История десятаяСон как треть жизни человекаИстория Марии Манасеиной, первой заявившей об этом в России
В первой главе книги, где мы вводили вас в тему и обсуждали пограничные состояния сна и бодрствования, была упомянута Мария Манасеина. «Даже среди специалистов мало кто знает, что в России основателем зародившейся в конце XIX века экспериментальной сомнологии была Мария (Марья) Михайловна Манас(с)еина-Коркунова». – Владимир Ковальзон[210], известный сомнолог и популяризатор науки, в последние десятилетия рассказывает немало об исторических аспектах развития науки сна[211]. И мы не упустим возможность напомнить удивительную историю первой российской женщины-ученой, исследовавшей и сон.
В Санкт-Петербурге в 1841 году в семье 35-летнего историка Михаила Андреевича Коркунова и его супруги Вильгельмины Ивановны, урожденной Тулькейт, появился первый ребенок. Дочь назвали Марией. Профессор Коркунов ученым был незаурядным, в свои 22 года он начал карьеру с преподавания арабского языка в Московском университете и стал известным историком, археологом, археографом, академиком Отделения русского языка и словесности Санкт-Петербургской Академии наук. Мать новорожденной – Вильгельмина Ивановна, – проникнутая прогрессивными идеями, стремилась к высшему образованию, но до середины XIX века двери университетов для женщин были закрыты.
Императорской медико-хирургической академии Санкт-Петербурга[212] удалось опередить время. Основанная в 1786 году, спустя полвека или чуть больше Академия зарекомендовала себя как лучшее учебное заведение не только в России, но и в Европе. Вильгельмина Ивановна окончила курсы при Академии со свидетельством о присвоении ей звания «повивальной бабки», что подтверждает хранящийся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки документ от 15 июня 1846 года за подписью первого президента Академии Ивана Богдановича Шлегеля, врача и общественного деятеля.
Кстати, известная Надежда Суслова – первая женщина-врач в России – посещала это учебное заведение в 1862 году, но уже в следующем Министерство народного просвещения запретило студенткам «эту вольность». Основания для такого решения были серьезные: опрос 25 российских университетов о допуске женщин к высшему образованию. Двадцать три из опрошенных дали решительный ответ: «Не допускать!» Сусловой пришлось уехать за высшим образованием в Швейцарию, где в Цюрихе в 1867 году ей выдали диплом врача. Спустя пять лет в России врачебные дипломы получат первые женщины, окончившие Академию, среди них будет Мария Коркунова.
В 1860 году 19-летняя Мария посещала лекции в университете Санкт-Петербурга. Пока было разрешено. Запрет 1863 года, касающийся женского образования, был еще одной попыткой придержать активность студенчества, их попытки свободомыслия, заключающиеся прежде всего в критике образования, бойкотах неугодных профессоров, создании структур самоуправления – часто в ущерб своим «академическим» обязанностям. Студенческое недовольство, касающееся сначала самого процесса обучения, со временем приобрело политическую окраску, митинги и сходки становились массовыми. В декабре 1861 года Санкт-Петербургский университет даже был временно закрыт «до пересмотра университетского устава».
Чем заниматься молодым людям в такое волнительное время? Мария Коркунова, например, активно участвовала в революционном студенческом кружке, организованном Борисом Утиным[213]. Под псевдонимом Николаенко публикуется ее статья в известном литературно-общественном журнале «Отечественные записки». В утиновском кружке Мария познакомилась с Иваном Васильевичем Понятовским, студентом Московского университета и участником кружка Заичневского-Аргиропуло, который занимался пропагандой народнических идей и распространением запрещенной литературы. Понятовский приехал в Санкт-Петербург в марте 1862 года. Мария влюбилась, молодые люди поженились. После второго ареста в этом же году Ивана Понятовского высылают в Новгородскую губернию, потом в Астрахань, где в 1864 году след его обрывается. Известно, что его помиловали, но он практически сразу умер. Мария Понятовская снова выходит замуж.
Жених, Вячеслав Авксентьевич Манасеин[214], к этому времени уже немало пережил в своей жизни. Нарушив волю отца, он оставил престижное Императорское училище правоведения и в 16 лет поступил на медицинский факультет Московского университета. Родители отказываются содержать сына, и молодой человек, отстаивая права на самоопределение, попадает в водоворот происходящих вокруг него событий. За участие в студенческих волнениях его исключают из Московского университета, через год из Казанского, а потом и из Дерптского (ныне Тартуского). В обучении будущему профессору не отказывает только Медико-хирургическая академия Санкт-Петербурга. Манасеин проводит время в основном в терапевтической клинике при Академии, которую к этому времени возглавлял 32-летний физиолог Сергей Петрович Боткин. Именно он после защиты диссертации Манасеиным предлагает молодому ученому отправиться в командировку за границу: в Тюбинген, а затем Вену. В Европу Манасеин едет в 1870 году со своей супругой. Удивительное было время: Марии Манасеиной представилась возможность улучшить свое образование.
