– Звучит бредово. Ты чувствуешь, что я нахожу, но при этом я сама ни сном, ни духом. Валер, ты хоть сам понимаешь, как оно звучит?
– Как звучит, так и звучит, – в его голосе послышалась обида, – это вопрос веры.
Я обреченно вздохнула, ставя чашку на стол:
– Слушай, ну неужели ты по-прежнему серьезно веришь в мою божественность?
– Я не верю в твою божественность, – ответил он твердо, глядя прямо в глаза, – Я просто знаю, что ты богиня. Только не такая, как в древних мифах или современном фэнтези. Ты существо другого порядка, которое неизвестно по какой причине существует в этой физической оболочке
– Американцы говорят, что если выглядит как утка, ведет себя как утка, крякает как утка, значит это утка.
– Дураки твои американцы, поскольку на этом обывательском принципе построены шпионские маскировки.
– Значит, я утка-шпион?
– Значит, ты другая, – не поддержал шутку Валерка, – хочешь того или нет, веришь или нет, но ты другая.
– Хорошо, другая, – согласилась я – и что теперь?
– Ничего, живи дальше, – он усмехнулся на мое недоумение и пояснил, – я не всеведущ, поэтому понятия не имею, зачем ты живешь средь нас. Просто, на мой взгляд, ты должна как можно реже сравнивать свой путь с другими людьми и не комплексовать, находя свою дорогу.
– А разве такое справедливо не для всех людей?
– Теоретически – да. Практически – глобальное большинство выравнивает свой путь по наезженной колее. Тебе так нельзя.
Я подумала и вернулась к шоколаду. Валерик, последив немного за постепенным уменьшением уровня жидкости в моей чашке, тоже безмолвно взялся за свое латте. Больше мы об этом не говорили.
Однако стоило только выйти на улицу, как разговор продолжился без нашего участия. Сначала прямо перед носом с криком «Дорогу!» пронесся пацан на велосипеде. Ему в спину громко завозмущалась едва не сбитая мадам в деловом костюме, поведав всем и всям, как именно нужно выбирать себе путь. Но окончание ее речи было полностью заглушено рокотом подъехавшего джипа и несущимся из его открытых окон надсадным хрипом Высоцкого, возвещавшего:
«Колея это только моя, выбирайтесь своей колей».
Хитро улыбнувшись, словно все было им подстроено заранее, Валерка подмигнул и с наигранным пафосно-менторским тоном возвестил:
– Владимиру Семеновичу можно верить!
За что и схлопотал от меня шутливый тычок под ребра.
Глава VII
Тем не менее, слова поэта прочно врезались память, став в течение нескольких дней своеобразной набившей оскомину мантрой. В мозгах, как в клетке, неуспокоенной птицей бился бесконечный рефрен: «Колея эта только моя…», и к середине следующей недели глаза автоматически скользили по сторонам, пытаясь углядеть если не саму колею, то хотя бы намек на нее. К счастью приближающаяся летняя сессия стала активнее вытеснять из головы всякую не относящуюся к учебе блажь. Однако тут по моим окончательно неуспокоившимся извилинам внезапно шандарахнул новый удар. И главное я была совершенно ни при чем. Никуда не лезла, ни во что не встревала. Спокойно собиралась после тренировки домой, улетев мыслями в недописанный реферат по экономике, как вдруг мощный аромат амурных чувств вышиб меня в реальность. Невольно оглянулась в поисках источника, и сразу приостановленные размышления о грядущей писанине окончательно покинули мою голову.
Взгляд уперся в твердокаменного Тимура. Того самого Тимура, который к радости моей чуйности, практически не фонил чувствами. Теперь же он выдавал просто невероятный всезаглушающий своей мощью поток влюбленности. Но дело даже было не в мощности, а в том, что он смотрел на Симку, тринадцатилетнюю детдомовку, которую я сама привела к нему в клуб где-то с полгода назад.
Правда, внешне все выглядело весьма обыденно-обыкновенно. Ну, наблюдает тренер внимательно за одной из учениц – так у него работа такая наблюдать. Наблюдать, поправлять и обучать, что, собственно говоря, и происходит. Если б не моя чуйность, то нестандартность ситуации так бы и осталась тайной. Тем более что, подойдя к Симке, Тимур Рустамович ни словом, ни жестом не проявил своей страсти. Просто сымитировал удар левой, после чего пнул девчонку в голень, показав недостаток ее защиты. В общем, обычная тренерская работа, которую я наблюдала уже года полтора. Вот только никогда ранее, даже при работе с такими же девчонками как Симка, от пожилого спецназовца даже намека на любовно-сексуальный запах не приходило. А тут такой бешенный ароматический поток.
С другой стороны, чувства – вещь практически неподконтрольная, и, по большому счету, должна быть неподсудной. По крайней мере, судят людей не за мысли – желания, а за конкретные действия. Так что если человек умеет держать себя в руках, а за время нашего знакомства тренер, зарекомендовал себя именно таким, то и осуждать не за что.
Но все же девчонку стоило предупредить.
Дождавшись окончания Симкиного занятия, я подсела к переобувающейся пацанке и после приветствий поинтересовалась:
– Похоже, ты не жалеешь, что пришла сюда, или как?
– Это подколка такая, как бы юморная?– не поняла она.
