– Миякэ, а ведь это такое же верное или дурацкое испытание мужественности, как и любое другое, согласен?
Опасливо кошусь на него:
– Да, наверное.
Он недобро усмехается.
– Типа дуэль двадцать первого века, – вставляет Кофе, пряча телефон в сумочку.
– Отлично! – принимает вызов Бархотка. – Миякэ сейчас тебе покажет, да, Миякэ?
Я не отвечаю, но ее мизинец исследует мой пупок и грозит перебраться ниже, пока я не говорю:
– Конечно.
– Заметано, – отвечает Даймон и поворачивает в мою сторону.
Бархотка вскрикивает: потеряв управление, я врезаюсь во встречную автоцистерну. Бббааааахххххххх! Когда облако миниатюрного ядерного взрыва рассеивается, Даймон с Кофе уже исчезают вдали, превращаясь в точку.
– Какая ужасная авария, – издевательски сокрушается Даймон.
«Ямаха» дребезжит на второй скорости.
– Типа круто! – смеется Кофе. – Теперь он нас ни за что не догонит.
Даймон оборачивается:
– Бедный Миякэ. Не забывай, это просто видеоигра.
Бархотка разжимает объятья. Меня осеняет абсурдная идея, порождение двух виски и двух кружек пива, а не оригинальности моего мышления. Юзом разворачиваю «ямаху» на 180о и обнаруживаю, что да, я могу ехать в обратную сторону. Отсчитанные секунды на табло бегут назад. Зебры в зоопарке скачут задом наперед. Эту игру наверняка создал программист типа Суги – такой же сдвинутый. Бархотка пощипывает мне соски в знак одобрения. Мы пересекаем линию старта – на табло «Пройденные круги» загорается «– 1». Я вырываюсь на разводной мост – мотоцикл взмывает в воздух, когда мы прыгаем сквозь пространство, и вздрагивает, когда мы приземляемся на дальний край моста. А вот и Даймон на своем «судзуки».
– Типа, как это?
Даймон начинает предложение с «Охренеть…», а я повторяю его хитрый маневр и, скользя на развороте, несусь прямо в переднюю фару «судзуки», круглую, как луна в ясную ночь. Никакого взрыва. Наши мотоциклы застывают, едва столкнувшись, музыка замолкает, экраны гаснут.
– Я не привык проигрывать. – Даймон кидает на меня взгляд, который встревожил бы меня, не будь мы друзьями. – Если копнуть поглубже, ты коварный сукин сын, Миякэ.
– Бедный Даймон. Не забывай, это просто видеоигра.
– Совет. – Даймон не улыбается. – Никогда не бей того, кто в более высокой весовой категории.
Кофе сконфуженно бормочет:
– А куда типа делся велосидром?
Бархотка слезает с сиденья:
– По-моему, Миякэ сломал автомат. Это круто.
Даймон перебрасывает ногу через седло:
– Пошли.
– Типа куда? – Кофе соскальзывает с мотоцикла.
– В тихое местечко, где меня знают.
– А знаете, – говорит Кофе, – если волоски в носу выдергивать, а не подстригать, то может лопнуть кровеносный сосуд. И тогда сразу смерть.
Даймон ведет нас по кварталу удовольствий, как будто сам его строил. Я совершенно потерял ориентацию и отчаянно надеюсь, что мне не придется в одиночку искать дорогу к станции метро Синдзюку. Толпа поредела, остались лишь самые закаленные гуляки. Мимо медленно проезжает спортивный автомобиль, громыхая басами.
– «Лотус-Элиз сто одиннадцать эс», – говорит Даймон.
Мобильный телефон Кофе наяривает «Старую дружбу»[59], но она не слышит собеседника, хоть и прокричала «алло!» раз десять. Из открытой двери грохочет джаз. Снаружи – очередь, все в крутейших прикидах. Я наслаждаюсь бросаемыми в нашу сторону завистливыми взглядами. До смерти хочется взять Бархотку за руку. До смерти боязно, что она отдернет руку. До смерти обидно, если она хочет, чтобы я взял ее за руку, а я этого не понимаю. Даймон рассказывает о лос-анджелесских трансвеститах, и девчонки визжат от хохота.
– Ну, Лос-Анджелес типа по-настоящему опасное место, – говорит Кофе. – У каждого – пушка. Сингапур – вот единственное спокойное место за границей.
– А ты была в Лос-Анджелесе? – спрашивает Даймон.
– Нет, – отвечает Кофе.
– А в Сингапуре?
– Нет, – отвечает Кофе.
– Значит, там, где ты никогда не была, безопаснее, чем где-то еще, где ты тоже никогда не была?
Кофе закатывает глаза:
– А что, типа обязательно куда-нибудь ехать, чтобы узнать, что это за место? А зачем тогда телевизор?
Даймон сдается:
– Ты понял, Миякэ? Вот это и есть женская логика.
Кофе взмахивает руками:
– Да здравствует типа власть женщин!
Мы идем по проходу, освещенному вывесками баров, в конце которого нас ждет лифт. Кофе икает:
– Какой этаж?
Двери лифта закрываются. Я вздрагиваю от холода. Даймон приводит в порядок свое отражение и решает переключиться на благодушный лад.
– Девятый. «Пиковая дама». У меня прекрасная идея. Давай поженимся!
Кофе хихикает и нажимает «9»:
– Принято! «Пиковая дама». Типа жуть, а не название для бара.
