Шагарин удалился. Гиз провел по лицу рукой, словно отогнал что-то от себя.
– Так о чем вы хотите говорить? – голос его, однако, звучал совершенно спокойно, бесстрастно.
– Об убийстве Богдана Лесюка, – ответил Кравченко.
– А, об этом…
– И об убийстве Лидии Антоновны Шерлинг. – Кравченко подошел к Гизу. – Мне кажется, вам, Олег, пора кое-что объяснить.
– Вам?
– Вы хотите объясняться в присутствии Лесюка и Шерлинга?
– Нет, что вы. Лично я предпочел бы пока говорить только с вами, молодые люди. Люблю молодежь. С ней всегда приятно общаться, – Гиз невесело усмехнулся. – Но вот только о чем будет наш разговор? В прошлый раз я сказал, по-моему, более чем достаточно.
– Простите, в прошлый раз вы ограничились какими-то небылицами, – пылко возразил Мещерский. – А сейчас мы хотим…
– Вас пугает то, что здесь происходит? – Гиз окинул взглядом стены шагаринских апартаментов. – Да, этот замок многое повидал. Тут можно, даже нужно бояться. Не возражаете, если мы продолжим беседу на воздухе?
– Что вы делали сейчас у Шагарина? – спросил его Кравченко, когда они вышли на террасу, увитую диким виноградом, с которой вчера наблюдали ночной карнавал.
Столы были убраны, ширмы из камелий сдвинуты в самый солнечный угол. Цветам еще предстояло долго радовать глаз. Кравченко спросил, не надеясь на ответ. Гиз мог просто послать их подальше.
– Прятался, – ответил Гиз. – Сейчас это самая надежная камера в бывшей австро-венгерской тюрьме.
Тюрьме – он так и сказал.
– От милиции, что ли, прятались? Чтобы вас не допрашивали? – не отступал Кравченко.
– Меня уже допросили. Кстати, очень даже рьяно. Без снисхождения, – Гиз усмехнулся. – Допытывались, куда я ездил нынешним утром. Вас ведь это тоже заботит, молодые люди. Вы вон и у охранников справки наводили.
«Откуда это ему известно? Разговор-то там, на просеке, был, – подумал Мещерский. – Или у него среди лесюковской охраны свои информаторы?»
– Ну и куда же вы ездили? – намеренно грубо спросил Кравченко.
– В город. Тут одна дорога к границе, другая в город.
– Зачем? Почему так рано?
– Служба в костеле всегда рано.
– Вы хотите сказать, что ездили утром в церковь? – воскликнул Мещерский.
– Имею такой обычай. Хотя делаю это нечасто, – Гиз снова усмехнулся. – Можете проверить в костеле Мукачева у пана настоятеля и у привратника. Он мне место на автостоянке всегда держит. Столько машин сейчас развелось, вы не представляете. Парковка в центре даже в маленьких приграничных городках – целая проблема.
– Это… это так странно, – не выдержал Мещерский.
– Парковка или присутствие на службе? Приход колдуна в церковь? Вам, конечно, тут уже обо мне успели порассказать. Колдун – так они меня называют. Местные. И эти наши господа из Верхнего замка иногда тоже, – Гиз покачал головой. – Колдун ездит в церковь за святой водой – вот что они вам скажут, – а потом использует ее в своих целях. Добавят еще, что я напускаю порчу, снимаю сглаз, венец безбрачия, родовое проклятие, служу черную мессу и все такое прочее…
– Сейчас газеты полны объявлениями таких вот деятелей с таким же набором оккультных услуг, – хмыкнул Кравченко.
– Возможно, но я такой дешевой рекламой не пользуюсь.
– Ну, естественно, у вас совсем иная реклама, завидный круг клиентов. Бизнесмены, политики, их жены.
– Вадим, поверьте мне, я ездил в церковь. У меня имелись на то веские причины, – сказал Гиз.
Это прозвучало… опять же странно. Голос у него был какой-то…
– Богдана убили утром. Устроили на дороге засаду. Вы ехали случайно не просекой?
– Нет, я ехал по шоссе.
– А в то утро, когда убили жену Шерлинга, вы тоже оказались на месте обнаружения трупа одним из первых. И в замок приехали очень рано, – вставил Мещерский.
– Я уже говорил, я приехал повидать Шагарина, побеседовать с ним. К смотровой площадке – это ведь вас интересует – я не подходил. И Лиду в то утро живой не видел.
– Она действительно посещала какие-то там ваши сеансы психоанализа?
– Я мало что смыслю в психоанализе, молодые люди. Я окончил биохимический факультет университета. По первой своей специальности, если хотите, я естественник и материалист.
– А по второй колдун и ясновидящий? – усмехнулся Кравченко. – Еще и астролог, так ведь? Однако Павел Шерлинг называл ваши сеансы психоанализом. Говорил, что вы были доверенным психоаналитиком его жены.
– Она искала средство удержать Шагарина возле себя. Тщетно искала. Она была его любовницей, это вы, конечно, уже знаете.
– Знаем, нам сказал ее муж, и Елена Андреевна тоже подтвердила.
– А вам известно, что это с ее стороны было совершенно искреннее чувство? Любовь… Да-да, не усмехайтесь. Быть может, последняя настоящая страсть сорокалетней женщины, – Гиз покачал головой. – Это как лесной пожар, молодые люди. Женщины… В этом возрасте они способны на многое. Это царский возраст. Жаль, мужчины этого не ценят, предпочитают двадцатилетних. Она пыталась покончить с собой, когда ей сказали, что Шагарин умер.
