Оно тоже уходит записью в бланк. Парочку граф доктор заполняет самостоятельно, после чего вновь поднимает глаза с немым вопросом.
Интересно, что сейчас? Может местная «шестая графа»? И кто я тут? На родине всегда была немчура, по жизни считала себя русской. Но здесь эти понятия как-то подутерялись. Нужно что-то новое. Может, Евразийка? Или Землянка?
– Богиня, – решительно озвучиваю свой выбор.
Контора пишет… Надеюсь, последние не попало в графу «Диагноз»…
Ручка отложена в сторону. Повелительный жест расстаться с ботиночками. Затем доктор встает и, направляясь в район женского кресла, взмахом руки зовет за собой. Начинается осмотр. Меня обмеривают, взвешивают, заглядывают даже под ногти на ногах. Все в полном молчании. Только скрип карандаша, фиксирующего измерения. Наше же общение на уровне жестов. Сесть-встать-лечь-согнуться. Тонкие сильные пальцы прощупывают и простукивают мое тело корректно, аккуратно и очень формально. Эдакая смесь наплевательства и педантизма. Вот только нос товарищ врач морщит весьма неформально. Ну да, грязная я. Самой противно, но… кто б мне дал время привести себя в порядок? Вчера сил не было, а сегодня прямо из постели к вам привели, хорошо хоть рот дали сполоснуть.
Наконец доктор, бросив короткую фразу, отходит к раковине, принимается тщательно мыть руки. Дотронувшись до моего плеча, охранница показывает на одежду. Понятно, мне разрешили одеться. Слава богу, а то у меня уже зуб на зуб не попадает.
Однако стоило только накинуть в майку, как дверь со свистом распахнулась, давая дорогу влетающему в кабинет юнцу в серой униформе. Влетает и моментально застывает, уткнувшись взглядом в мои обнаженные места. На пути его взгляда вырастает фигура моей охранницы, пахнущей женской солидарностью.
А я… Тупо повторяю, что богини наготы не стыдятся, и прыгаю на одной ножке, стараясь второй попасть в несчастные трусы.
Тем временем три аборигена пускаются в активные журчания. При этом со стороны доктора несется эмоциональная вонь возмущения, от которой потихоньку начинает гудеть голова.
Кончается все тем, что хозяин кабинета, сунув конвоирше в руки только что заполненные бумаги, выставляет нас из своей вотчины. Хорошо хоть я платье успела надеть, а то бы этот голубо-френчевый вполне мог и нагишом выпихнуть в свет.
Меня снова ведут по коридорам – переходам, но на этот раз не затягивая руки в петлю, а просто придерживая за рукав. Сзади топает юнец, отравляя чуйку полетом воображения на мощном либидном двигателе. Очень хочется обернуться и влепить ему пощечину… А лучше в глаз, чтоб уже перестал оглаживать мою фигуру своим взглядом. Его внимание скапливается какой-то тяжестью в голове… или это мой недосып дает о себе знать…
Мы зашли в более многолюдные места. Еще одна дверь впускает нас в комнату заполненную толпой в форме. Пристроив меня на стул в уголочке у шкафа, конвоирша заозиралась, пытаясь выяснять, что делать дальше. Юнец, потоптавшись немного рядом, куда-то незаметно растворился. Сгинул в людском потоке. От моей спутницы пахло растерянностью. Ее окликнули. Полыхнув радостью, охранница сунула мне в руки заполненные доктором бумаги, а сама устремилась на зов. У меня появилась прекрасная возможность рассмотреть в подробностях образец местной письменности. Только желание подкачало. Мне холодно, голова гудит и очень хочется спать. Так что беглый взгляд, подтверждающий замеченное ранее отсутствие греко-латинских буквенных форм, закрыть глаза…
Нет, не судьба, опять треплют, опять идти. Седоусый сопровождающий по странному коридору заводит меня в крохотный низкопотолочный чуланчик и усаживает на скамью, прибитую к стене напротив двери. Это что келья? Карцер? Почему такой низкий потолок? Может это просто кладовка, в которой по какому-то нелепому недоразумению оставили только одну полку на уровне лавки. И свет только из узких застекленных щелей под потолком. То есть в сантиметрах десяти надо мной…
Конвоира веселит мой страх. В его эмоциях чистое веселье над неразумной дурехой, без примесей каких-либо психоперегибов. Что успокаивает… слегка. Поэтому безропотно позволяю себя запереть… Хлопает дверь. Скрипят засовы.
Прожурчав из-за двери что-то успокаивающе напутственное, седоусый уходит.
Пульс тактовой частотой стучит в висках… набирая обороты… Пытаюсь убедить себя, что клаустрофобия слишком скучное занятие. Получается не очень… но в тот момент, когда аргументы кончаются, комнатка вздрагивает, дергается… Я лечу с лавки на пол…
Так это что, повозка?
