– Как ты думаешь, что ты сейчас сделал не так?
– Не… ответил… на… вопрос.
Мою руку выпускают.
– Умный мальчик. – Морино моргает. – Объясни, зачем ты был в «Пиковой даме» в субботу, девятого сентября.
– Меня привел Юдзу Даймон.
– «Господин».
– Господин.
– Однако ты сказал Маме-сан, что не знаком с Даймоном.
Мама-сан смотрит на меня:
– Я же предупреждала: терпеть не могу, когда малолетки ноют. Эй, кто-нибудь знает, как сказать по-русски «пятнадцать миллиардов»?
Тип в кожанке отвечает. Мама-сан бойко стучит по клавишам. Морино ждет моего ответа.
– Я не был знаком с Даймоном. И до сих пор его практически не знаю. Я забыл бейсболку в игровом центре, пришел за ней, а она оказалась у него, он ее вернул, мы разговорились…
– А остальное, значит, уже история. Но «Пиковая дама» – не обычный клуб. В гостевой книге Юдзу Даймон назвал тебя сводным братом. Ты утверждаешь, что это ложь?
Я прикидываю, каковы могут быть последствия.
– Ты слышал мой вопрос, Эйдзи Миякэ?
– Да. Это ложь. Господин.
– А по-моему, ты шпион Дзюна Нагасаки.
– Это неправда.
– Значит, тебе известно имя Дзюна Нагасаки?
– Да, я услышал его час назад. Только имя.
– Вы с Юдзу Даймоном пошли в «Пиковую даму» и донимали там одну из хостесс – тебе она известна как Мириам.
Я мотаю головой:
– Нет, господин.
– Вы с Юдзу Даймоном пошли в «Пиковую даму» и уговаривали Мириам переметнуться от меня к долбаным приспешникам предателя Дзюна Нагасаки.
Я мотаю головой:
– Нет, господин.
Ярость пятнает недвижное лицо Морино. Его голос холоднее абсолютного нуля.
– Ты отымел Мириам. Ты отымел мою малышку.
Вот он, переломный момент. Я мотаю головой:
– Нет, господин.
Франкенштейн шуршит картошкой фри в пакетике.
Морино открывает серую папку:
– Что ж, переходим к следующему фокусу. Объясни-ка, что изображено на этой фотографии.
Трубачи передают мне черно-белый снимок формата А4. Обшарпанный жилой дом. Крупным планом – третий этаж, где парень моего возраста просовывает что-то в приоткрытую дверь. Собака с абажуром на голове задирает лапу над цветочным горшком. Узнаю квартиру Мириам и себя тоже. Так вот почему я здесь. Плохи мои дела. Никакая ложь не поможет. Но куда заведет меня правда?
Костяшки пальцев с хрустом напрягаются.
– Я жду, как говорится, затаив дыхание.
Костяшки пальцев Морино с хрустом распрямляются. Во рту у меня сухо, как в песчаной яме.
– Ну, с какой стати твоя прыщавая физиономия маячила перед домом моей малышки?
Я рассказываю все по порядку, начиная от пруда Синобадзу в парке Уэно и кончая разговором с Мириам. Умалчиваю только о Суге, говорю, что сам взломал библиотечную базу данных. Морино обрезает кончик новой сигары. Я завершаю свой рассказ, приговор витает в воздухе. Ящерица поворачивается на стуле:
– Отец?
Морино кивает.
– По-моему, здесь что-то не так, Отец. Задроты-компьютерщики не станут таскать чемоданы на вокзалах, чтобы заработать себе на жизнь.
Мама-сан закрывает лэптоп:
– Отец. Я знаю, Мириам вам очень дорога, но нам пора разобраться с куда более важными делами, чтобы все шло по плану. Это наивное дитя из запредельной глуши, простофиля, который случайно забрел в чужие владения, – именно то, чем кажется. Шпионы Нагасаки – не младенцы в подгузниках. Его рассказ заполняет пробелы в рассказе Даймона; к тому же он и пальцем не прикоснулся к Мириам.
Морино ее уважает.
– Откуда такая уверенность?
– Во-первых, по вашему поручению вот уже две недели за Мириам следит лучший детектив Токио. Во-вторых, я – женщина.
Морино, прищурившись, изучает мое лицо. Я опускаю взгляд. Пищит мобильник. Франкенштейн встает и уходит в смежную комнату, чтобы ответить на звонок. За окном над головой Морино проплывает дирижабль. Еще выше, в солнечном поднебесье, поблескивает самолет. Мама-сан вынимает из компьютера диск и кладет в коробку.
– Скоро, – рявкает Франкенштейн в телефон. – Скоро.
Он возвращается за стол. Морино заканчивает меня изучать.
– Эйдзи Миякэ. Суд признает тебя виновным. Ты, тупой долбак, виновен в том, что суешь нос куда не следует. В соответствии с нашим окончательным приговором тебе отрежут яйца, вымочат их в соевом соусе, запихнут тебе в рот и заклеят его скотчем до тех пор, пока вышепоименованный орган не будет пережеван и проглочен до последней крошки.
Я обвожу взглядом присяжных. Никто не улыбается.
– Однако суд откладывает исполнение приговора при условии, что ты будешь соблюдать ряд ограничительных мер. Не смей и близко подходить к «Пиковой даме». Не смей приближаться к моей малышке. Даже если она тебе приснится, я об этом узнаю, и приговор тотчас приведут в исполнение. Я ясно выражаюсь?
Я чувствую запах свободы, но не решаюсь попробовать ее на вкус.
– Абсолютно, господин.
