Он снова замолчал. По его обычно спокойному лицу пробегали волны эмоций. Непривычное и несколько пугающее зрелище. В конце концов, тренер закрыл лицо руками и секунд двадцать стоял, не дыша, после чего, обретя почти прежнее спокойствие, твердо взглянул мне в глаза:
– Сейчас не время и не место для моих откровений. Да и ты, прости, не тот человек с кем хочется поговорить по душам.
– Я на такое и не рассчитывала. Однако снова напоминаю, я привела ее сюда… сейчас же чувствую себя сводницей… А ведь можно сказать грубее…
– Не стоит… – очередной вздох, – извини, но мне и со своей стороны смотреть сложно. В любом случае я приму любое твое решение, только прошу, чтоб оно было наименее болезненным для… – он показал глазами в сторону подходящей к нам Симки, и продолжил показательно уверенным голосом, – ну, у меня сейчас групповое занятие начинается. Сём, ты где будешь?
– Нам хлеба нужно.
– Договорились. Ладно, я пойду. Увидимся, – тренер кивнул мне напоследок и направился к выстраивающейся у дальней стены группе.
– Он как? – тут же заговорила Симка, – тебя запугивал или всю вину на себя брал?
– Хм, я б сказала, оправдывался.
– На него не похоже.
– Согласна – непохоже. Только в такой переплет он тоже не каждый день попадает.
– Значит, все и вправду так серьезно? – снова жалостливый взгляд, – но он ведь ни крошечки не виноват!
– Он, между прочим, взрослый мужик, – жестко отрезала я, – привыкший отвечать за свои поступки, а не прятаться за спину маленькой девочки.
– Ты считаешь мне надо уйти от него? – спросила Симка убитым голосом.
– Я уже ничего не считаю, – пробурчала я, но меня не слышали.
– Я… – Симка шмыгнув носом, быстро вытерла выкатившуюся слезу, – не хочу его бросать… Понимаешь, у меня семья появилась. Настоящая!
– Ну и замечательно! А твой Тигрэ в курсе? Ты с ним говорила об этом?
– Нет… – очень тихо сказала она.
– «Не-эт», – передразнила я ее, – А говоришь у вас серьезные отношения. А мне что прикажешь делать? Благословить вас или просто похвалить? Да ну вас…
Схватив свою сумку, я рванулась к выходу, зарекаясь даже близко подходить к этому клубу и соответственно к его обитателям. Однако стоило только пересечь стоянку, как до меня донесся запах Симкиной злости, а следом раздался крик:
– Ленка, стой!
Не оборачиваясь, я шагала дальше, но настырная детдомовка быстро меня догнала. Выскочив передо мной, она словно выплюнула мне в лицо:
– Стоять, гадина!
Опешив от такого обращения, я как-то сразу не нашлась с ответом. Симка стала «развивать атаку»:
– Что? Влезла в чужую жизнь, смешала с грязью, а сама чистенькая побежала дальше. Че, от неудовлетворённости маешься? Штырит, когда людям хорошо? Да?
От слов взбешённой малолетки моя растерянность рассеялась без следа, зато разбудилось что-то злобно демоническое. Захотелось отходить ее ремнем по заднице для развития мозгов и улучшения характера… Довольно странное, если подумать, желание для девушки, знакомой с подобными наказаниями только теоретически. На всякий случай я покрепче сжала ремень висящей на плече сумки, словно удерживая себя от рукоприкладства.
– Меня, как ты говоришь, штырит, когда людям плохо. Вот увидела девчушку, смирившуюся с ролью подневольной подстилки, и вмешалась… постаралась помочь. Что не стоило? Надо было плюнуть и мимо пройти? А?
Похоже, глагол ожег Симке если не сердце, так щеки, но девчонка не сдалась, сделав ответный выпад:
– Так теперь ты меня по жизни своим благодетельством попрекать будешь?
Несмотря на несправедливость упрека, моим щекам захотелось удариться в красноту, а автоматически вырвавшееся «Я не попрекаю тебя!» проехалось фальшью по душе, как железо по стеклу. Симка в свою очередь презрительно скривила губы, выражая свое отношение к прозвучавшему.
– Хорошо, – пошла я на попятный, – в моих словах есть упрек…
– Ха!
– … но я скорей себя убеждаю, что правильно сделала, что вмешалась. Ведь могла же я сочувственно головой покачать, языком поцокать и дальше по своим делам пойти. А сделала поступок и вроде как благо принесла. Выходит, стоит вмешиваться? А тут опять вижу, как здоровый мужик «подмял» девчушку-малолетку под себя, и она теперь подстилка взрослого дяди…
Симка аж задохнулась от возмущения:
– Да как ты только могла подумать такое о Тигрэ! – с трудом выговорила она, а потом, справившись с дыханием, добавила не менее гневно, – да как у тебя только язык повернулся сказать такое про него!
– А что, ты считаешь, может прийти в голову, когда взрослый мужик торчком замирает глядя на малолетку, заливая слюной пол…
Симкино лицо резко сбросило цвет, приобретя бледно-зеленый оттенок:
– Это действительно так? – очень тихо переспросила она.
– Так, милочка, так, – проснувшаяся язвительность раскрасила мои интонации и потребовала добавить красочных эпитетов для злобной хлесткости, – у него при взгляде на тебя в мозгах такое бурление начинается, что штаны вспыхнуть могут. Как я могу пройти мимо, если ты как минимум под угрозой…
– Да, подожди ты с этим, – прервала меня детдомовка, – он действительно так на меня смотрит? Я ему взаправду нравлюсь?
