щим женщинам мне не пришлось, поскольку мгновение назад молчавший пацан внезапным громким криком потребовал внимания к своей персоне. Материнский инстинкт захлестнул эмоции, и я, облегченно вздохнув, смогла вернуться к трофеям.
В две другие сумки оказались тоже наполнены химикатами под завязку. Очередь дошла до рюкзаков. Из первого же вытащенного свертка мне в руки выпала краюха хлеба. Точнее, мозги осознали, что это краюха хлеба, уже когда зубы вонзились в свою добычу. Черствый, подгорелый, пресный, с легкой горечью – я наверно ничего вкусней не ела в своей жизни. И это ощущение совершенно не зависело от вкусовых рецепторов. Оно шло из глубины пустого желудка, потому что не первой молодости хлебушек обещал сытость. А в рюкзаке виднелся еще один сверток. С явно жировыми пятнами. Может там колбаса? Или сало? Желудок заорал «Хочу!» и мозг отключился.
Полноценно пришла я в себя только после того, как меня несколько раз призывно потыкали в плечо. Осоловелые от внезапной сытости глаза сфокусировались на молоденькой мамаше, и мозг попытался наладить контакт с внешним миром. Получилось далеко не с первой попытки. Но потом стало весело. Оказывается, меня уговаривали одеться. Углубляясь в трофейные рюкзаки, я сосредоточила свое внимание только на еде, полностью проигнорировав извлекаемые шмотки. Моя напарница, видимо не такая голодная, имела совершенно другие приоритеты. Пока «дикарка», то есть я, придавалась чревоугодию, она, рассортировав добытые тряпки, сотворила сынишке гнездышко, где он теперь посапывал с явным удовольствием. Теперь же она, исполняя миссию белого человека, несла цивилизацию в массы, представляя вниманию насытившейся аудитории импровизацию «Как хорошо и удобно ходить одетым». У меня прямо получилось классическое «хлеба и зрелищ». Особую пикантность постановке придавали запахи эмоций исполнительницы. Смех рвался наружу из моего горла, но я героически терпела, стараясь досмотреть спектакль до конца. И только тогда, когда актриса стала повторяться, порадовала ее своим пониманием, позволив обрядить себя в грубую мужскую рубаху. Впрочем, меня она прикрыла аж до колен, и после того как «просветительница» обхватила мою талию неизвестно откуда вытащенной тесемкой, даже стала напоминать платье. «Миссионерка» заблагоухала удовлетворением и гордостью своими артистическими талантами. Тут уж сдерживать себя сил не осталось, и я захохотала. Девчушка радостно улыбалась в ответ, продолжая источать в больших количествах удовлетворение: наверно посчитала смех данью радости по поводу обретения одежды. Как говаривала одна из моих соседок по комнате: «Ну, просто кино и танцы».
Во всяком случае, настроение у меня стало приподнятое. И даже подступающие сумерки, заставив посильней задуматься о ночлеге, не смогли сбить его. Жаль, что времени, сидеть и улыбаться просто так, действительно не было.
Прежде всего, я провела ревизию оставшейся еды. Хлеб, колбаса, сыр, мешочек риса…, кажется, риса, сушеное мясо плюс две фляги с водой и спиртосодержащей бурдой заняли не более четверти одного из рюкзаков. Не очень много. Но на первое время должно хватить. Даже с учетом попутчицы. Ведь мне совесть не позволит бросить ее на произвол судьбы. В глубине души нечто зубастое оскалилось и подтвердило: не даст, и да загрызет. А значит, все запасы надо делить пополам. Единственная проблема в том, что девице мальца кормить надо. То есть ее меню должно быть разнообразным и питательным. Во всяком случае, мне так кажется. И, боюсь, обеспечение этого самого меню станет моей прямой обязанностью.
Только будет это не раньше завтрашнего утра.
– А сейчас, – громко объявила я, поднимаясь на ноги, – пока хоть какой-то свет есть, надо бы озаботиться отходом ко сну. Погодка установилась, конечно, приятная, да и прошлой ночью я на холод не жаловалась, но все же подстилка не помешает.
«Подруга» по несчастью, лишь удивленно похлопала глазами.
– Так что давай вставай, – продолжила я, подхватывая ее под руку, – пойдем покойничков разденем и соорудим себе из их одежды постельку.
Девчуха заупиралась, зажурчав что-то быстрое в ответ, но ее мнение волновало меня в гораздо меньшей степени, чем уходящий световой день.
– Давай не упрямься, – приговаривала я, таща ее за собой к ближайшему телу, – время уходит, а вдвоем мы быстрей справимся.
Девчонка попыталась отбрыкаться от работы активным журчанием и рукомаханием. Не внюхиваясь в эмоции, я сунула ей под нос свой кулак, да еще оскалилась. Энтзязизму не прибавилось, зато сопротивление захлебнулось. Правда, настроение у напарницы несколько подскочило, когда она увидела оставленную мной россыпь украшений. Пара колечек мгновенно нашли себе место на ее пальчиках. Остальное тоже было аккуратно собрано, после чего она стала довольно вменяемой помощницей.
К моему удивлению, ни один из бандюганов, не использовал такую роскошь как трусы, поэтому штаны к радости напарницы, оставили на местах, ограничившись содержимым их карманов. Этим не благородным делом, разумеется, занималась «дикарка». Девица же взяла на себя труд отнести снятые вещи к рюкзакам и проверить ребенка.