– Ты вернешься к своей бессмысленной жизни. Без промедления.
– Да, господин.
Мама-сан встает, но Морино меня не отпускает.
– Когда я был мальчишкой вполовину младше тебя, Миякэ, мы с друзьями ловили песчаных ящериц в дюнах на побережье Симанэ. Эти ящерицы очень хитры. Хватаешь ее, а она сбрасывает хвост и удирает прочь. Почему я должен верить, что ты не ускользнешь, оставив мне свой хвост?
– Потому что я вас боюсь.
– Твой отец меня тоже боится, однако же это не помешало ему оставить мне целый ворох хвостов.
Трубачи согласно кивают. Шербетка хихикает.
– Вы только что сказали «твой отец»?
Морино выдыхает дым:
– Да-а. Ты прекрасно это слышал.
– Мой настоящий отец?
– Да-а.
– Как…
– Как человек из плоти и крови, который обрюхатил твою мамашу, Марико Миякэ, двадцать лет тому назад. Кого еще я могу иметь в виду?
– Вы его знаете?
– Не то чтобы близко. Мы иногда встречаемся по работе. А что тебя так удивляет? – Морино смотрит, как земля уходит у меня из-под ног. – Итак, мой осведомитель не подкачал. В очередной раз. Она прекрасно работает. Ты в самом деле не знаешь, кто твой отец? Чего только не бывает в жизни! Полусирота приезжает в Токио на поиски отца, которого никогда не видел. Значит, ты решил, что сообщения в банкомате, которые по моему приказу передавали мои люди в банке, были от твоего настоящего отца? – Он слегка выпячивает губы, якобы в усмешке.
Ящерица фыркает. Морино похлопывает по папке:
– Здесь все о твоем отце. – Он обмахивается папкой, словно веером. – С тобой было непросто, но мой осведомитель докапывается до всего. Я поручил собрать информацию о тебе, и тут всплыл твой отец. Мы удивились. Надо же. А сейчас проваливай. – Он швыряет папку в металлическую мусорную корзину.
Ящерица встает и пинает мой стул.
– Господин Морино?
– Ты еще здесь?
– Прошу вас, дайте мне эту папку, пожалуйста.
Морино, прищурившись, смотрит на Ящерицу и кивает головой на дверь.
– Господин, если вам больше не нужна эта информация…
– Верно, не нужна, но мне доставляют удовольствие твои напрасные терзания. Мой сын проводит тебя в вестибюль. Там тебя ждет твой друг и наставник Юдзу Даймон. Выжатый как лимон. А теперь – вон отсюда, пока тебя не избили до потери сознания и не выбросили на помойку.
Я иду за Ящерицей, бросаю последний взгляд на мусорную корзину, и мой отец скрывается за захлопнутой дверью комнаты 333.
Я твердо намеревался презрительно пройти мимо Юдзу Даймона, не обращая на него никакого внимания. А потом замечаю распростертое на диване тело. Некоторые из моих знакомых умерли, но я никогда еще не видел покойника – бледного, совершенно неподвижного. Как поступают в таких случаях? Сердце колотится, как обезумевшая заводная боксерская груша. Диван поскрипывает: Даймон шевелится, приоткрывает дрожащие веки. Взгляд блуждает в пространстве, натыкается на меня.
– Что… с тобой… сделали? – Какое-то дребезжание, будто глухо лязгают шестеренки. – Что с тобой сделали, Миякэ?
Я наконец обретаю дар речи:
– Меня отпустили.
– Второе чудо за день. Ты не изувечен?
– Напуган до усрачки, но не изувечен. И уже не так напуган до усрачки, как секунду назад. Я думал, что ты умер! Что с тобой сделали?
Даймон не отвечает.
– Зачем… ты ходил к Мириам… Ну зачем?
– Она выронила библиотечную книгу, когда мы, э-э, случайно встретились в парке Уэно, после того как ты утром слинял. Я вернул ей книгу. Вот и все.
Уголки его губ чуть подрагивают в усмешке.
– А с тобой что сделали?
– Литр крови.
Я, должно быть, ослышался.
– У тебя взяли литр крови? Но это же…
– Да уж, больше, чем… берут в донорском пункте… Ничего, жить буду. Наказание за первую провинность.
– А зачем им твоя кровь?
– Наверное, сделают анализ и продадут.
– Кому?
– Миякэ, прошу тебя… У меня нет сил… для обличительной речи о черных рынках…
– Ты, вообще, как? По-моему, тебе нужно в больницу.
Даймону очень трудно говорить.
– Да, доктор. Я отделался малой кровью – точнее, шестой ее частью – за то, что оскорбил якудза. Жуть. Разумеется, мне повезло. Я остался жив. Согласен, это преступление. Но, прошу вас, не обращайтесь в полицию, потому что отец тоже в этом замешан.
– Хорошо, но болтаться в этом здании совершенно незачем.
– Одну… две минуты… дай мне… собраться с духом.
Я оглядываю вестибюль. Отсюда можно выйти, но снова не зайдешь. Коридор, ведущий в комнату переговоров, забран решеткой, которую запер Ящерица. Стеклянные стены вестибюля оклеены защитной пластиковой пленкой. Отдираю уголок: строительная площадка, заграждения, псевдокалифорнийский пляж на расстоянии полета футбольного мяча. По дощатым мосткам прогуливаются загорелые люди. Бездвижная гладь Тихого океана блестит, как море в фильмах про монстров. Я чихаю. Ох, только бы не простуда, не сейчас, пожалуйста. Мне страшно. А вдруг Даймон впадет в кому, если его отсюда не вытащить?
– Попытайся встать.