на крючок и снова берет ножницы. – И тут мой клиент заходится жутким кашлем, и мне приходится стирать с зеркала кровь. «Гм. Может быть, вам стоит вернуться к вашей прежней работе. Чем вы занимались до того, как стали шпионом?» Он несколько приободряется и говорит: «Я был летчиком». – «Вот и славно. Так почему бы вам не устроиться в авиакомпанию?» – предлагаю я. Он чихает, и – вот честное слово, сынок, – из правой глазницы у него выскакивает глаз и катится через всю комнату! «Вот наказание! – говорит он. – Мой лучший протез!» Ну, ты представляешь, я уже в полном отчаянии. «А может, вы напишете автобиографию, мой господин? – предлагаю я. – Ваша жизнь заслуживает „Оскара“, и не одного». – Гэндзи щелкает ножницами раз, другой, третий. – «Фильм, который про меня сняли, получил три „Оскара“». – «Великолепно, сэр! Я так и знал, что вам повезет!» – «Он завоевал три „Оскара“ через восемнадцать месяцев после того, как мой агент сбежал, прихватив с собой мой сценарий. По сценарию сняли фильм, который заработал в прокате миллионы долларов, а мне не перепало ни иены. И что хуже всего, знаете, кто там играл меня? С Джонни Деппом я бы еще смирился, но Брюс Уиллис?» Тебе покороче, сынок?
Тем временем в замшелом лесу госпожа Хохлатка с Питекантропом увязли среди величественных вязов в дебрях листвы и травы выше головы, между скалистой горой и твердью земной. Питекантроп поскреб в затылке и замычал. Следы Литературного Козлика давно смешались со следами священных коров и белых слонов, но Питекантроп ничего не сказал, боясь ввергнуть госпожу Хохлатку в отчаяние. Госпожа Хохлатка устроилась на пеньке, перевитом грибными гирляндами.
– Сейчас моему господину как раз пора бы съесть второй завтрак… Предупреди он меня, что собрался на прогулку, я бы заранее что-нибудь приготовила.
Из непролазных зарослей вырвался какой-то тип и распластался на земле. От неожиданности госпожа Хохлатка закудахтала и перелетела на твердь, а Питекантроп прыжком оказался между ней и неизвестным. С виду незнакомец не представлял угрозы. Он встал, одернул твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях, отряхнул с лацканов прелую листву, поправил обмотанные пластырем роговые очки и ничуть не удивился тому, что повстречал в заповедном лесу разумную курицу и давно вымершего предка homo sapiens.
– Вы их видели?
Такое бесцеремонное обращение слегка покоробило госпожу Хохлатку.
– Видели кого?
– Словесных церберов.
– Таких злобных, брызжущих слюной говорящих псов, что встретились нам на полях?
– Их самых. – Он в страхе прижал палец к губам и посмотрел на Питекантропа. – Слышите?
Потолок тишины опустился так низко, что его балки едва не задевали головы. Питекантроп промычал: «Нет». Писатель вытащил из своего венца длинный шип.
– Много лет назад я написал удачный роман. Я даже не думал, что кто-нибудь на самом деле захочет его напечатать, понимаете, но захотели; его буквально вырвали у меня из рук, и чем больше я желал, чтобы каждый его экземпляр лопнул, как перезрелый гриб-дождевик, тем лучше продавалось это убогое творение. Со всеми его ошибками, с его надуманностью, с его самолюбованием! О, я бы продал душу, чтобы отправить на костер весь тираж. Но, увы, Мефистофель так и не ответил на мой факс, и слова, которые я выпустил на свободу, преследуют меня с тех самых пор.
Госпожа Хохлатка вернулась на пенек и продолжила аудиенцию:
– Почему бы вам не уйти на покой?
Писатель утомленно припал к скалистой горе:
– Если бы все было так просто. Я прятался в школах мысли, в сложных смешанных метафорах, в залах ожидания аэропортов непризнанных государств, но рано или поздно я слышу далекий вой и знаю, что мои слова идут за мной по следу… – Страдальческая гримаса внезапно сменилась подозрительной. – А вас-то что завело в дебри замшелого леса?
– Наш друг ушел на прогулку – вы его не встречали? Рога, борода, копыта?
– Если он не Дьявол, значит писатель или безумец.
– Писатель. Как вы догадались?
– Только эта троица и может забрести в заповедные дебри. Шшшшшшшшш! – Писатель в ужасе вытаращил глаза. – Лай! Слышите лай?
Питекантроп негромко хмыкнул и покачал головой.
– Лжецы! – зашипел писатель. – Лжецы! Вы заодно с этими псами! Я знаю, какую игру вы ведете! Они за деревьями! Они приближаются![150]
Он стремглав бросился наутек, продираясь сквозь заросли. Госпожа Хохлатка и Питекантроп посмотрели друг на друга. Питекантроп замычал.
– Придурочный, – согласно кивнула госпожа Хохлатка, – как плюшевая панамка с помпонами!
Питекантроп осмотрел проем среди густой листвы и травы выше головы и снова замычал. В проеме виднелся беззвучный поток.
– Поспешай, копуша!
Госпожа Хохлатка перепархивала с камня на камень, а Питекантроп брел против чайного течения по дребезжащим тарелкам. Поэтому госпожа Хохлатка добралась до священного озера одним мигом. И вторым мигом заметила на мраморной скале степенное пенсне Литературного Козлика. А третьим мигом увидела в воде тело своего самого дорогого и близкого.
– Мой господин! Мой господин! Что же делать?!