– Скорей неудачная подъездка, чтоб узнать, как у тебя дела. Пытаюсь убедиться, что не втравила тебя в еще большее проблемы.
– Какие проблемы? – искреннее непонимание ее в глазах подтверждалось запахом. Значит, тренерское внимание не переросло в нечто большее. От такого осознания стало и легче, и труднее: предупредить-то надо, но и лишнюю предвзятость вроде как тоже внушать не стоит.
– Видимо, потенциальные, – озвучила я свой вывод, – Но начнем со старых…
– А, – отмахнулась Симка, – Тигрэ позаботился о них.
– Кто?
– Я так Тимура Рустамовича называю, – ответила она и, увидев непонимание в моих глазах пояснила, – он же по инициалам Т.Р.Э. А еще «и» из «Тимур».
Лично у меня получилось «тирэ», но созвучный знак препинания к тренеру не подходил совершенно. Даже не подползал. «Тигрэ» звучало не в пример лучше.
– Понятно. Значит, старые проблемы решились?
– Ага, – Симка злобно усмехнулась, – больше эти стручкалоиды не тронут ни одной девчонки, – и, заметив, как я невольно поежилась от ее слов, спросила, – Не одобряешь?
– Чтоб одобрять или осуждать, надо знать, что произошло.
– А я и сама не знаю, что произошло. Предположения есть, конечно, но вот конкретно… – девочка пожала плечами, а ее чувства полыхнули хищным злорадством, – … я просто доверяю словам Тигрэ.
– Хм, – я постаралась не задумываться о радикальности Тимуровских решений по отношению к здоровью трех подонков. В конце концов, во мне нет веры в добрые человеческие начала. Точнее, есть вера в то, что к пятнадцати-шестнадцати годам человек и его окружение способны изничтожить в себе не только все доброе, но и малейшие его зачатки. К такому существу относиться можно только как к прокисшему супу: жалко, что испортился, но только в унитаз. Однако в Симкиных словах прозвучало еще кое-что, зацепившее мое внимание.
– Забавно, но когда я предложила помочь с решением проблемы, твоя реакция была несколько другой.
– Ты, Лен, конечно, извини, – Симка заискрилась ехидством, – но, глядя на тебя, не скажешь, что ты способна решить даже свои маломальские проблемы.
– А Тимур Рустамович…
– Тигрэ просто замечательный, – Симкино лицо осветилось улыбкой, – он добрый и надежный. Словно папа вернулся… только лучше.
– Интересно чем же?
– Так с отцом же нельзя! – искренне удивилась моей «неосведомленности» Симка.
– Подожди, – я несколько растерялась, – ты с ним спишь, что ли?
– А что? – она недоуменно похлопала глазками, – расслабляться как-то надо. Ему, кстати, тоже. Говорят мужчинам это даже важнее. Ну а мне с ним гораздо уютнее. Не то что с этими прыщавыми стручками: навалятся, попыхтят и отшвырнут, как использованную салфетку. Да после Тигрэ в их сторону даже смотреть противно.
Мои мозги схлопнулись в попытке осмысливания услышанного. Хотя по большому счету, я вроде бы еще при нашем знакомстве должна была осознать, что в ее детдомовской жизни – существовала совершенно другая, слава богу, неизвестная мне, шкала оценки окружающего мира. Так, к примеру, по ее словам, неизвестный повадившийся таскать деньги и личные вещи, был неизмеримо хуже, компашки подонков, устраивавшей у них чуть ли не ежедневные изнасилования. Ну а парнишка, промышляющий сутенерством, считался чуть ли не святым, так как никого силой не заставлял «работать», защищал своих девочек и мальчиков (да и мальчиков) от насильников, да еще денег давал «по справедливости»… Единственный, по Симкиному мнению, недостаток его бизнеса – это поганая клиентура. Мол, лучше в очередной раз пережить жестокое изнасилование в исполнении регулярно моющейся сволочи, чем по доброй воле обслуживать пьяно-буйного шоферюгу, неделями солившегося в своем поту.
Моя чуйность раскрашивала ее откровения, улавливая неподдельно-яркие запахи чувств, от чего душа материлась, а внутренний голос обреченно констатировал: я бы сломалась. Правда, мои волнения и переживания не произвели нужного впечатления на детдомовку, поэтому все предложения по изменению ее ситуации встречались, мягко говоря, язвительно. Вот только к Тимуру на тренировку она в виде одолжения согласилась сходить. Да и то после долгих уговоров. Теперь же оказалось, что я привела ее из огня, да в полымя. Ну, кто знал, что мужик в летах поведется на недозрелую девчонку? А она, дурочка, даже не понимает, как это все неправильно.
Неожиданный резкий запах ревности, вырвав меня из размышлений, заставил внимательней присмотреться к стремительно краснеющей Симке. Сердито сжатые губы в сочетании с насупленными бровями смотрелись бы весьма забавно, если бы не ощущаемые чувства. Такой насыщенный ядовито-терпкий аромат, по сравнению с которым ревность одногруппниц казалась мелкой детской обидой. В Симке же бурлило что-то более серьезное. Даже можно сказать более основательное. Она неторопливым злобным взглядом прошлась по мне снизу доверху и почти не дрогнувшим голосом спросила: