ысказала свое мнение об изобретательстве местных портных, снабдивших одежду идиотско-вычурными застежками и завязками. А вот когда преграды пали, то онемела… И обалдела…
На девчонке были мои трусы. Мозги переклинило и повеяло сюрреализмом… Кажется, окружающая реальность поплыла. Неужели сейчас проснусь?
– ЛенАа, – выбил меня из начинающегося просыпания хрип больной, и дальше жур-крх-пчхи-жур.
– Но как?
– … куржутцу…
– Ах, да… – я вернулась к обязанностям больничной сиделки. Мозги же в автономном режиме бежали по недавним воспоминаниям, пытаясь откопать события, как и когда. Впрочем, ответ на последний вопрос был понятен: когда я не видела. И главное обвинить «подругу» в краже трудно, поскольку решив, что бандитский нож вынес окончательный и бесповоротный приговор несчастной тряпочке, я абсолютно не следила за ее местоположением. Ну а то, что не нужно нам, может вполне потребоваться другим. Вот оно и понадобилось. И теперь моя вещь, добротно зашитая черными суровыми нитками, дарит комфорт не мне… Будь это какой-нибудь другой деталью одежды, то во мне наверно проснулась жадность… Но трусы… Извините, но брезгливости больше… Ладно, как говаривал… говорит Валерка: «Проехали». Для хорошего дружка и сережку из ушка… А для больной девчушки трусишки и носки. Не в рифму, но актуально.
Приведя Йискырзу в порядок, я отвела ее к воде умыться. Свежая вода несколько взбодрила девушку, она стала что-то спрашивать про хнычущего Тимку. Однако едва я только отпустила ее руку, как она моментально стала клониться в сторону, и не будь меня рядом, то неминуемо растянулась бы на земле. Тащить ее обратно в телегу не было ни сил, ни желания. Стоявшая рядом лодка выглядела куда привлекательнее.
Слегка, вручную, поперемещав конечности подопечной, я сумела уложить больную на соломенном коврике. Бледное лицо на золотом фоне смотрелось чересчур безжизненно, заставляя вспоминать Валеркины рассказы об умерших от насморка индейцах. А тут еще Тимка капризничает… И новая болезненная царапина в душе: а вдруг он тоже заболевает или даже уже заболел. У меня от осознания возможной смерти Йискырзу мороз по коже, а уж о малышке… Я вздрогнула от внезапного холода пронзившего грудь.
«Дура! У меня ребенок голодный, а я себя страхами пугаю! Бегом за телегой!.. Хлебушек водичкой размочить… Что, Тимоха, радуешься? Ну, сейчас только скину мокрые тряпки… И халат намочил? Ну, мужичок, даешь! Та-ак… потом простирну. Пока же на телегу накину… Сейчас в «поилочку» заливаем… Иди ко мне маленький. Проголодался, бедолага… Ты ешь-ешь. Не выталкивай обратно язычком. Вот умничка. Молодец. Надо кушать, чтоб сильным стать. И здоровым, конечно. И… вот умничка… станешь, конечно. Это я тебе как богиня обещаю. Ты не смотри, что я такая чумазая. В меня, знаешь, сколько народу верит? Не знаешь? А неважно сколько верит. Важно, что с тобой ничего плохого не случится. И с мамкой твоей не случится. Не знаю как, но точно не случится… Ох, что-то у меня слегка в глазах помутнело. Усталость, наверное… слабость прямо по телу разлилась… Наверняка усталость. Да еще поволновалась к тому же… Или пустой желудок тебе раззавидовался. С голодухи оно еще и не так аукнуться может. Сейчас… суну себе корку хлеба в зубы. Водички глотну… Ну, вот мне уже лучше, значит, точно с голодухи. Вот видишь, как важно хорошо питаться. Ты кушай, малыш, кушай. Не выталкивай язычком, кушай кашку…»
Глава XXX
На дороге, ведущей к мосткам, показались две фигуры чем-то напомнившие буддийских монахов. Они неторопливо шагали друг за другом, а между ними над землей летел колобок размером в полчеловеческого роста. Я взглянула на Йискырзу – она спала. На Тимку, который более-менее смирился с всовываемой «кашкой» – тот еще свидетель. А монахи шагали… А шар, хотя он стал больше походить на яйцо, летел…
Сильно зажмурившись, я размеренно безотчетно досчитала до трех, и снова взглянула на дорогу…
Две молоденькие коротко стриженые девушки в простых выцветших сарафанчиках, несли огромную закрытую корзину на продетых сквозь нее жердях. Ветер донес отголоски разговора с примесью ярких смешков.
«Точно, усталость с голодухой чудят», – отметила я, с трудом переводя дух. Девушки пошли чуть быстрее. Я бы на их месте то же заинтересовалась незнакомцами на берегу. Но я-то была на своем месте. У меня мальчонка только-только вошел в режим поедания "кашки", и надо было, не отвлекаясь, ловить момент, чтоб отправить его в ночной сон сытеньким… точней, с непустым животом.
Носильщицы корзины подошли вплотную. Явно сестры, но не близнецы, скорей погодки. Простые ничем не примечательные лица. Как говаривала бабушка: подарок для гримера, что хочешь нарисуешь. Приземлив свой груз около тележки, девушки, не удостоив меня своим вниманием, впились взглядами в накинутый поверх вещей халат. Их восторженные эмоции, прекрасно читались на лицах, делая их похожими на двух детишек застывших возле красивой витрины. Хотя почему «похожими»? По возрасту, несмотря на свое нехрупкое телосложение, они явно не дотягивали до Йискырзу. Может, совсем чуточку не дотягивали, но… Впрочем, мне их детскость скорей всего на руку.