Быстрее четверокрыла она метнулась через озеро, не замечая ни струящегося вверх водопада, ни тугой перчатки безмолвия. На пятом взмахе она подлетела к голове Литературного Козлика. Шестое чувство Питекантропа подсказывало ему, что священное озеро – это смерть; он предостерегающе рыкнул, но звука не последовало, и ему только и оставалось, что с отчаянием наблюдать, как его возлюбленная по воздуху скользнула, крыло в воду окунула и с плеском нырнула, замерев бездыханной близ Литературного Козлика. В семь прыжков Питекантроп достиг мраморной скалы и, охваченный скорбью, испустил восемь душераздирающих горестных немых стонов. Он колотил скалу, в кровь разбивая кулаки. Внезапно наш дальний предок успокоился, выдрал колючие репьи из шерсти и по отвесному склону взобрался на уступ, нависший над озером. Он сосчитал до девяти – считать дальше он так и не выучился, несмотря на все старания Литературного Козлика, – и прыгнул вниз, к бездвижным телам друзей. Великолепный прыжок, твердая «десятка». Не потревоженный ни единой мыслью, Питекантроп погрузился в воды священного озера. Он не знал слова «безмятежность», но именно безмятежность и ощущал.
– Добрый день. Кафе «Юпитер». Нагамини у телефона.
Ослица. По-моему.
– Э-э, алло. Можно поговорить с госпожой Имадзё?
– Извините, но, видите ли, она сегодня не работает.
– Понятно. А не могли бы вы сказать, когда ее следующая смена?
– Извините, не могла бы.
– Понятно. Из-за правил безопасности?
Ослица визгливо хихикает:
– Нет, не поэтому. Видите ли, последняя смена мисс Имадзё была в воскресенье.
– Понятно…
– Она студентка, учится музыке; в колледже начинается семестр, и поэтому она больше не будет здесь подрабатывать, понимаете, чтобы вплотную заняться учебой.
– Понятно. Я надеялся поговорить с ней. Я просто друг…
– Да-да, понимаю, вы друг и все такое…
– Может быть, у вас есть ее домашний номер? На какой-нибудь регистрационной карточке или в списке?
– Мы не держим здесь ни карточек, ни списков. К тому же госпожа Имадзё работала у нас всего месяц. – Ослица что-то бормочет про себя, размышляя. – Мы не держим здесь личные дела и все такое, понимаете, из-за нехватки места. Даже наша раздевалка меньше ящика, в который фокусник втыкает шпаги. Это несправедливо. А вот в Ёёги, понимаете, раздевалка достаточно большая, чтобы…
– Спасибо, госпожа Нагамини, но…
– Погодите! Госпожа Имадзё оставила мне свой номер, но только на тот случай, если позвонит некий Эйдзи Миякэ.
Убейте меня.
– Это я. Меня зовут Эйдзи Миякэ.
– Правда? – Ослица визгливо хихикает.
– Правда.
– Вот это да! Какое забавное совпадение!
– Да уж.
– Госпожа Имадзё просила меня дать номер, только если позвонит некий Эйдзи Миякэ. И вот звоните вы, и вас зовут Эйдзи Миякэ! Я всегда так говорю, понимаете. «Правда удивительней действительности». Я помню, как вы ударили головой того негодяя. Больно было, да?
– Госпожа Нагамини, пожалуйста, дайте мне номер госпожи Имадзё.
– Да-да, минуточку. Куда же я его задевала?
Номер Аи Имадзё из десяти цифр. На девятой цифре пальцы немеют от страха. А вдруг мой звонок ее смутит? А вдруг она подумает, что я – просто мудак, который не хочет оставить ее в покое? Что, если трубку снимет ее друг? Ее отец? Что, если она сама снимет трубку? Что говорить? Оглядываю торговый зал «Юникло». Покупатели, полки, пустое пространство. Нажимаю последнюю цифру. В квартире где-то далеко отсюда раздается звонок телефона. Кто-то встает, может быть, останавливает видео, может – откладывает палочки для еды, проклиная несвоевременную помеху…
– Алло!
Она.
– Э-э… – Я пытаюсь заговорить, но горло сжимается и исторгает какие-то невнятные звуки.
– Алло!
Нужно было лучше подготовиться.
– Алло! Представьтесь, пожалуйста. Кто вы?
Ко мне возвращается дар речи.
– Алло, это Аи Имадзё?
Глупый вопрос. Я знаю, что это Аи Имадзё.
– Я, э-э, мне, э…
Судя по всему, она рада.
– Мой рыцарь в сверкающих доспехах.
– Как вы узнали?
– По голосу. А как вы узнали мой номер?
– От госпожи Нагамини из кафе «Юпитер». После долгих переговоров. Если вам сейчас неудобно, то я могу, э-э…
– Вот и нет, как раз сейчас очень удобно. Я зашла в бюро находок на вокзале Уэно – вы как-то упоминали, что там работаете, – но мне сказали, что вы неожиданно уехали.
– Да, э-э, госпожа Сасаки мне говорила.
– Это из-за вашего родственника?
– Отчасти. То есть нет. В каком-то смысле, да.
– Ну, по крайней мере, теперь все прояснилось. Куда вы исчезли тогда, в «Ксанаду»?
– Я подумал, что у вас будет с кем поговорить, ну там, э-э, с организаторами и с музыкантами.
– Вот именно! И мне очень хотелось, чтобы вы наградили кое-кого своим фирменным ударом. Кстати, как голова? Мозг не пострадал?