– Значит, несколько дней?
– Теперь моя очередь. Ты – парень-каратист[192]?
– Нет. Я тот, кто бьет головой.
– Ага, он самый, парень-каратист. Приятно наконец услышать твой бесплотный голос. Это Аи называет тебя «тот, кто бьет головой», но, по-моему, «парень-каратист» смешнее.
– Э-э, наверное. Когда Аи вернется, не могли бы вы…
– От бабушки я унаследовала способность к телепатии. Я знала, что это ты звонишь. Ты не хочешь узнать, кто я?
– Вероятно, вы – та скромная и застенчивая девушка, с которой Аи снимает квартиру.
– В яблочко! Кхм. А на этот раз Аи встречается с человеком или ты еще один гремлин-психопат?
– Не то чтобы встречается… – Я заглатываю наживку. – «Гремлин-психопат»?
– Вот именно. Восьмидесяти процентам поклонников Аи прямая дорога в фильмы ужасов. Последний был Тварь из Черной лагуны[193]. Перепончатый, неповоротливый, влагонепроницаемый, ловил мух языком. Звонил в полночь и квакал до рассвета. Водил «вольво», носил блейзеры, раздавал диски с мадригалами собственного исполнения, а когда Аи просила сказать, что ее нет дома, грузил меня своими фантазиями. Мол, они с Аи сыграют свадьбу в токийском Диснейленде, а потом отправятся в турне по Афинам, Монреалю и Парижу вместе тремя сыновьями: Дилиусом, Сибелиусом и Йо Йо[194]. Однажды позвонила его мать, попросила телефон родителей Аи в Ниигате, чтобы начать переговоры о браке напрямую с производителем. Нам с Аи пришлось призвать на помощь воображаемого друга, бывшего боксера, которому впаяли срок за то, что он чуть не придушил ее предыдущего поклонника.
– Моя мать вам не позвонит, гарантирую. А…
– Ты когда-нибудь работал в пиццерии, парень-каратист?
– В пиццерии? А что?
– Аи говорила, что с завтрашнего дня тебе нужна работа.
– Да, нужна. Но я никогда не работал в пиццерии.
– Не беспокойся. С этим и мартышка справится. Если честно, еще недавно мы брали на работу этих мохнатых обитателей джунглей. Время паршивое – с полуночи до восьми утра, – на кухне жарче, чем в солнечном ядре, но за ночную смену неплохо платят. Это в центре – пиццерия «Нерон», напротив того самого кафе «Юпитер», где был нанесен легендарный удар головой. Вдобавок будешь работать со мной. Аи говорила, как меня зовут?
– Э-э…
– Конечно же, обо мне она думает в последнюю очередь. Сатико Сэра. Как в «Che sera, sera[195], что будет ля-ля ля-ля…». Ну, как-то так. Сможешь начать завтра вечером? В понедельник?
– Я не хочу отговаривать вас дать мне работу, которая мне так нужна, госпожа Сэра, но, может быть, сначала вам лучше со мной встретиться?
Сатико Сэра изрекает замогильным голосом:
– Эйдзи Миякэ, уроженец Якусимы… О тебе мне известно все…
– Господин Миякэ? – В чайном зале «Амадеус» метрдотель перестает перебирать пальцами. Изгибает бровь; искусство метрдотеля заключается в умении выразительно двигать бровями. – Прошу вас, следуйте за мной. Цукиямы ждут вас.
Цукиямы? Неужели дед убедил моего отца прийти вместе с ним? Народу больше, чем в прошлый раз, – чьи-то поминки, многие посетители в черном, – и мне трудно сразу найти двух мужчин, пожилого и средних лет, похожих на меня. Поэтому, когда метрдотель отодвигает стул за столиком, где сидят женщина и девушка – моя сверстница, я уверен, что здесь какая-то ошибка. Брови метрдотеля подтверждают, что ошибки нет, и я замираю, как дурак, а дамы оценивающе смотрят на меня.
– Прикажете принести еще чашку, мадам? – спрашивает метрдотель.
Женщина отсылает его со словами:
– Разумеется, нет.
Девушка в упор смотрит на меня презрительно-задумчивым взглядом – мол, а вдруг эта какашка застрянет в канализационной трубе? – а я запоздало замечаю некоторое сходство… Андзю! Пухленькая, с короткой стрижкой в завивке-гофре, насупленная Андзю. У нас одинаковые брови перышком.
– Эйдзи Миякэ, – говорит она, и я киваю, будто это был вопрос. – Жалкий, бесстыжий тип.
Внезапно меня осеняет. Это моя сводная сестра. Моя мачеха теребит бронзовое ожерелье на шее – такое массивное, что остановило бы удар топора, – и вздыхает:
– Давайте сделаем так, чтобы эта встреча прошла как можно быстрее и безболезненнее. Садитесь, господин Миякэ.
Сажусь. Чайный зал «Амадеус» отъезжает на задний план, будто на экране телевизора.
– Госпожа Цукияма, – я подыскиваю слова, чтобы выразиться повежливее, – благодарю вас за письмо, которое вы прислали месяц назад.
Притворное удивление.
– «Благодарю вас»? Вы пытаетесь иронизировать, господин Миякэ?
Я оглядываюсь по сторонам:
– Э-э… вообще-то, я ожидал увидеть здесь своего деда…
– Да, мы знаем. Ваша встреча была записана у него в ежедневнике. К сожалению, мой свекор не может прийти.
– А… понятно.
Они заперли его в шкафу?
У моей сводной сестры хлесткий голос.