– Хэй, – легонько окликнула я девушек. Две пары настороженных глаз посмотрели в мою сторону. Вдохнуть их эмоции… Хм не боятся, считая себя царями… царицами местных джунглей. Однако чуток остерегаются. Я все же неизвестна величина.
Улыбаюсь и вытираю мордашку «наевшегося» Тимки… Смотрите, я неизвестная очень добрая величина. Халат повторно отводит внимание от меня. Нет, так не годится. Надо начинать разговор. Но только открыла рот, как вдруг появилось сильное желание сказануть: «Парлеву франсе?»
Удивление халато-разглядовательниц было просто грандиозным. А мне пришло в голову, что легко побью их масштабы, если услышу в ответ «Уи!». Сама-то по-французски ни бум-бум. Ситуация вызвала у меня нервный смешок. Девочки переглянулись, и мой уровень в их глазах моментально скатился до дурочки. Неопасной дурочки. Хм… Пожалуй, пора переходить к своему обычному репертуару.
– Есть-пить?
Сестрички снова переглянулись. Из лодки забухал тяжелый кашель Йискырзу. Бедную девочку загибало в надсадных приступах, между которыми она со свистом втягивала в себя воздух. Тимка расплакался, и я отошла на пару шагов, чтоб его успокоить. Зрительницы отступили еще раньше, но не убежали. В их эмоциях нарастала брезгливость. Кашель стих.
– ЛенАа! – послышался слабый хриплый зов из лодки. Подхватив по наитию кувшинчик с водой из тележки, я метнулась к лодке. Приподнявшись на локтях, Йискырзу с трудом сфокусировала на мне свой взгляд. Бедняга силилась что-то сказать, но, опережая ее, я, по-прежнему не выпуская из рук Тимку, поднесла кувшин к ее губам. Благодарность в ее глазах была мне ответом.
– ЛенАа? – повторила одна из сестер. Я хотела внюхаться разобраться, но
– ЛенАа, – произнесла одна из сестер со странно-удивленной интонацией. Запах идущих от нее эмоций менялся так быстро, что не оставалось времени его проанализировать и понять. Да еще больная попутчица сбивала, забивая весь «эфир» своими эмоциями.
Я оглянулась, но «позвавшая» меня девочка, как оказалось, смотрела на сестру.
– Мюэтежур, – произнесла та медленно в ответ, после чего их диалог полетел с бешеной скоростью. Похоже, у меня хотели выменять халат за цену Манхэттена25. Может, мое имя на местном диалекте имеет какое-то значение, из-за которого меня автоматом считают какой-то дурочкой с переулочка?
Поперхнувшаяся Йискырзу вернула к себе мое внимание. Моментально стало стыдно. Хотела извиниться, но девушка, опускаясь обратно на подстилку, с очень печальной улыбкой смотрела в небо, уйдя в неведомые просторы.
– ЛенАа, – позвала меня одна из сестер. На пальцах ее руки висела довольно грубовато сделанная цепочка, на конце которой большой тяжелой каплей коричневела красивая янтарная подвеска… Ну, точно в ход бусики пошли. Интересно, а зеркальце они для весомости сделки добавят.
Не дослушав заманчивого предложения, я презрительно скривила губы и постаралась четко выговорить сакраментальное «Есть-пить».
Девчонки опешили. Но по-разному. Одна обиделась за подвеску, однако другая, не дав начать восхваление украшения, быстро оттеснила сестру за спину:
– Есть-пить… (непонятный «жук-можук»)… ЛенАа, – после чего она подняла полу халата и, добавив журчащую фразу, показала на себя.
Обмен халата на еду питье, пожалуй, звучал не так кощунственно, как на бусики, но все же и не так, как хотелось бы.
«Не так как мне нужно», – поправила я себя и после чего активной жестикуляцией рассказала об обмене халата на молоко для Тимки, лечение Йискырзу, ну и плюс еду, конечно. Девчонки дружно запахли забавной двойственностью, с одной стороны расстроились, что не смогли по дешевке получить ценную вещь, а вот с другой стороны обрадовались, реальной возможностью заполучить то, что хочется за приемлемую цену. Короткое обсуждение, после чего они, сыграв в местную разновидность камень-ножницы-бумага, разделились: одна осталась со мной, так сказать караулить добычу, другая быстро побежала в обратно в деревню.
Я занялась Тимкой. Целых полторы минуты прошли в тиши и спокойствии, а затем оставшаяся девчонка злобно шипя, начала активно сплевывать себе под ноги. Эмоции тоже у нее тоже добротой не отличались. Соответственно и у меня радости не прибавилось. А уж когда я посмотрела в ту же сторону, что и внезапно озлобившаяся малолетка, то моментально вспомнила Малюткина с его понятием «отрицательной радости». Точнее, в памяти осталось только название, да как он нам своими рассуждениями мозги в узелок свернул. Вот и сейчас, видя, как вдоль берега решительным шагом двигалась уже знакомая мне кочергоносица, мозги попробовали принять не предусмотренную природой форму. Ощущение грядущих неприятностей усиливалось изменениями во внешнем виде. Исчез закрывавший всю одежду фартук. Открытый взглядам жилет в купе с простой длинной юбкой, выполненные в разных оттенках хаки, усиливали недобрые ощущения. И даже то, что бой-баба в руках держала всего лишь маленький сверток, не дарило надежды на «безоблачное» развитие событий. Хотя наверняка все начнется мирно. Мне совершенно по-хорошему предложат «бусики» в обмен на все, что я имею более-менее ценного. Потом попытаются силой свершить сделку. Тут «благородную госпожу» ожидает небольшой сюрпризик: я, конечно, измотана до нЕльзя, но выучку сбрасывать со счетов не стоит.