— Опять все встало, как это все заколебало! — таксист поддался панике остальных водителей, которые то и дело норовили снести руль к «чертовой матери» и залить улицу бранным потоком слов.
Господин вытряхнул содержимое мешка — купюры подхватили сильные порывы ветра, вмиг образовавшиеся и пришедшие на помощь затеи. Компаньон в сером костюме натянул шляпу и удалился с крыши, а Господин и его помощник расплывались в улыбке от зрелищной картины. Ветер игрался со стаей бумажек, рисуя над низким городом волны. Молодой человек опустил стекло, чтобы получше разглядеть этот импровизированный и необъяснимый перфоманс.
— Как вам такое? — спросил Макс, но таксист буркнул что-то про холодный ветер, который он терпеть не может.
Мимо машины низко пролетели несколько купюр, Макс смог разглядеть на одной из них портрет статного мужчины на фоне трех исполинских небесных светил. Он спешно поднял стекло, ощущая, как кожа полыхает от холода. На мгновение окружающий мир погрузился во тьму, а все тело покрылось толстым слоем морской пены. Соленый привкус не проходил до Зеленой улицы, где пришлось выйти из машины и показать на пропускном пункте документы.
— Вас точно ждут? Вы уверены? — спросил вооруженный мужчина, винтовка и бронежилет не вызывали симпатии у Макса, но пришлось заручиться улыбкой и удачей.
— Вообще-то я Макс Большаков, — выдохнул юноша.
— По документам вижу. Думаешь, я в глаза долблюсь, а? — зарычал вооруженный мужчина.
К огромным воротам подъехал черный джип, из него, как из ларца вышли двое одинаковых мужчин: оба в черных толстовках и джинсах. У водителя на носу громоздилась красная оправа с тонким голубым стеклом, а у пассажира помимо солнцезащитных очков был надет громоздкий капюшон. Водитель подошел к вооруженному человеку со словами:
— Ну вот, своих не признаешь, Гоша. Да и откуда тебе знать, ты тут третий год работаешь. Свой он, свой, Константина Дмитрича племянник. Ручаюсь лично за него. Макс, приветствую, категорически, от всего сердца. Ну, какими судьбами, можно сказать, на родину?
Губин-старший крепко пожал руку, а затем обнял своего бывшего соседа, но соседями они были условными, так как дом Губина располагался в самом начале закрытого сектора, и до дома Константина Дмитриевича требовалось десять минут пешего шага.
Макс не питал теплых чувств к Губину и уж тем более к его сыну, стоявшего мраморной статуей с не сходящей ухмылкой.
— Мы такси не пропустим, — вмешался вдруг мужчина с оружием. — Вы тогда сами подкиньте к Большакову или пусть пешком идет.
— Конечно, подвезу, нет проблем. Макс, ну, как в старые добрые, прокатимся. Ты совсем не изменился, только подкачался смотрю. Девчонкой какой-нибудь обзавелся?
— Да, — коротко ответил юноша с заднего сидения. Он старался не обращать непрерывные смешки Губина-младшего.
С Антоном он проучился несколько лет в одной школе, пока Губин не решил перевести сына на домашнее обучение. В школе юноша был из тех, кто пинал и унижал «низших». Девушки его сторонились и часто говорили о нем не самые лестные слова: «У Губина дьявольские глаза, в них невозможно смотреть, в дрожь бросает при одном только виде. Пусть встречается со слепой или носит темные очки».
Губина-младшего такие комментарии задели, и после очередного камня в свой адрес он купил солнцезащитные очки. Щеголял по школе, изображая из себя слепого. Подойдя к очередной девушке, раннее отказавшейся пойти на свидание, сказал:
— А теперь не видно моих чертовых глаз? Теперь ты довольна?
Девушка сбежала вниз по лестнице от него, расталкивая детей на своем пути и громко звала на помощь. Губин вызвался провожать ее до дома после занятий, но та отказалась.
— А чего ты вообще хочешь? Какой тебе парень нужен?
— Хотя бы уравновешенный и эмпатичный, — она спешно вышла за школьные ворота в надежде напроситься к кому-то из подружек в гости. Идти до дома в компании с Губиным, по ее мнению, было опасно.
Снег застилал улицы, закапывал заживо людей, наслаждаясь своим величием. Солнце уже давно скрылось за раскидистым парком, и белый покров без его наблюдений тихо укрывал все пространство.
— Ты знаешь, что зима — это маленькая смерть? — голос Губина был похож на тихое эхо. — Марина, ты думаешь, что я тебе желаю зла? Какая же ты дура, Марина.
Марина бросилась домой через парк — Губин погнался за ней, крича вслед:
— Да какого черта ты убегаешь? Я не прокаженный. Я лишь хотел сказать, что ты мне очень нравишься, вот и все! Или ты обижаешься, что пытался с твоей подружкой закрутить?
Его крики перебили вопли Марины. Губин снял очки, но крупный снег окутал все вокруг — ничего не было видно:
— Помогите, — донесся плач Марины.
Губин пошел на крик, перед тем, как увидеть Марину в последний раз в жизни. Снежная буря замерла, ледяные мухи зависли в воздухе. Марина барахталась в темном пруду, увлекаемая на глубину.
— Губин, ты дьявол! — прозвучали последние слова Марины.