– Дедушка скончался три дня назад.
Хрясь!
Мимо проходит официантка; на подносе – порции чизкейка с малиной.
Мачеха натянуто улыбается:
– Честно сказать, меня удивляет, что в прошлый понедельник вы не заметили, как он болен. Заставили его бегать по городу, развели какую-то дурацкую конспирацию. И наверняка очень гордитесь собой.
Ничего не понимаю.
– Я с ним никогда не встречался, тем более в прошлый понедельник.
– Врешь! – бросает моя сводная сестра. – Врешь. Мама же сказала, у нас есть его ежедневник. Угадай, чье имя там указано в записи о встрече неделю назад!
Мне хочется залепить ей рот изолентой.
– Но в понедельник мой дед был еще в больнице.
Моя мачеха утомленно опускает голову на руки:
– Ваша ложь ставит нас всех в неловкое положение, господин Миякэ. Нам точно известно, что в прошлый понедельник мой свекор покинул больницу, чтобы встретиться с вами! Он даже не предупредил дежурную сестру, потому что его бы не выпустили. Ему было очень плохо.
– Я не лгу! Мой дед был слишком болен, поэтому прислал на встречу своего друга[196].
– Какого друга?
– Адмирала Райдзо.
Мачеха и сводная сестра переглядываются. Сводная сестра презрительно хихикает, мачеха улыбается, поджав напомаженные губы. Эти губы целуют моего отца.
– Ты встречался с дедушкой, – заявляет моя сводная сестра. – Но тебе не хватило ума его узнать!
Мое самообладание на пределе. Я перевожу взгляд на мачеху, ожидая объяснений.
– Это последний розыгрыш моего свекра.
– Зачем моему деду притворяться каким-то адмиралом Райдзо?
Моя сводная сестра ударяет по столу кулаком:
– Он тебе не дед!
Я не обращаю на нее внимания. Мачеха злобно сверкает глазами:
– Он просил вас подписать какие-либо документы?
– Зачем, ну зачем моему деду выдавать себя за кого-то другого?!
– Вы что-нибудь подписывали?
Продолжать бесполезно. Завожу руки за голову, откидываюсь на спинку стула и изучаю потолок, чтобы успокоиться.
«Да, друг мой, плохи твои дела, – говорит Моцарт. – Выпутывайся сам. Я тут ни при чем».
Нестерпимо хочется курить.
– Госпожа Цукияма, к чему все эти распри?
– «Распри», – бормочет моя сводная сестра. – Очаровательное выражение.
– Как мне убедить вас, что я просто-напросто хочу встретиться с отцом?!
Мачеха наклоняет голову набок:
– Спокойнее, господин Миякэ…
Я не выдерживаю:
– Нет, госпожа Цукияма, я сыт по горло вашим спокойствием! Я не…
– Господин Миякэ, вы устраиваете…
– Заткнитесь и выслушайте меня! Мне не нужны ваши деньги! Мне не нужна ваша помощь! Я не собираюсь вас шантажировать! С чего вы взяли, что я буду вас шантажировать? Я устал метаться по городу, разыскивая собственного отца! Вам угодно презирать меня? Прекрасно, я это переживу. Но позвольте мне встретиться с ним – всего один раз! – и если он лично скажет, что не хочет меня видеть, так и быть, я исчезну из вашей жизни, начну жить своей собственной, как положено. Вот и все. Больше ничего. Неужели это так трудно понять? Я слишком много прошу?
Я опустошен.
Сводная сестра мнется в нерешительности.
С лица мачехи исчезает невыносимая усмешка.
Кажется, они меня все-таки услышали. Равно как и половина посетителей чайного зала «Амадеус».
– На самом деле – да, вы слишком много просите. – Мачеха наливает себе и своей толстухе-дочери слабый чай из рифленого чайника. – Допустим, я приму ваши заверения, что вы не желаете зла моей семье, господин Миякэ. Допустим даже, что я отчасти сочувствую вашему положению. Однако же это не меняет главного.
– Главного?
– Если говорить без обиняков, то мой муж не имеет ни малейшего желания с вами встречаться. Похоже, вы верите в какой-то заговор, цель которого – помешать вашей встрече. Это не так. Мы здесь не для того, чтобы вас запутать. Мы здесь для того, чтобы передать вам просьбу моего мужа. Он хочет, чтобы вы оставили его в покое. Он оказывал вам финансовую поддержку не ради того, чтобы вы лелеяли надежду на воссоединение с отцом. Он просто покупал себе право остаться для вас никем. Неужели это так трудно понять? Мы слишком много просим?
Мне хочется плакать.
– А что ему мешает сказать мне об этом лично?
– Если кратко, то… – Мачеха отпивает чай. – Позор. Ему стыдно за вас.
– Как может быть стыдно за сына, с которым отказываешься встречаться?
– Моему мужу стыдно не из-за того, кто вы, а из-за того, что вы собой представляете.
Один из посетителей в конце зала встает, резко отодвигая стул назад.
– Вы мучаете его, нас, да и себя самого. Прошу вас, перестаньте.
Официантка натыкается на стул. Чашки и порции чизкейка с малиной соскальзывают с подноса, тонкий фарфор разлетается звенящими осколками, шелестят сочувственные вздохи. Мачеха, сводная сестра и я вместе с ними смотрим в ту сторону. Метрдотель подлетает к месту происшествия, чтобы лично руководить уборкой. Покаянные извинения, заверения, распоряжения, губки для чистки ковров, совки для мусора. Шестьдесят секунд спустя от лавины чизкейков не остается и следа.