Лифт движется неощутимо, только мигают номера этажей. Кофе снимает с воротника Даймона пушинку:
– Классный пиджак.
– Армани. Я очень придирчив к тому, что вступает в контакт с моей кожей. Потому-то я и выбрал тебя, о моя божественная.
Кофе закатывает глаза и переводит взгляд на меня:
– Он всегда такой, Миякэ?
– Не спрашивай его, – улыбается Даймон. – Миякэ – слишком хороший друг, чтобы ответить тебе честно.
Я смотрю на четыре отражения наших четырех отражений. Гудящее безмолвие, как в космическом корабле.
– Останься здесь подольше, – говорю я, – и забудешь, кто из них – ты.
Бронзово звенит гонг, двери лифта открываются. Мы с Бархоткой и Кофе чуть не падаем. Мы на крыше здания, так высоко, что Токио не видно. Выше облаков, выше ветра. Звезды так близко, что в них можно ткнуть пальцем. Метеор выписывает дугу. В темноте за Орионом я различаю занавес, и иллюзия исчезает – мы в миниатюрном планетарии, меньше десяти метров в диаметре. Снова бронзово звенит гонг, и грейпфрутовый румянец зари разливается от пола до потолка.
– Типа, офигительно, – выдыхает Кофе.
Бархотка любуется молча.
Даймон хлопает в ладоши:
– Мириам! Как видишь, я не смог удержаться от встречи с тобой.
Сквозь занавес проскальзывает женщина в опаловом кимоно и полном макияже гейши. Она изящно кланяется. Вся она – само изящество, от лакированной заколки для волос до закатных сандалий-гэта[60].
– Добрый вечер, господин Даймон. – Голос звучит приглушенно, будто из-под подушки. Грим скрывает все, что можно скрыть, но, судя по тому, как она двигается, ей около двадцати пяти. – Нечаянная радость для нас.
– Да, я знаю, Мириам. Знаю. Говорили, что сегодня ты собиралась в экзотическое путешествие, а, оказывается, ты до сих пор здесь. Ну-ну. Познакомься с моей новой невестой. – Он целует Кофе, которая хихикает и льнет к нему. – А скажи-ка, Папаша Потаскун у вас или нет?
– Вы имеете в виду… кого, господин Даймон?
– Ты понял, как дипломатично, Миякэ? Мириам – bona fide[61] профи.
Женщина бросает взгляд на меня:
– Господина Даймона-старшего сегодня нет, господин Даймон.
Даймон вздыхает:
– Ах, отец, отец. Опять милуется с Тидзуми? В его-то годы? Интересно, здесь еще кто-нибудь заметил, как сильно он растолстел? Кстати, о лишнем грузе. Тидзуми наверняка сплетничает с тобой насчет господина Даймона-старшего, а, Мириам? Он распутничает в парике или без? А, вижу, отвечать ты не собираешься. Ну, раз его здесь нет, развлеку свою новую женушку, – он обнимает Кофе за талию, – в личных апартаментах клана Даймонов. Естественно, все праздничные расходы пойдут на счет Папаши Долбокрыса.
– Естественно, господин Даймон, Мама-сан[62] выставит счет господину Даймону-старшему.
– Почему так официально, Мириам? А как же «Юдзу-тян»?
– Прошу вас, распишитесь в книге гостей, господин Даймон.
Даймон небрежно отмахивается:
– Да где угодно.
Внутренний голос советует немедленно сесть в лифт и убраться отсюда, однако я не внемлю его советам за неимением подходящего предлога или объяснения. Хотя во мне играет хмель, я понимаю, что Даймон явно задумал что-то опасное. Момент упущен. Даймон манит нас за собой. В Даймона веруем.
– Зачарованный край ждет.
Мириам ведет нас сквозь череду занавешенных передних – я тут же забываю, с какой стороны мы пришли. Каждый занавес расшит иероглифами-кандзи, такими древними, что их и не прочтешь. Наконец мы входим в задрапированный зал, где обстановка не менялась с 1930-х годов. Окон нет, на стенах, обитых плотной стеганой тканью, красуются вышитые панно с изображениями древних городов. Тугие кожаные кресла, пустующая барная стойка красного дерева, отделанная латунью, медленно раскачивающийся маятник, тусклая люстра. Ржавая клетка с открытой дверцей. Мы проходим мимо, и попугай в клетке хлопает крыльями. Кофе визжит, как резиновая подметка на лакированном полу. В зале там и сям сидят пожилые мужчины, тихими голосами обсуждают какие-то секреты, сопровождают слова медлительными жестами. Сумрак наполнен табачным дымом. Девушки и женщины подносят гостям бокалы, присаживаются на ручки кресел. Прислуживают, а не развлекают. Алхимия выплеснула все свои краски на кимоно. Золото хурмы, синева индиго, алый цвет божьей коровки, пыльная зелень тундры. Вентилятор под потолком разгоняет лопастями густой зной. Под сенью жутковатой аспидистры пианино играет себе ноктюрн, вдвое медленней положенного.
– Ух ты, – говорит Бархотка.
– Типа крышеснос, – говорит Кофе.
Резкий запах, напоминающий бабушкин лак для волос, заставляет меня чихнуть.
– Господин Даймон! – За барной стойкой появляется густо нарумяненная женщина. – Со спутниками! Ну надо же!
На ней головной убор из павлиньих перьев и усыпанные блестками вечерние перчатки. Она помавает рукой, как увядшая актриса:
– Как вы все молоды и полны сил! Вот что значит юная кровь!