– Или перевернули поднос…
– Незаметно перевернуть поднос – возможно ли? – недоверчиво спросил Шура.
– Только во время всеобщей суматохи, когда мужчины пришли с шампанским.
– Все равно рискованно! И главное, зачем?
– Да, главное – зачем… Слушай, Шура, а в шкафчике отпечатки Марины Ивановны и внутри и снаружи?
– Нет, – неохотно призвался Наполеонов, – только снаружи.
– А внутри?
– Внутри вообще чисто! Тщательно вытерто.
– Шура! Зачем Замятиной стирать свои отпечатки, если они там вполне естественны?
– Может, следы заметала…
– Нет, здесь что-то не так! Нужно все еще раз тщательно изучить внутри! Бери-ка ты с утра завтра своего Незовибатько…
– Бесполезно! – уперся Наполеонов.
– Шура! Я тебя прошу!
– Ну, ладно, если просишь…
– Спасибо.
– Не за что, не знаю, захочет ли эксперт, – отозвался Наполеонов.
– Уговори!
– Ладно.
– И еще, Шура, я должна увидеть отпечатки на бокалах.
– Могу описать.
– Я должна увидеть собственными глазами! – упорствовала Мирослава.
– Хорошо. Завтра часов…
– Нет, Шура, – перебила Мирослава, – я прямо из дома поеду с тобой.
– Из дома, так из дома, – пробурчал Наполеонов, веревки ты из меня вьешь, подруга.
– Так ведь ради дела!
– Ладно, а теперь я хочу спать! – заявил Шура.
– Морис, проводи, пожалуйста, дорогого гостя в его комнату.
– Сам не заплутаю.
Миндаугас улыбнулся, но все-таки пошел с Шурой.
Мирослава осталась сидеть у камина, наблюдая за медленным танцем огня.
Что-то не давало ей покоя. Что-то неуловимое плыло перед ее внутренним взором, складывалось в мозаику, проступало и!.. снова распадалось на части.
Не хватало какого-то кусочка, чего-то совсем малого и оттого не замечаемого или не осознаваемого. Но чего?
Морис вернулся в комнату и присел рядом с Мирославой.
– Есть какие-нибудь идеи? – тихо спросил он.
Она качнула головой.
– А у тебя?
– Мне кажется, ничего не решить без отпечатков. Капитан говорил о них что-то непонятное…
– Да, завтра я непременно должна их увидеть.
– Я так же, как и вы, считаю, что Замятина не убивала Мареву.
Мирослава заглянула в его глаза, ставшие темнее и ярче от падающих на них отсветов огня.
– В то же время, – сказал Морис, – если быть объективным, то убить Мареву имела возможность только Замятина.
– Что-то здесь не так, – Мирослава задумчиво провела кончиками пальцев по лицу.
– Думаю, что теперь самое лучшее – лечь спать, – произнес Морис.
– Согласна. Спокойной ночи, – Мирослава ушла к себе.
– Спокойной ночи, – Морис задержался, чтобы загасить огонь в камине.
Кот потянулся, лизнул лапу и перевернулся на другой бок. Его золотистые глаза сверкнули в темноте и спрятались за темными веками.
… За окном спал сад. По занесенным снегом дорожкам бродил мороз и покрякивал.
А высоко в небе горели звезды, осколком зеркала плыла луна и лунные зайцы прыгали по сугробам, забираясь на крыши домов, и при малейшей возможности проникали в теплые комнаты сладко спящих и ни о чем не подозревающих людей…
Морис поправил шторы в своей комнате, лег в постель, выключил ночник и закрыл глаза.
Ему снилось море. Дюны и аромат сосен, расплавленных летним солнцем.
Какая-то женщина бежала по кромке воды и улыбалась.
Море, как преданный пес, лизало стройные ноги, а в глазах ее отражалось небо.
– Мама, – тихо сорвалось с губ спящего Мориса, – мама!
Глава 9
Утренняя заря, просыпаясь, приоткрывала ресницы, сквозь которые пробивались первые, еще несмелые, лучи солнца. Казалось, она потянулась… и зябко повела плечами. Алая шаль облаков сорвалась с места и растаяла вдали. Поблекли пурпурные всплески на востоке, и воздух стал прозрачно-голубым.
Пригоршни белых звезд посыпались с неба, стало первозданно свежо и спокойно вокруг.
Завтракали внизу в столовой.
Мирослава и Морис по утрам ели овсянку и пили зеленый чай.
Для Шуры была приготовлена толстенная яичница с колбасой, бутерброды с сыром и маслом, которые он сверху намазывал клубничным вареньем.
Больше всего Наполеонова поражало, что кот тоже ел овсянку.
– Правильно говорят, – ворчал Шура, – какие хозяева, такие у них и коты…
У него в голове не укладывалось: как можно добровольно есть это каждое утро?
После завтрака Мирослава и Шура отправились к своим «Волгам».
Правда, дорогу к гаражу пришлось предварительно расчистить. За ночь опять все занесло снегом.
И все-таки было приятно смотреть на пушистые холмы кристальной чистоты, слегка позолоченные лучами солнца.
– Какой у вас тут воздух! – невольно вырвалось у Наполеонова, – не воздух, а волшебное зелье зимы…
Воздух, действительно был удивительно чистым, прозрачным, напоенным свежестью выпавшего за ночь снега.