Пока она отлучалась, ко мне заглянула мысль о падальщиках. Собственно глядя на тела двуногих зверей, хотелось только пожелать приятного аппетита зубастым санитарам леса. Только вот присутствие на их трапезе попадало совершенно в другую категорию. Добрым словом и грубым жестом, я заставила удалившуюся мамашу вернуться обратно.
Вдвоем мы оттащили тела подальше от стоянки под деревья. Девчонка морщила носик, но возражать побаивалась, старательно глядя мимо меня в сторону. Может быть, поэтому именно она обратила внимание на сломанное дерево. Дернув меня за руку, напарница указала в сторону потенциальных дров. В принципе перевод не требовался, но мне дополнительно изобразили плавные движения рук, которые при очень продвинутом воображении можно принять за всполохи огня. Я лишь хмыкнула и приступила к дровозаготовкам. Невольная коллега от меня не отставала и уже минут через двадцать около нашего случайного становища возвышалась приличная, на мой взгляд, кучка хвороста. Конец сбора урожая протрубил малец, оповестив весь лес криком, что он уже проснулся.
Бросив все, мы, можно сказать, наперегонки помчались к младенцу. Точнее, мамаша мчалась впереди, а я ее тактично не обгоняла. Она притушила плач обильными сюсюканьями. Одновременно мокрая тряпка сменилась сухой (язык не поворачивался назвать их пеленками). Я стояла рядом, с замиранием сердца ожидая кульминации – кормления ребенка. Но видимо мое неравнодушие было замечено. В воздухе повеяло настороженностью, и девушка, как бы случайно, села для кормления спиной ко мне. Обидно, конечно, но запах желания огородить сына от ненужных помех полностью ее оправдывал. Даже в моих глазах.
Чтоб отвлечься, я решила заняться костром. Задачка оказалась, как ни странно, совсем не тривиальной. Мне как-то казалось всегда, что бродяги – «джентльмены удачи» если по какой-то причине не являются курильщиками (что уже звучит очень странно), то все равно таскают с собой в багаже спички-зажигалки. Однако перебрав трофеи, я не нашла ничего воспламеняющего. И что теперь… – я смерила взглядом кучу хвороста – добывать огонь трением? Задачка, однако, не для современного человека. Или плюнуть на все и просто завалиться спать… Посоветоваться бы с кем…
Может «звонок другу»?
«Валер… – робко позвала я
«Чуток подожди, счас закончу…»
Это как? Мне шиза сказала, что у нее на меня нет времени? Мне радоваться или плакать по этому поводу?..
В растерянности я тупо глазела на кучку хвороста. Потом, за чем-то выдернула из нее тонкую ветку, которую внимательно стала осматривать со всех сторон, словно на ней спряталась нужная мне подсказка.
…Наверно мне нужно радоваться: все же голова место уединения, а не проходной двор и даже не беседка для встреч с неведомыми голосами…
«Ну вот, я и закончил»
Тьфу!
«Ленка, ты где?»
Я, конечно, сильно пожалею об этом, но: «Нет меня!»
«А че звала, если тебя нет?»
«И вовсе не звала. Просто понадобилась грубая сила вот и вспомнила о друге. А так я очень занята. Нет меня. Понятно?»
«То есть друг вам нужен, только как грубая физическая сила?»
«А ты считаешь, будет лучше, если грубая физическая сила станет моим уделом?»
«Ха! Еще немного и ты докажешь, что попасть к тебе в рабство – это естественное продолжение дружбы».
«А разве может быть иначе?»
«Ну, для тебя наверно так оно есть. Ведь ты ж богиня! – в голосе звучала улыбка, а он еще воскликнул с дурашливой серьезностью, – всем ниц перед богиней Червоточинкой!»
Вот и настал момент, которого боялась. В груди защипнуло сердце-душу, взгляд размылся выступившими слезами:
«Боже мой, Валерка, как же мне без тебя плохо! Как же больно, что тебя нет!»
«Я здесь, Ленка, с тобой».
«Ты тень моего Валерки. Даже не тень, а так, душегубительная игра усталого мозга…»
«Я нечто большее, Червоточинка. Может, поговорим об этом? Ты готова?»
«Да какой 'готова', если сижу тупо пялюсь в темноту и веду разговоры с призрачным голосом погибшего друга, а не разжигаю костер».
«Так разожги и поговорим… – голос замолчал и после небольшого размышления спросил, – или спичек нет?»
«Зажигалки тоже нет», – вздохнула я ответ.
«Так что трением добывать, что ли?»
«Представляешь, я пришла к такому же выводу».
«Great. Просто – great» (Замечательно. просто замечательно.)
Промолчав, я слегка подивилась вывертам подсознания: мало того, что искусно имитирует Валеркин голос, так еще 'не забыло' о его любви к иностранным словечкам. «От Ривки заразился», – как он обычно отшучивался, когда меня особо сильно коробило от его англицких вставок. А потом любил добавить, мол, просто завидую ему, вот и упираю на чистоту языка. Набежавшие воспоминания поновой царапнули душу, и у меня вырвался повторный тяжелый вздох. Из-за спины запахло любопытством, но я была слишком занята промакиванием глаз, чтоб реагировать.