[137] все основные типы продуктов.– Дои возвращает на место крышку, черный колпак и включает блендер.– И последнее: мой коронный ингредиент…– Делая пасс рукой, он достает из носового платка розового волнистого попугайчика. Попугайчик хлопает крылышками, моргает и чирикает.– Иди сюда, малыш! – Он осторожно сажает его на ярко-красное жидкое месиво, закрывает крышку и снова водружает сверху черный колпак.
Я понимаю, что это всего лишь фокус, и отказываюсь притворяться потрясенным. Он опускает блендер за низкую перегородку между загоном и моей крысиной норой – возможно, чтобы поменять блендер? – снимает кувшин и трясет, как бармен, смешивающий коктейль, в такт гавайской гитарной музыке по радио.
– Дои! – входит Сатико, держа в руках планшет для записей.
Дои подпрыгивает и виновато ставит то, что держал в руках, на пол.
– Мне очень неприятно и досадно беспокоить тебя по таким пустякам, как работа, но…
– У меня перерыв, атаманша! Дай мне еще три минутки! Я показываю Миякэ мое умиротворяющее зелье…– Он поднимает с пола блендер, все еще накрытый черным колпаком, и включает его на полминуты.
Сатико, сдавшись, садится на стул. Дои снимает колпак, открывает крышку и пьет взбитое в пену месиво прямо из блендера.
– Вкусня-я-ятина.
– Ого…– Сатико встает и поднимает блендер «Б» – я так и знал – на край перегородки, бархатного колпака на нем нет.
– Ты сам сделал этого попугайчика? Он совсем как настоящий. Из чего он? – Она непритворно удивлена.
– Начальница! Ты выдала мой фокус!
– Тогда не оставляй свое барахло посреди кухни!
– Не называй моего Туту барахлом! У попугайчиков тоже есть чувства, разве не так?
– Туту не слишком похож на живого попугайчика.– Сатико вынимает птичку из красного месива. Его голова тут же рассыпается в белую пыль.
– Дои,– говорю я,– пожалуйста, скажи мне, что это входит в твой фокус.
Глаза Дои вылезают из орбит, в них панический ужас.
– О, мэн…
После того как «скорая» увозит Дои в больницу на промывание желудка и прививки от столбняка, я предлагаю свою помощь в доставке заказов. Сатико возражает, что этим лучше заняться ей, потому что она лучше знает город. Томоми приходится справляться с телефоном в одиночку. Я готовлю и раскладываю по коробкам три «Эль Гринго» – толстая основа, горгонцола, салями со специями, помидоры и приправа из базилика – к тому времени, как возвращается Онидзука. Томоми рассказывает ему, что случилось с Дои,– на секунду мне кажется, что Онидзука готов изменить своим принципам и улыбнуться, но это быстро проходит, он снова становится самим собой, и его лицо принимает свое обычное несчастное выражение. Поток заказов немного ослабевает. К половине восьмого утра я уже наизусть знаю весь утренний выпуск новостей. Торговые переговоры, встречи на разных уровнях, визиты высокопоставленных лиц. Вот как нужно держать народ в подчинении – не запрещать новости, а делать их такими глупыми и скучными, чтобы они стали никому не интересны. Погода в пятницу, шестого октября: утром будет облачно, во второй половине дня существует шестидесятипроцентная вероятность дождя, а к вечеру эта вероятность возрастет до девяноста процентов. Я мою разделочный стол в надежде, что в ближайшие полчаса заказов не будет. Мне нужно решить, как дешевле всего добраться до Миядзаки. Я вглядываюсь в геенну – мне навстречу дюйм за дюймом ползут шесть пицц, разливая вокруг кармическое сияние. По радио передают песню под названием «I Feel the Earth Move Under My Feet»[138]. Радиоприемники и кошки всегда занимаются своим делом, все равно, есть кто-нибудь поблизости или нет. Совсем не так, как гитары, которые в каком-то смысле перестают быть гитарами, когда вы закрываете футляр. Возвращается Сатико и кладет на разделочный стол в моей крысиной норе конверт.
– Я немного смошенничала, но «Нерон» возвращает тебе все, что с него причитается.
– Извините, что оставляю вас в такое напряженное время.
– Ну, когда об этом сообщат в новостях, индекс Никкей[139] круто пойдет вниз, но мы уж как-нибудь продержимся. Я и сама могу надеть поварской фартук, если головная контора не пришлет никого на замену. Такое бывало. Позвони, когда вернешься в Токио,– не обещаю места в этом отделении, но обязательно направлю туда, где будет вакансия.
– Большое спасибо.
– Ты уже знаешь, как долго тебя не будет?
– Это зависит от… многих вещей. От того, смогу ли я помочь маме поправиться.– Я кладу конверт в свой истощенный бумажник.
– Позвони Аи. Я не хочу, чтобы именно мне пришлось сказать ей, что ты уехал из города.
– Я, э-э, не думаю, что я сейчас ее друг месяца.
– Идиот, у Аи не бывает друзей месяца. Позвони ей.
– Томоми, неуклюже согнувшись, заглядывает в окошечко:
– На случай, если тебе не жалко сил сделать последнюю пиццу перед счастливым воссоединением с семьей, тот тип из «Осуги и Босуги» заказал свою обычную «Камикадзе».– Она шлепает бланк заказа на край перегородки и исчезает.
