и…
Добродушная забота о «непутевой дикарочке» сняла некоторую натянутость в общении, и когда нас позвали на оплату поездки, мы уже были «давнишними приятелями». Мне помогли обменять две монетки Йискырзу на билет, а затем проводили до места, в виде лежака в торце коридора. Эдакая разновидность плацкартной боковушки у туалета. Впрочем, было существенное отличие в виде выдвижной шторки из деревянных реек, отгораживающей мое спальное место от прохода.
– Мое спальное место, – с наслаждением повторила я, присаживаясь на лежак, и окружающий мир перестал иметь для меня значение.
Глава XXXVIII
Мне снился сон о том, как я сплю. Крепко сплю. Вот загудел корабль, а я сплю. Вздрогнул, задрожал корпус, а я сплю. Бабульки казачки не единожды заходили ко мне и вместе, и врозь. Стучались в шторку, но не достучались. Я хорошо спала. А потом одна из них привела знакомых мужиков. Они тоже стучались – не достучались.
И позвали мужики матросика. А тот постучал-постучал, потом достал хитрую металлическую загогулину и, просунув ее в щель, открыл шторку.
Но и тогда я не проснулась. И когда трясти меня начали, не проснулась. Даже когда одна из бабулек иголкой колоть стала, я не проснулась.
Тогда позвали офицера, а он после своих неудач позвал капитана, который уже после своих безрезультатных попыток разбудить, велел офицеру кого-то найти, а матросу мои карманы досмотреть. Последний выгреб остатки мелочи из плаща и кошелек от пояса отвязал. Первый же привел богатого зазнайку доктора.
Сон мне, кстати, обо всех много чего порассказывал. Бабулек казачек он, к примеру, сделал семейной парою, а мужиков братьями. Матросику уже обрыдло быть матросиком, да только не решил он куда податься. Офицер же всего пару месяцев как устроился на корабль, поэтому весьма озабочен оценкой капитаном его действий. А у капитана в каюте дамочка недовольная одевается, а ему неудовлетворенному приходится со спящей «дурой» разбираться. Ну а доктор был простой богатой зазнавшейся сволочью. Причем как доктор он так себе, а вот сволочь первостатейная. Однако о своем реноме он заботился, потому снизошел до осмотра непросыпающейся девицы на плацкартной боковушке у туалета. По его команде офицер с матросом уложили меня на спину. При этом первый старался не показать, как отозвался его организм на случайно задетую мою грудь, а вот второй с бесстыдным удовольствием прошелся руками по моим нижним полукруглостям.
А мне что? Я сплю.
Доктор тем временем достал старомодную врачебную трубку, выгнал всех за ширмочку. Он хотел послушать меня прямо через свитер, но наткнулся стетоскопом на кольцо. Естественно, ему стало любопытно. Пара мгновений и кольцо в его руках, а потом, после безмерного удивления и долгих разглядываний меня и украшения, оно оказалось в его кармане.
А я… возмутилась, конечно, но я же сплю.
Впрочем, врачебное внимание мне тоже досталось. Послушали, простучали, помяли, веко приподняли, в глаз заглянули, даже пульс посчитали, а потом озадачились, поглаживая карман с кольцом.
Вердикт в итоге оказался неутешительным, о чем и сообщили капитану, который в одиночестве ожидал за шторкой. Доктору, за визит-консультацию предложили пять монет из моего кошелька, но тот, пояснив, что не рвач, взял только три. И ушел.
А потом вернулся офицер вместе с полицейским. Втроем они составили описание.
Я же все спала. И не просто спала, а как Менделеев спала. То есть открытие сделала. Что этот мир леворукий. Ну, то есть здесь одни левши. Вот бандиты мне левши попадались. Йискырзу точно левша. Как сейчас помню револьвер в ее руке. Мужик, в которого молнией шарахнуло, именно левой рукой потрясал. Рикша тряс меня левой рукой, мужик протягивал флягу левой. Доктор сейчас левой орудовал, когда осматривал, да и другой, тот что в тюрьме, левой документ мне выписывал. Поэтому нестоит удивляться, что собравшееся трио тоже состояло из левшей. Получается я теперь праворукое меньшинство… Или это прост сон у меня левый какой-то.
Тем временем капитан, забрав бумаги, ушел. Полицейский поднял мое тельце на руки и, в сопровождении офицера, понес куда-то. Хотя, что значит куда-то. На выход пошел. А около корабля нас ждал рикша.
Я летела сверху и смотрела, как меня везут по улицам. Причем так долго колесили, что я следить устала. Продолжение сна оказалось логичным, но скучным. Меня привезли в больницу. Рикше заплатили монеткой из кошелька, а оставшиеся деньги пошли на оплату лечения… Надоел сон до жути. Разве интересно сидеть и смотреть, как ты спишь? Логично полетать по улицам, посмотреть мир.