Глава XXXVI
Поездка была изматывающей. В прямом смысле этого слова. То есть мотало и болтало по внутренностям чертовой коробки нещадно. Я руками ногами упиралась в стены, но как мертвому припарки: каждая новая встряска легко швыряла меня в совершенно неожиданном направлении. Мне доводилось ездить в лихих маршрутках, где народ в крепких словцах доносил до водителя мысль, мол, не дрова везешь. Но нынешнее путешествие, проходившее при несравненно меньших скоростях, превзошло весь предыдущий опыт. Я была подобна горошине в погремушке. Летай себе от стены к стене. Полная свобода. Не то, что в благословенных маршрутках, где пассажиры и сидения сильно ограничивают возможности неконтролируемых движений. Поэтому всю поездку я крепко накрепко сжимала зубы, боялась воплотить в жизнь слышанные ужастики про случайно откушенные во время тряски языки. Раньше такие россказни мне казались глупыми выдумками. Через несколько минут путешествия в этом гробу на колесах я не сомневалась в их правдивости.
После серии жутких кувырков мне удалось найти более-менее безопасный способ путешествия: сидя на полу, вцепившись руками в лавку и уперев ноги в стену. Та еще картинка, если посмотреть со стороны.
И посмотрели…
Дверь моей «погремушки» распахнулась, и неведомый людь, подавившись воздухом, окаменел в полнейшем обалдении. Скинув подол платья с головы, я взглянула на пузатый силуэт в створе двери и рванулась к выходу… То есть повалилась в сторону выхода, поскольку задеревеневшие мышцы далеко не сразу отреагировали на команды мозга. Пришлось сбавить темп, и сначала, пару раз невольно охнув, медленно подняться на ноги, затем, отодвинув открывателя «кельи», выйти… выпасть на свободу. Потом, повторно отодвинув швейцара, залезть обратно за «спрятанной» под сидением докторской бумажкой – моим единственным документом – и только после этого, отпихнув постоянно мешающую пузатую заразу, окончательно выйти из гроба на колесах в новый мир… со злобным раздражением в душе.
Миру мой настрой был безразличен. Он кипел и бурлил своей жизнью, в которой маленькая армия мужчин и женщин в униформах благоустраивала в спешном порядке площадь перед помпезным четырехэтажным особняком. Чинили, чистили, красили, мыли. Естественно, с шумом, гамом, что отзывалось гулким эхом в моей бедной голове.
Я оглянулась на свою колесницу. Сероватый грязный ящик на колесах, в который были впряжены два конька-горбунка полосатой масти… Убила бы тварей! Впрочем, начать прибивку, пожалуй, стоило с высокого сухощавого мужичка почесывавшего «скакунов» за ушами-лопухами. Очень захотелось, схватив его за грудки, вытрясти все мозги из садиста!
Сделав шаг в направлении кучера, я в очередной раз наткнулась на пузатика, который на этот раз не захотел удовольствоваться ролью отодвигаемого в сторону статиста. Схватив меня за руку, он пробулькал гневно-обиженную речь, из которой мне удалось ухватить только два слова: «есть» и «вода». Привлекательность справедливого возмездия несколько поблекла, однако полностью не рассеялась. Разум голосовал за успокоиться. Решив к нему прислушаться, я глубоко вздохнула и, стараясь «заземлить» свой боевой настрой, постаралась сфокусироваться на каких-нибудь деталях. Например, на факте, что кругом весь народ в униформе, а стоящий передо мной пожилой мужчина в «гражданском». Кроме того, на лацканах его куртки… или все же пиджака, красивая, не бросающаяся в глаза вышивка, выполненная в темных тонах основной ткани. Богатство заметное только тем, у кого есть время его заметить. Естественно, после одежды более внимательного разглядывания удостоился и ее хозяин. Короткие, тронутые сединой, волосы аккуратно, волосок к волоску, уложены в простую прическу. Массивные черты лица, как олицетворение строгости и достоинства. Последнее, пожалуй, в избыточных количествах, что подтверждалось чуйкой. Собственно на этом разглядывание закончилось, поскольку настойчивый «нестатист», развернувшись, потащил меня за собой сквозь ремонтно-помывочные работы.
Переход от разговора к движению застал меня врасплох, заставив направить усилия не на оказание сопротивления, а на борьбу с гравитацией. Раздраженное возмущение немедленно захотело взять тело под контроль, но рациональность не сдала своих позиций, напомнив о еде. Запах уверенной власти от пузана тоже высказался за охлаждение эмоций. Вспылить еще успеется, пока же стоит присмотреться к происходящему.
Мой взгляд выхватил четверку работяг с лопатами, внимающую пятому, чья униформа отличалась цветом воротника и обшлагов рукавов. Невольно подумалось о высокоорганизованном обществе с цветовой дифференциацией штанов. Я огляделась и тут же нашла подтверждение, заметив двух девушек, моющих окно под присмотром начальницы, чей жилет украшали кантики более яркого оттенка.
Невысказанное раздражение противным привкусом осело на языке. Аж сплюнуть захотелось.
Тем временем «буксир» подтащил меня к центральным дверям здания, которые выглядели тускловато функционально. В памяти всплыло нудно пространное объяснение моего строительного босса о подборе материалов для парадных и черных входов. Преподносилась информация, как откровение свыше, хотя, наверное, и ребенку очевидно, что выбор исходит из поставленных задач. Если нужно произвести благоприятное впечатление на входящего, тогда «останавливаешь взгляд» на «покрасивши». Если же у тебя задача максимально облегчить доставку разновсяких предметов, то берешь материалы устойчивые к случайным повреждениям. Тут уж красота вторична, поэтому устраивается такой вход вне видимости с парадного. Таким образом, площадь перед домом, превращается в «задний дворик». Подворье, так сказать.