— Спасибо, что не превратили меня в кровавую отбивную. И вам всего доброго, милые соседи, — Макс истерически рассмеялся.
Огромные черные ворота распахнулись перед ним. Макс вошел на территорию роскошного каменного особняка. Константин Дмитриевич воплотил свою детскую мечту — построил дом в готическом викторианском стиле. Никто не встречал нежданного гостя, даже садовника нигде не было видно. Лишь фонари один за другим непрерывно мигали.
«Они вздумали меня напугать? Да они не могут не знать, что я здесь. Охрана их десять минут назад должна была известить», — юноша немного паниковал. Еще учась в школе, он однажды увидел сон о том, как возвращается после занятий домой, а особняк исчез: открываются ворота, а вместо дома — стройка. Грязные, страшные люди укладывают кирпичик за кирпичиком.
«А где я?» — плачет маленький Макс.
Строители его игнорируют, они ни слова не понимают, лишь переспрашивают: «Я? Хде? Я?»
Сейчас же особняк с особой жестокостью был превращен в исполинское чудовище с массивными пристройками. Одному дяде известно, для чего ему столько помещений. Когда-то давно он хотел вместо огромной лужайки с заплесневелыми фонтанами построить зеленый лабиринт, но его отговорила Александра Николаевна. Она легла на мерзлую зеленую лужайку и сказала:
— Не сдвинусь, пока не передумаешь. Вот сдохну здесь от холода, тогда что хочешь делай на этом участке. Ты сад придумал огромный — мы посадили его по молодости. Теперь это огромное страшное место, которое и вырубить боязно — вдруг проклятья посыплются.
Тогда же Константин Дмитриевич отступился от своей затеи. После этого случая он не выходил из кабинета два дня и на фабрике не появлялся. В городе то и дело говорили, что он решил застрелиться, потому что «любимая Шурочка последнюю плешь проела». Женщины охотились за этим томным уже не молодым мужчиной, писали ему письма, даже звонили домой. Но каждый раз к телефону подходила Александра Николаевна и грубым тоном отвечала:
— Шлюха ты подзаборная. Никакого Константина Дмитриевича больше нет. Его тюкнула Шурочка. Можешь остальным шлюхам так и передать.
Обычно она бросала трубку или вырывала шнур из розетки, но через какое-то время снова налаживала телефон — гнев ее отпускал.
— В Костю влюбился огромный колл-центр, ну это невозможно! Постыдились бы, при живой-то жене! — Александра Николаевна жаловалась при случае домработницам. Помощниц и помощников по хозяйству она всегда отбирала сама: женщин всегда оставляла заурядных и даже страшных.
Ей прельщала сама мысль, что в доме не будет даже повода для ревности, но своему мужу всегда говорила: «Я тебе доверяю, но не могу спокойно поручиться за совесть других женщин. Сейчас же столько психологов развелось, что каждый раздает активные призывы по завоеванию мужчин».
— У нас тоже есть принципы и совесть. Не думаешь ли ты, что мы все козлы? — с легкой иронией говорил Константин Дмитриевич всякий, когда выходил из дома по делам.
— Конечно, нет, — ответила Шурочка, поцеловав на прощание мужа. И затем, как только захлопнулась дверь в столовую, закончила предложение, — я гораздо худшего мнения о вас.
Макс был ошарашен внезапным появлением тети, она неслась к нему в домашнем костюме с прозрачной стеклянной колбой:
— Мой мальчик приехал, господи, мой милый Максик!
Она бежала к нему медленно, еле переставляя ленивые ноги. Ей было свойственно медленно и властно двигаться при любых обстоятельствах.
Долго описывать, сколько радости и восторга вылила на Макса Шурочка, поэтому перенесемся сразу в гостиную, где хозяйка дома уже ввела в курс дела своего племянника: дела супруга идут в гору, от женщин нет отбоя и она круглые сутки охраняет верность мужа.
— А Мише уже 11, можешь себе представить? Мой сыночек уже такой взрослый, такой взрослый, — тетя зачем-то принялась размешивать остывший чай. — Сейчас он у своего друга, возможно, ты заметил такой большой синий дом с белыми колоннами, когда сюда ехал. Не мрамор, конечно, но тоже красиво. Так вот он у Воркиных сейчас, играет в теннис.
— Ты так говоришь, словно я совсем не знаю о нем ничего. Мы же с Мишей созваниваемся, в соцсетях переписываемся. А это что такое? — Макс только сейчас заметил несколько прозрачных колбочек: одну на маленьком столике, и еще несколько торчащие из стен.
— Это мой эксперимент, занимаюсь теперь аромамаслами, хочу создать уникальный аромат для этого дома. Запах должен быть незабываемым. Но только твой дядя не в восторге, вчера он заявил, что воняет формальдегидом. Знать не знает, как он воняет, а еще какие-то сравнение проводит. Смешной такой!
Макс немного поморщился после этих слов, он старался скрывать свою гримасу как можно дольше: по комнате разносилась вонь со страшной силой еще с того момента, как подали чай.
— Кажется, сдохла очередная крыса, — захихикала тетя, — скажу сейчас же, чтобы проверили дом. У нас их здесь целое полчище.
— Получается, где-то тонет корабль, если все крысы бегут сюда, — то ли в шутку, то ли всерьез произнес дорогой племянник.
— Хоть я и не любитель твоих художественных сравнений, но, возможно, ты прав. Надеюсь, конкуренты Кости провалятся сквозь землю. Представляешь, один недоумок решился построить завод на другом конце города. Его инициативу мэр одобрил, сказал, что нужно привлекать в город капитал. А я считаю, что превратят наш город в гиблое место. Выйти будет страшно. Представляешь, какие потоки рабочих сюда хлынут, и так в городе пробки, людей столько, что плюнуть некуда. Взяла бы и выкупила весь город. И жила бы в нем вместе с Мишей и с Костей. Ну и тебя бы, разумеется, всегда ждала в гости. Ты очень вовремя приехал, сегодня к нам придет Тимофеев. Должен вместе с Юркой прикатить! Как раз увидишь своего одноклассника.
— Ой, не хочу никого видеть, — заявил Макс. Он открыл окно, так как становилось удушающе от противного запаха. По дому уже вовсю носились работники в поисках источника зловония.
— Это еще почему? Вы же так дружили с Юрочкой в школе. Поняла! Это все столичное влияние, теперь Юра для тебя низшее существо, провинциал. Когда твой горе-отец укатил за границу и оставил тебе жилье, ты совсем изменился, мой милый. Отказался от многих, нет, я не против, старую кожу нужно сбрасывать и выкидывать, но ты радикал, ты ее сдираешь вместе с мясом.
— Знаю, что звучит дико, но я до сих пор считаю Юру лучшим и единственным другом, несмотря на то что не общались после выпуска.
Оба опустились в молчание, Максу больше нечего было добавить, не станет же он копаться в зловонной яме воспоминаний и выгребать куски из памяти.
— Ты всегда что-то недоговариваешь. Скрытничаешь. Утаиваешь. Тетка давно поняла — господь наделил ее даром видеть то, что скрыто от других — у тебя большой разлад с сердцем. Мой племянничек, почти как сын, делает какие-то вещи ради одобрения, забывая, что сердце его изнывает и требует чего-то другого. Так зачем ты приехал? Что ты сделал или сделаешь?
— А это тетушка, — начал немного нервничать Макс от пристального взгляда. Шурочка знала о душе дорого племянника больше, чем все на свете, — требует…требует еще и дядиного присутствия. Хотелось бы при нем все рассказать и при Мише.
— Господи, подожди. Какая я дура. Ты бы не приехал, если бы не…болезнь. Ах, — тетушка чуть не упала в обморок, — неужели ты болен и решил всем нам рассказать, чем и сколько тебе осталось? Я сейчас сама умру раньше тебя!
Тетушка так испугалась за племянника, что случайно откинула спинку кресла и чуть было не перевернулась на нем, но Максим живо ее подхватил и посадил на место.
— Умирает он, ну конечно же, с его-то столичной жизнью. Дышит не пойми чем, ест всякую гадость, еще, наверное, и спит со всеми подряд! Господи, за что на нашу семью эту свалилось?
Как Макс не пытался убедить тетушку, что с ним все в порядке и он приехал по делу к Константину Дмитриевичу, она не слушала. В гостиной столпились домработницы и юноша в сером костюме с подносом.
— Он приехал умирать, умирать, в родные края, — вопила Шурочка, катаясь по полу в истерике.
Воспоминания клубились в сознании. Одно из них перенесло племянника в ту самую гостиную, но она была куда менее темной, ведь свет гулял здесь в каждом углу, придавая каждой вещи величественное обрамление.
— Если еще раз сбежишь из дома, я лишу тебя всего, пойдешь ночевать к своему Юрке! — Александра Николаевна была больше гостиной, больше самого дома и ее твердая рука могла одним лишь ударом снести город, оставив на его месте лишь груду изуродованных зданий.
— Я не уходил никуда. Я был в саду, — тихо ответил маленький Максим. Он казался таким крохотным на большом диване, обитым бордовым бархатом.
Его мог унести с собой ветер, он бы блуждал по миру и наблюдал за людьми, иногда здоровался бы просто так, или затевал беседу. Ветер бы шептал ему незнакомые языки, обучал мудрости и был ему верным спутником и другом. Но он вынужден вжаться в обивку, слиться с нею, стать частью этой невыносимо светлой комнаты, и как на допросе отвечать только правду или немножко приврать, приукрасить, но сделать это так, чтобы тетя поверила, посмотрела в эти невинные глаза и расплакалась. А затем бы прижала к себе и попросила прощения, но она лишь продолжала настаивать на правде.
— Если ты был в саду, значит, все равно сбежал из своей комнаты. Пойми ты, в городе творятся страшные вещи, людей похищают прямо на улице, убивают в магазинах, а ты уходишь через открытое окно и шляешься не пойми где! Если кто-то узнает, что ты бродишь один по улицам в такой поздний час, то тут же прихлопнут. Как ты не понимаешь, — Александра Николаевна кричала до исступления, до багровых пятен на щеках.
— Никому не нужно меня убивать. А если я все же кому-то нужен, то только ради выкупа. Меня могут похитить. Убивать-то меня зачем?
— Я так больше не могу. У тебя нет страха, что ли? Нет чувства самосохранения? Ну ничего жизнь тебя всему научит. Говорят, дети рождаются без фобий. И только потом со временем они приобретают страхи, — тетя встала у окна и принялась рисовать на запотевшем окне круги: солнце за солнцем.