– Шура, ты оказывается романтик, – улыбнулась Мирослава.
– А то ты об этом раньше не знала, – отозвался Наполеонов. – Так я поживу у вас денька три?
– Я же сказала: живи, сколько хочешь, – отмахнулась Мирослава. – Поедем, уже девятый час.
Две Волги медленно проплыли по заваленной снегом дороге коттеджного поселка. Однако и по шоссе ехать было немногим лучше.
– И когда у нас дороги начнут чистить, – ворчал Шура.
До отделения добирались больше сорока минут.
… В кабинете Наполеонова пахло растворимым кофе. На окне цвела большая красная герань.
Шура закрыл дверь на ключ изнутри, сел за стол напротив Мирославы и положил перед ней снимки.
– Что же это такое? – невольно вырвалось у Мирославы.
– Как видишь…
– Дай подумать… На обоих бокалах отпечатки обеих женщин. Но…
– Вот именно, но!
– Постой, Шура! Если они поменялись бокалами, то на четыре пальца Маревой ложится один палец Замятиной во встречном направлении. И так же во встречном положении на другом бокале должен лечь большой палец Маревой на четыре Замятиной.
– Ага…
– Если же повернули поднос, то отпечатки должны лечь друг на друга: в одном направлении четыре пальца Маревой на четыре Замятиной и один – Замятиной на один Маревой. Так?
– Так, – согласился Наполеонов.
– У нас же на одном бокале – четыре пальца Маревой на большом Замятиной в одном направлении, и один Маревой – на четырех Замятиной в одном направлении…
– На другом бокале большой палец Замятиной с той стороны и в том направлении, что и четыре пальца Маревой и четыре пальца Замятиной ложатся на один Маревой в одном направлении.
– Ерунда получается…
– Нет, Шура, если бы они обе были правшами, то при вращении подноса четыре пальца Замятиной легли бы на четыре пальца Маревой и один на один, так же легли бы пальцы Маревой на пальцы Замятиной. Одна из них была левшой.
– И кто же?
– Ты же общался с Замятиной. И что?
– Она правша.
– Значит, Марева левша.
– Я сейчас сойду с ума! – Шура стал быстро ходить по кабинету, – что нам это дает?
– Пока ничего…
– Спасибо, Мирослава Игоревна, умеете вы успокоить человека в трудную минуту.
– Шура, нужно ехать к Замятиным.
– Зачем?
– Посмотреть шкаф, ящик, где лежали лекарства, поговорить с Мариной Ивановной.
– Поехали! – махнул рукой Наполеонов.
– Прихвати с собой Незовибатько.
– Угу.
Шура поднял трубку и набрал номер телефона.
– Черт, – вырвалось у него минуту спустя.
– Что случилось?
– Незовибатько на выезде. Раньше завтрашнего дня не получится.
– Хорошо, – сказала Мирослава, поднимаясь, – поедем завтра.
– Где встретимся? – спросил Шура.
Мирослава искренне расхохоталась.
– Что смешного? – удивился Наполеонов, – ах, да! Я же ночую у вас! Тогда до вечера, – махнул он рукой.
– До вечера, только сначала отопри кабинет.
Шура достал ключ, открыл дверь, – у меня куча дел, – пожаловался он.
– Ничего, справишься, – улыбнулась Мирослава и быстро пошла по коридору.
Шура посмотрел ей вслед. Вздохнул и вернулся к себе.
У него действительно, было еще несколько дел, кроме убийства Елены Маревой, и все их нужно было раскрывать…
Когда Мирослава вернулась домой, Морис уже расчистил снег и занимался бумагами.
– Я что-то проголодалась, – сказала Мирослава, заходя в приемную и присаживаясь на край стола.
– Тогда будем обедать, – отозвался Миндаугас.
– Надеюсь, заодно и поговорим, – подумал он про себя.
– Хорошо, встретимся в столовой через полчаса, – сказала Мирослава и вошла к себе в кабинет.
Волгина села за стол, положила перед собой чистый лист бумаги и уставилась на него. Минут десять она сидела неподвижно, казалось, ни о чем не думая.
Потом откинулась на спинку кресла, резко встала, прошлась по комнате и снова села на прежнее место.
Замятина Марина Ивановна была ее клиенткой. Она нуждалась в ее помощи. И в то же время все указывало на то, что убить Мареву могла только ее подруга Марина Замятина.
Мирослава покинула кабинет и спустилась в столовую.
Вся комната была залита солнцем. Пахло грибами…
Если не смотреть в окно, то можно было подумать, что наступило лето…
Возле зеленой пальмы тихо журчал фонтан, на подставках в горшках цвели тюльпаны, нарциссы, в длинной плошке на полу зеленела кошачья трава. Дон валялся на солнце кверху брюхом, зажмурив глаза.
Его кошачье величество было накормлено и принимало солнечные ванны, поэтому, когда вошла Мирослава, он только издал тихий, короткий звук приветствия, но не пошевелился.
– Даже не верится, что за окном зима, – вздохнула Мирослава, присаживаясь за стол.
– Когда на улице тянется долгая сырая осень, вы мечтаете о зиме, о белом снеге.
– Ты, как всегда, прав, – улыбнулась Мирослава, – но теперь я хочу весну.
– Скоро будет, – пообещал Миндаугас.
– Пахнет грибами…
– У нас на обед шампиньоны.
– Прекрасно!