– Тьфу ты!
– Леночка, милая, пожалуйста! Умоляю!.. Скажи…
И взгляд такой щенячье-просительный, резонирующий с запахом ее надежд. А у меня в ответ лишь одна мудрая мысль: «Ох и дура!.». Причем для меня самой оставалось загадкой, к кому из нас она относится.
– Пусть дура! – подхватила Симка… видимо мой цепенеющий мозг, не затрагивая сознание, вывалил свое содержимое в прямой эфир, – Только, скажи, а?.. Ну что хочешь, для тебя сделаю! Он действительно…
– Да хочет он тебя! – не выдержала я – и видит в тебе женщину, а не ребенка. И любит тебя именно как женщину. Он сам мне сказал.
Оглушительный визг чуть не порвал мои барабанные перепонки. Я оказалась сграбастана в тесные объятия. На одном дыхании у меня попросили за-все-за-все прощение, рассказали, какая я замечательная, и как меня любят, обслюнявили поцелуями обе щеки и нос, потом отпустили, снова сграбастали, потрясли и снова отпустили. Потом Симка как заправская гимнастка-акробатка прошлась колесом и, взвизгнув еще раз напоследок, скрылась в дверях клуба.
Пара случайных прохожих в легком обалдении смотрели ей вслед, и запах их удивления был подобен приятному ветерку, освежающему после Симкиного эмоционального пекла.
– Да идите вы… своей колеей! – высказалась я и, поправив сумку, пошла домой.
Так закончилось мое знакомство с Симкой, хромым Тимуром, да и вообще с единоборствами. Иногда, правда, наверно раз в месяц, Валерка устраивал мне тренировки, но ни в какие клубы я больше не ходила.
Спустя года три, я однажды в окно автобуса увидела Тимура Рустамовича с детской коляской и довольной улыбкой. Однако шевельнувшееся в душе любопытство было моментально придушенно страхом разрушительно влезть в чужую, явно налаженную жизнь.
Глава VIII
Несмотря на Симкин радостный визг, впечатление от встревания в личную жизнь тренера сказалось на мне довольно негативно. Началось все с поиска грани между «не лезь не свое дело» и «нельзя промолчать». Кончилось тем, что любой взгляд, а уж тем более вопрос в мою сторону воспринимался как гнусное вмешательство не только в личную жизнь, но и во внутреннее пространство. Правда, после промывки мозга устроенной паладином острота восприятия несколько притупилась. Хотя не исключено, что окружающие, привыкнув к моей кусачести, просто старались лишний раз не задевать… наверно, чтоб не воняло. В результате постепенно вокруг меня стала разрастаться пустота. В переносном, но все же неприятном смысле. Хотя в ней все же нашелся положительный момент, поскольку нагрузка на чуйность стала не в пример меньше. И все же порой становилось довольно обидно, что тебя все меньше замечают… Ну, кроме Валерки, конечно. Для остальных я вроде как стала одним из атрибутов будничной жизни. Особенно ярко чуйка рассказывала об этом при общении с соседками по квартирке.
Впрочем, была еще родня. Бабушка и дед, отогревавшие мне душу своей любовью, но ухитряющиеся в короткий срок загрузить уши матримониальными намеками-расспросами-переживаниями; мать, регулярно звонившая раз в неделю, чтоб рассказать какой у нее замечательный Вик; ну, и отец, любящий перед уходом с работы заскочить в компьютерный отдел, чтоб показать новые фото моей сводной сестры и описать в подробностях, какая она умничка-лапочка.
Один раз я, не выдержав, спросила его прямо в лоб:
– Пап, скажи честно, а зачем ты здесь?
– Э-э, – он с опаской вгляделся в мое лицо, но все же признался, – подружиться с тобой хочу.
– Хм… – я задумчиво оглядела родственника, – а ты не запоздал?
– Ну, лучше поздно, чем никогда, – улыбнулся он в ответ, однако в глазах, на мой взгляд, было гораздо больше сомнения, чем добродушия. Собственно как и в эмоциональном запахе.
– Да уж, со мной ты все время поздно… Как с зачатия началось, так все дальше и покатилось… – взгляд отца стал откровенно испуганным, – да не волнуйся! Я уже доросла до того, чтоб считать эту шутку смешной.
Отец заметно расслабился:
– А я уж собрался за шоколадкой бежать.
– Дешево как-то, – усмехнулась я.
– Ну, так вкусы почти не меняются, – он отзеркалил мне усмешку, – если что-то сработало тогда, то скорей всего сработает сейчас.
– Вкусы меняются, возможно не так часто, а вот обстоятельства… – я еще раз проанализировала запахи его эмоций, – восприятие окружающего мира тоже может резко измениться. Так что, пап, поясни-ка мне, зачем ты дружиться хочешь?
– Ну… – опустив глаза, он взглянул на ладонь, словно в ней пряталась шпаргалка, – …просто это неправильно. Мы самые близкие люди… в смысле по родству… И вроде, как это неправильно, что у нас нет каких-то дружеских взаимоотношений.
– Звучит, как будто ты прочитал инструкцию, как должно быть, а теперь стремишься подогнать под нее жизнь.