– Мы об этом знаем, но…
– Это вам Шерлинг сказал? Сам? Не в его правилах откровенность, – Гиз вздохнул. – Мне, например, он об этом и словом не обмолвился. Мне сообщили они…
– Кто это «они»? – спросил Кравченко. И внезапно вспомнил слова Елены Андреевны: «Он уверяет, что общается с духами мертвых. Они – так он их называет».
– Наши сестры-сплетницы, – ответил Гиз. – Одна из которых теперь безутешная мать, а вторая брошенная сожительница.
Он говорил о вполне земных персонажах. По крайней мере, вслух. А кого подразумевал – бог весть.
– А как вы могли помочь Лидии Антоновне во время этих ваших сеансов? – спросил Мещерский.
– Она верила, что способы есть. Например, такой вот – украсть в церкви пасхальную свечу из красного воска, разделить ее на семь равных частей, затем…
– Вы что – смеетесь?
– Я же объяснил, я ничего не смыслю в психоанализе. Зато колдуном прослыл во всех ипостасях.
– Хотите сказать, что Лидия Шерлинг пыталась удержать чувства Шагарина с помощью… таких вот бредовых оккультных способов?
– Добавьте еще и то, что я вам говорил раньше, – она была дочерью священника, у нее было православное детство. Ее ведь дома не в прокурорши, не в нотариусы готовили, а в поповны. А она так ловко крала свечи из церкви – любой вор позавидовал бы, – усмехнулся Гиз.
«Что вы за человек? Сами-то вы что за человек такой?» – это едва не вырвалось у Мещерского. Но он промолчал. Естественно, он промолчал!
– Кроме жены Шерлинга, еще кто-то к вам обращался?
– В смысле вспомоществования в любовных делах? А как же! Да вот, не далее как вчера ночью Злата… После сами понимаете какой сцены в спальне. Между прочим, тот же самый возраст – бальзаковский. Чуть-чуть моложе, но пять лет роли не играет. Сатанеют бабы в таком возрасте, с катушек их срывает.
Кравченко вспомнил, как билась в руках Гиза полуголая, сраженная ревностью Злата, как рвалась в спальню Богдана. Вспомнил и ее босоножки «от кутюр» в глине. В таком состоянии она могла решиться на все, вплоть до убийства…
– Какой же колдовской способ вы посоветовали ей? Тоже краденую свечу?
– Нет, здесь свечка проблемы бы не решила. Тут требовалось другое. Пойти на рассвете в лес, найти боярышник. Сломать прут, непременно с самого верха куста. Я это называю – умри, но дотянись до нужной ветки. С восточной стороны куста этой веткой надо начертить круг, встать в него лицом к востоку и произнести заклинание. Потом воткнуть прут в центр круга, пригвоздить сказанное и уходить из леса не оглядываясь. Что б там ни мерещилось, оглядываться нельзя ни в коем случае, иначе пропадешь.
– И вы все это рекомендовали Злате Михайловне? – спросил Мещерский.
– А я всегда только рекомендую. Выбор остается за теми, кто ко мне обращается.
– И что же… она последовала вашей рекомендации?
– Я не знаю, я ее пока сегодня об этом не спрашивал, она мне не говорила. Видите же, какие события, не до этого.
– Неужели все это серьезно? Неужели женщины верили всему этому суеверному вздору? – Мещерский повысил голос.
А Кравченко снова вспомнились испачканные глиной босоножки Златы. Куда она бегала на рассвете? Ломать ветку боярышника? Колдовать в лесу, чтобы вернуть племянника-любовника? Или же устраивать ему на лесной просеке засаду с помощью шнура от французских штор? Какое из этих абсурдных предположений верно? Какому вздору верить?
– По-вашему, они верили во все это? – повторил Мещерский.
– Вера, суеверия… Молодые люди, это все слова. Вы, наверное, под ними на самом деле подразумеваете вот что: эти люди, они просто не могут вести себя подобным образом, потому что они очень богаты, у них много денег. Их статус вроде бы не позволяет им вести себя вот так, – Гиз усмехнулся. – Я уверяю, вы ошибетесь, если будете так думать. Количество денег не влияет на наши врожденные склонности. На наши исконные инстинкты. А склонность быть суеверным – она и есть инстинкт. Она у некоторых из нас на уровне генов, возможно, у большинства. И не важно, кто мы, какой у нас общественный статус, какое образование, какой счет в банке. Я знаю некоторых очень влиятельных бизнесменов, которые любые свои поступки – вплоть до поездки в гольф-клуб – тщательно сверяют с ежедневными астрологическими прогнозами. И остаются дома, если прогноз неблагоприятный. Знаю банкиров, которые прилежно, как школьники, вечерами посещают оккультные эзотерические кружки. У меня немало клиентов в Америке – очень состоятельных леди и джентльменов, которые готовы верить в самое невероятное. Магия вуду в Америке уже не в моде, приелась, надоела, там теперь делают ставку на Старый Свет, больше верят цыганским гаданиям, славянскому ведовству, румынским заговорам, карпатским легендам, народной медицине. Это ново, неизбито, экзотично, а потому и внушает больше доверия тем, кто ищет решение своих проблем не здесь, а там.
– Где это там? – спросил Кравченко.