В эту историю мало кто верил, потому что по рассказу Губина, он кинулся спасать Марину, но та решила закрыть глаза и опуститься на дно, лишь бы не видеть ненавистных глаз Антона.
— Неужели я дьявол? — после случившегося Губин приходил в себя несколько недель. Его мать спрятала в доме все острые предметы, потому что однажды ей приснился сон, как единственный сын выкалывает себе глаза, лишь бы больше не пугать людей.
— Это твоя изюминка, ну, две изюминки. Подумаешь, глаза красного, фиолетового цвета. Станешь несметно богатым и, вот увидишь, введешь новую моду. Девушки будут в очередь выстраиваться, — утешала мать.- А люди по всему миру примутся покупать линзы и менять цвет глаз, лишь бы быть похожими на тебя. Деньги всегда диктуют моду.
Но Антон не унимался, проклинал себя за случившееся. Нельзя было сказать, что этот высокомерный выскочка любил Марину, но он к ней привязался. И каждый вечер приносил цветы на место ее гибели.
— Жаль, что тебя похоронили. Ты бы могла плавать в этом пруду, как сирена и каждую ночь, когда никто не видит, утаскивать эти цветы в свой новый дом. Ты бы могла из них построить себе кровать, стол и кресло. И спокойно жить на глубине этого пруда.
Дома у Губиных после происшествия было неспокойно. Помимо параноидальных опасений матери рассуждения главы семейства о будущем сына носили неутешительный характер:
— Может, решимся на операцию? Или линзы ему закажем, чтобы больше не мучался? Эти дети его угробят. Представь, как это все действует ему на психику. Дьявол, ад, черт. Мы в конце концов, люди верующие, должны показывать другим, что мы не сатанисты какие-то или сумасшедшие.
— Ты, как и все, считаешь нашего сына воплощением дьявола? — мать Антона испуганно посмотрела наверх, прямо над их комнатой в эту минуту из угла в угол бродил их сын.
— Нет, не считаю, но думаю, будет лучше скрывать его недуг, понимаешь? Я не хочу, чтобы партнеры считали, что я в беса верую.
— Ты слишком большое значение предаешь этому. Раньше тебя это не волновало, — вздохнула Елена.
— А сейчас волнует, представь себе. Ты хочешь, чтобы ребенок окончательно замкнулся в себе и больше никогда не завел друзей, оставил себя книгами и закрылся навсегда в комнате? А что потом? Он начнет сочинять, будет ходить как призрак по дому и плохо закончит. Возомнит себя гением непонятым, — голос Губина-старшего стал тише, мужчина опасался, что сын может подслушивать, — а потом что мы с этим гением будем делать, а? Я бабки на всякую самодеятельность не собираюсь ему отстегивать. Ему надо работать в первую очередь, в бизнес въезжать.
— Может, мы его за границу отравим? К моем сестре, а что? Она уже десять лет…
— … в Бруклине. От мужика к мужику в руки переходит, — и Губин был прав. — Нет, ну даже если бы она с умом бабой была, то какой толк отправлять Антона туда сейчас? Он же не вернется. Скажет, отечество ему больше не отечество. Гудбай, фазер. Гудбай, мазер.
Елена вышла из комнаты со словами: «Ты слишком плохо знаешь своего сына». И она была права. Антон, когда все засыпали, тайно уходил из дома. Он шатался по ночным улицам и представлял себя невидимым и вечным. Однажды во время таких прогулок он увидел, как по Светлой улице бредут Максим и Юра. Он окликнул ребят, но те не подали вида.
«Наверное, я теперь невидимка и вправду», — прошептал Губин-младший.
Но он решил не отчаиваться и все же поравняться с ребятами. Их связывала не только общая школа, но жизнь в охраняемом секторе. Для Антона это было родственной связью.
— А куда вы идете? — поинтересовался он у ребят. — Да еще и с цветами.
— В парк, — коротко ответил Юра.
В день, когда директор школы на всеобщем собрании объявил о смерти Марины, Юра при всех разрыдался. Новость о гибели застала его на первом уроке алгебры. Он никогда не помнил себя таким подавленным и злобным.
— И с цветами. Это правильно. Марина очень их любила. Однажды я подслушал, что она мечтала о своей оранжерее и вообще хотела бы работать флористом, но…
— … но ты ее грохнул! — Юра налетел с кулаками на своего одноклассника, повалил его на землю и стал нещадно бить.
Макс вмешался в это катание по земле. Он сумел убедить Юру, что Марина бы хотела каждый вечер слышать покаяния того, кто ее преследовал и по чьей вине она утонула, а не видеть его душу, блуждающую по городу.
Стояла холодная весенняя ночь. Почва пила нещадно талую воду и плевалась ею. Парк погряз в слякоти и прошлогодней листве. Пахло мокрой древесиной и смертью.
— Теперь твоя душа навечно в этом озере. Прости его, — Макс указал пальцем на виновника трагедии, — может, у него дьявольские глаза, но сердце точно человеческое. Может быть, он исправится.
Глава 2
Антон опустил затонированное стекло, когда Макс поравнялся с ним:
— Ты изменился. Не знаю в какую сторону, но мужественности прибавилось.
— А ты — сам дьявол, помнится, — буркнул Макс.
Машина тут же рванула назад, чуть не задев Макса.