Нахмурившись, я смотрю на Сатико и чувствую, как у меня подгибаются ноги.
– «Осуги и Босуги»? «Пан-оптикон»?
– Они заказывают ее каждую неделю, уже много лет. «Камикадзе» – это пицца, которой нет в таблице, нам стоило бы подсуетиться и указать ее в меню, но только вряд ли кто-нибудь еще в Токио будет в состоянии это есть. Корж с моцареллой, банан, перепелиные яйца, гребешки, чернила осьминога.
– Целые перчики чили.
– Кто-нибудь из других поваров уже говорил о ней?
– Для меня это загадка.
– Думаю, да…
– Такое сочетание нелегко забыть. Кстати, о чудесах: мне пора идти писать докладную о несчастном случае с Дои.
Она уходит и не видит моего лица, когда я смотрю на бланк заказа. Почерк Томоми, как назло, разборчив. «Цукияма, «Осуги и Босуги», «Пан-оптикон»».
Сначала я смеюсь, не в силах поверить.
Потом я думаю: это ловушка.
Потом я думаю: никакой ловушки. Во-первых, никому не известно, что я знаю, как зовут моего отца; а во-вторых, с тех пор, как умер Цуру, никому не нужно заманивать меня в ловушки. Мама-сан уже отпустила меня. Это не ловушка, а карточный фокус, который показывает мне Токио. Как это получилось? Давайте разберемся, шаг за шагом. Я знаю про «Камикадзе», потому что… вот оно. Вспомнил. Несколько недель назад, когда Кошка восстала из мертвых, какой-то человек ошибся номером, позвонил в мою капсулу, думая, что попал в пиццерию, и заказал эту самую пиццу. Только он не ошибся номером. Этот человек был моим отцом.
Все остальное просто. Мой отец не клиент Акико Като – он ее коллега.
Акико Като – причина того, почему я наблюдал за «Пан-оптиконом» из кафе «Юпитер».
Кафе «Юпитер» – причина моей встречи с Аи Имадзё.
Аи – причина того, что я познакомился с Сатико Сэра.
Сатико Сэра – причина того, что я в пиццерии «Нерон» готовлю пиццу для своего отца.
Но больше я не пойду по ложному следу, больше не будет скоропалительных выводов, лжи. Для своего отца я был минутным развлечением. Потом я стал для него пустым местом. Теперь я помеха. Я чувствую себя таким, таким… глупым. Эта пицца выглядит так же отвратительно, как звучит ее рецепт. Я скармливаю ее геенне и смотрю, как черная грязь сверху светится оранжевым. Почему «глупым»? Почему не «рассерженным»? С того самого дня, как я написал Акико Като, мой отец знал, как меня найти. Морино, Цуру, все остальное… если бы только он приказал мне убраться отсюда два месяца назад. Я был бы разочарован, конечно, но я бы послушался. А сейчас я сам решаю свою судьбу. Я не знаю, что буду делать, когда окажусь с ним лицом к лицу, но раз уж Токио сделал так, чтобы мы встретились, я обязательно его увижу. Я открываю окошечко. Томоми и след простыл. Сатико грызет Шариковую ручку.
– Если я напишу, что это был дикий попугайчик и что он залетел в блендер по собственной воле, как ты думаешь, в головной конторе поверят?
– Только если захотят.
– От тебя столько пользы.
– Но я могу доставить эту «Камикадзе» вместо тебя.
– Сатико бросает взгляд на часы.
– Твоя смена заканчивается через две минуты.
– «Пан-оптикон» по пути в Синдзюку.
– Мне тебя само небо послало, Миякэ.
Дверь «Пан-оптикона» беспрестанно вращается. Пальмы сидят в коричневых кадках. Яркие орхидеи-людоеды не спускают с меня глаз. Девять одинаковых кожаных кресел ждут посетителей. По натертому полу идет на костылях одноногий человек. Скрип резины, металлическое клацанье. За стойкой тот же самый круглолицый охранник, что выкинул меня отсюда, когда я пытался встретиться с Акико Като два месяца назад. Когда я подхожу, он зевает.
– Чего тебе, сынок?
– У меня пицца для господина Цукиямы из «Осуги и Босуги».
– Правда?
Я поднимаю свою коробку повыше.
– «Гони голод вон – это Нерон». Там ведь нет никакой взрывчатки, правда? Вы, международные террористы, всегда проносите оружие в коробках с пиццей.– Он и в самом деле считает, что это очень остроумно.
– Если хотите, пропустите ее через сканер.
Он машет чем-то вроде полицейской дубинки в сторону лифтов:
– Восточный лифт, девятый этаж.
На первый взгляд в приемной «Осуги и Босуги» никого нет. Стол у стены, заваленный папками, растения, гибнущие от нехватки солнца, монитор, на котором светится экранная заставка – компьютерное лицо меняет свое выражение от гнева к удивлению, к зависти, к радости, к печали и обратно к гневу. Единственный коридор ведет к окну. В окне занимается утро. Звук копировального аппарата. И куда мне теперь идти? Над столом поднимается заспанная голова.
– Слушаю вас?
– Доброе утро. Пицца для господина Цукиямы.
Она медленно собирает крупицы сознания, вновь обретая способность соображать, надевает на ухо головной телефон и нажимает какую-то кнопку у себя на столе. Ожидая ответа, закуривает.