такой этот Рома, откуда про него знают её бывшие соседи, но не стала ничего больше спрашивать. Страх, необъяснимый, липкий страх, почему-то поселился в её душе. Она почти ничего не съела в тот обед, поковырявшись вилкой в тарелке для вида, и потом весь день, сидя одна в своей комнате, думала, что же случилось с этим Ромой.
Ей не был важен этот человек. Она ведь даже не знала, как он выглядит. Ей было важно знать, почему Рома перестал приходить. И почему до Ромы перестал приходить Артур. Почему-то ей казалось, что ничего хорошего с этими людьми не случилось.
Прошло ещё несколько дней, и пропали ещё двое. В столовой стояла гробовая тишина с того момента, как пришедшие пересчитали друг друга. Никто не спешил ничего рассказывать, делиться чувствами, жаловаться на однообразие и скуку. Все молча ели — или делали вид, что ели, думая каждый о своём. Охрана не могла не заметить такой перемены в поведении людей, и уже на следующий день Максим в лаборатории заговорил об этом с Катей:
— До того, как ты ляжешь в капсулу, — сказал он, — я бы хотел тебя кое о чём спросить. Ты не против?
Её раздражала эта лицемерная вежливость человека, который прекрасно понимал, что его боятся.
— Нет, конечно, — ответила Катя, стараясь не выдать своих чувств.
— Говорят, сегодня в столовой все были как-то особенно... напряжены. — Максим смотрел Кате прямо в глаза. — Никто ни о чём не говорил. Да и ели мало, в тарелках осталось много еды. А это не очень хорошо, потому что излишков еды у нас нет. Вся еда доставляется с материка, порции посчитаны очень точно. Всё, что выдаётся нашим проживающим, должно быть съедено. И не только из уважения к продуктам и труду тех людей, благодаря которым у вас — и у тебя в том числе, Катенька — есть еда, но ещё и потому, что вы нужны мне тут здоровыми. Мне нужно продолжать свои работы, а с больными людьми это будет делать проблематично. Ты ведь меня понимаешь?
Катя кивнула, не отводя взгляда.
— Я не слышу, — приторно-вежливо сказал Максим.
— Да, — поспешила сказать Катя. — Я понимаю.
— Тогда почему вы так мало съели? Почему ты, конкретно ты, так мало съела?
— Не знаю, — солгала девушка. — Не хотелось. Аппетита не было.
— Что же он у тебя пропал? Ты и так худеешь не по дням, а по часам. — Максим смерил Катю взглядом. — А тут ещё и от еды отказываешься. Так ведь нельзя. Надо постараться.
Катя кивнула и тут же, опомнившись, добавила:
— Да, конечно.
— Или были какие-то причины для того, чтобы ты утратила аппетит? — продолжал допытываться Максим. — Если так, то ты мне только скажи. Может, я могу помочь?
— Нет, — замотала головой Катя. — Нет никаких причин. Аппетит будет.
Сказав это, она сама поразилась, как глупо прозвучало такое обещание, но Максим не улыбнулся. Несколько секунд он стоял молча, покачиваясь с пяток на носки и обратно, потом резко отвернулся и пошёл к своему компьютеру, бросив из-за плеча:
— Ложись в капсулу.
Катя боялась Максима, хоть и не могла сама себе объяснить этого страха. Она просто чувствовала, что её жизнь полностью зависит от этого человека, и потому инстинктивно готовилась к худшему. В том разговоре, когда Максим спрашивал, почему Катя не доела, она могла бы сказать ему прямо, что её испугало отсутствие нескольких людей на обеде, в том числе — исчезновение Артура, которого она не видела уже очень давно. Однако какая-то часть её мешала говорить. Эта часть давила на тормоз каждый раз, когда Катя хотела задать Максиму слишком вольный вопрос. Она ведь была всего лишь испытуемой, материалом, с которым работал хозяин этого места, и как бы вежливо ни разговаривали с ней, сути это не меняло. А потому не следовало терять бдительность.
В один из дней, когда Катя уснула в капсуле лаборатории, с ней что-то случилось. Она не переживала мучительного и страшного осознания себя куском информации, как это было у Артура. Вместо этого ей приснился сон. Но это был необычный сон.
Катя обнаружила себя идущей по тропинке, вьющейся среди высокой зелёной травы. Тропинка уходила в сторону деревьев, за которыми виднелся деревянный дом. Из трубы шёл дым, дверь в доме была приветливо распахнута.