Я выскочила из здания. Прямо сквозь потолки-перекрытия. Сквозь крышу. А там солнышко. Яркое. Красивое. И так мне захотелось к нему взлететь! Высоко-высоко… Но тут прозрачным попугайчиком явился Валерка, и сразу начал жизнь портить. Все «вернись», да «вернись». Я ему: «Давай за мной! В звенящую манящую прозрачную высоту!» А он по новой: «Не блажи… Нет там ничего… Вернись!» Достал в конец. Придется лететь без него. Тогда Валерка сдался и сильными взмахами крыльев быстро набрал высоту, опередив меня. Я засмеялась, собираясь рвануть следом. Но предатель упал на меня сверху камнем, вцепился стальными когтями в тело и потащил обратно. Я плакала, кричала, даже хотела перья у него все повыдергать. И не только хотела, но и выдирала. А он тащил. Ругался сквозь сжатый клюв и тащил. И притащил. Прямо в госпиталь. А потом таскался со мной хнычущей по этажам, пока не нашел тело. Нашел и швырнул внутрь… Обидно. Только-только интересное началось. Только вкус свободы распробовала, а меня обратно в мясокостную темницу. Обидно. Так обидно, что просыпаться не хочется…
***
– Гхде? Что?
«С возвращением Ленка! Богинюшка ты моя, луковая…»
– Валерка?
«Здесь я, Червоточинка. Я успел. Теперь все будет в порядке».
– А?
«Расслабься. Тебе надо отдохнуть»
И меня окутало теплом любви, уводящей тихо в разноцветный мрак.
***
– А… это ты?
«Кажется, Валеркин голос» – вяло подумала я.
– Хм… Я так понимаю, мадемуазель-сударыня богиня, опять поговорить со мной не сможет.
«И этот голос мне определенно знаком».
– Как приятно иметь дело с понятливым человеком.
– Не смешно!
– Не смейся.
«Какая-то дурная клоунада».
– Слушай, она обещала поговорить со мной через три дня. Сейчас уже десятые сутки и ни ответа, ни привета. Это как нормально?
«Продинамили паренька…» – а следом по ассоциации «ты ж меня пидманула».
– Расслабься… – в Валеркином голосе слышна усталость. Интересно от чего?
– Расслабься?! Да ты…
«А этот боевитый больно».
– Болеет она.
«Кто болеет?»
– Что?
– Болеет. Богиня болеет…
«Я болею?»
– … Причем сильно.
– Как?
«Серьезно?»
– Да вот так. Я ж тебе говорил, что в миру она простая девчонка. Так вот, как совершенно простая девчонка, она вполне могла подцепить какую-то заразу. А теперь сюрприз: поскольку Ленка новичок в ваших широтах, то ее организм к вашим болезням не привычен. Поэтому… какое там у вас есть противное, но легкое заболевание?
– Ну-у… может, носовой гнойник?
«Звучит как изрядная гадость.»
– Окей, пусть будет носовой гнойник. Так вот она к нему непривычна и вполне может от него умереть.
«А-а, это старая Валеркина фишка…»
– Как умереть?
«О! Попался!»
– О! Проняло!
– Как умереть?!
– Да обыкновенно. Как люди умирают.
– Она же богиня!
– Поэтому у нее есть шанс. Да ладно не парься. Кризис вроде бы прошел. Должна выкарабкаться.
«Э-это точно обо мне? Наверняка преувеличивает, чтоб краски сгустить».
– Где она?
– А зачем тебе?
«Идиотский какой-то разговор у них…»
– Я спрашиваю, где она?!
«Ого, а голосок-то у товарища подрагивает».
– Да я понятия не имею, где она! В больнице какой-то задрипанной.
– А город-то какой? Город?
– Да без понятия! Я ж по-вашему не рублю, это раз. И в иллюзорно-нематериальном мире обитаю – это два.
«М-да, а у меня тоже ни малейшей зацепки как меня отыскать».
– Помоги Всепрощающий! Как же мне ее искать!
«Вроде как по-настоящему расстроился».
– Да зачем она тебе?
«А действительно зачем?»
– Ищу, значит, нужна!
– Нужна кому? Твоему народу?
«Пфе…»
– Да! Нужна народу, стране… – а потом вздохнул и добавил тихо, – … и мне нужна… очень нужна.
– Зачем она тебе? – спросил Валерка. Спросил так тепло, по-дружески, участливо.
– Люблю я ее…
Кажется, я начала дышать… или забыла, как дышать… А этот гром – это мое сердце?
– Не пари чушь! – Валеркин голос был гармоничен «железом по стеклу». У меня внутри все скуксилось-свернулось в оскомину. А Эса…, конечно, же, это был Эса… Эса каркнул подобно хриплому ворону:
– Как?!
– Ерунду кончай пороть, и муть из розовых соплей не разводи. Потому что не можешь ты ее любить, – паладин, словно не говорил, а вбивал слова-гвозди, – не можешь. Затащить в постель, это, безусловно, хочешь. Ты вон весь торчком становишься, когда ее имя услышишь. Так что эта часть без вопросов....
– Не опошляй! Ты не знаешь моих чувств!
– То, что ты чувствуешь, называется сексуальное влечение. От него до «люблю», извини, как пешком от земли до неба.
– Да почему?
– Потому что ты ее не знаешь.
– Я…
– Да помолчи лучше и подумай, что ты вообще о ней знаешь, чтоб заявлять о любви к ней? Ты вообще ничего о ней не знаешь. НИ-ЧЕ-ГО! Даже не знаешь толком, как она выглядит!
– Узнаю! Все о ней узнаю и приму, потому что люб…
– И не смутит, что она пердит каждые полчаса?
«ЧТО?!!»
– Это как? – обалдел Эса.
– Ну, это когда весьма вонючий воздух выходит из отверстия непредназначенного для дыхания. Вот обнимаешь ты ее крепко, к себе прижимаешь как мягкую игрушку, а у нее от таких действий внутри давление повышается, вот газы и отходят. Метеоризм называется.
«Убью!»