В немецком университете Манасеина посещает лабораторию профессора прикладной химии Феликса Гоппе-Зейлера, а в Вене поступает в Лабораторию микроскопии и материаловедения в Политехническом институте. Руководит ее полугодовой работой известный ботаник Юлиус Виснер[215]. В 1871 году Манасеина возвращается в Россию, а в следующем году Виснер публикует интересные результаты ее студенческой работы в сборнике «Микроскопические исследования». Изучая вопрос брожения, популярную тему того времени, Манасеина обнаружила, что «мертвые дрожжи» способны «работать». Нельзя сказать, что результаты остались совсем незамеченными. Ознакомившись с тезисами этой работы и недоверчиво относясь к заявленным в ней результатам, уже немолодой профессор фон Либих предложил Манасеиной присоединиться к его исследовательской группе в университете Мюнхена. Но она отказалась, сославшись на семейные обстоятельства. Отослав тезисы своей работы в известный химический журнал «Анналы химии и фармацевтики», основанный в 1832 году при участии тогда еще молодого фон Либиха, в марте 1871 года она пишет письмо химику Эмилю Эрленмейеру о своих наблюдениях. Известный ученый на это письмо не отреагировал. Подробности этой истории важны: спустя 16 лет, в января 1897 года, немецкий химик Эдуард Бухнер посылает в центральный журнал Немецкого химического общества статью «Алкогольная ферментация без участия дрожжевых клеток». Упоминание о первых экспериментах и похожих предположениях Манасеиной в его статье нет; в 1907 году Бухнер получает Нобелевскую премию за открытия внеклеточной ферментации. Имя русской студентки начнет всплывать в некоторых очерках об исследованиях Бухнера позже, когда у главных героев уже нельзя будет уточнить детали.
Вернувшись на родину, Мария Манасеина поступила в Медико-хирургическую академию Санкт-Петербурга на врачебные женские курсы, диплом которых приравнивался к получению высшего образования – наконец-то такая возможность появилась для женщин и в России. Манасеина – одна из первых выпускниц. А семейная жизнь, ради которой она отказалась от предложения фон Либиха, не задается. Это становится ясно к 1873 году, но до полного разрыва пройдет еще несколько лет. Вячеслав Манасеин окончательно свяжет себя гражданскими узами с юной, влюбленной в него Катенькой Достоевской, племянницей Федора Михайловича. По воспоминаниям дочери писателя, известно, что ушла, не дав развода, именно Мария, «хотя и любила другого, чтобы обманутый муж не мог воспользоваться свободой. В те времена было непросто развестись. Без взаимного согласия развод был почти невозможен. Моя кузина пренебрегла общественным мнением и стала любовницей или, как тогда говорили, „гражданской женой“ ученого, не имевшего права жениться на ней. Она прожила с ним до его смерти, свыше двадцати лет…». Двадцать восемь – по другим источникам, до смерти Вячеслава Авксентьевича Манасеина в 1901 году.
Что происходило в душе и уме, личной и семейной жизни Марии Михайловны – известно немного. А предположения, которые есть, трудно назвать достоверными свидетельствами, разве что есть не очень внятные записки самой Марии. Однако известно, что в тот же год, когда Вячеслава Манасеина приняли в Академию, молодой студент княжеского титула Иван Романович Тарханов[216], отчисленный за участие в студенческо-политических выступлениях из университета Санкт-Петербурга, тоже оказался в списках Академии. Он лучший из лучших. К 1869 году Тарханов не только ее блестяще окончил, но и опубликовал несколько работ, к лету 1871-го – защитил диссертацию, но потом вынужден был уехать в Тифлис по наследственным делам. Естественно, чета Манасеиных была близко знакома с Тархановым, считавшим себя учеником великого физиолога Ивана Михайловича Сеченова. Когда появляются слухи о связи Манасеиной и Тарханова? И какой связи? И не ради ли него Мария вернулась в Россию из Европы раньше мужа? Очень много вопросов, которые остаются без ответа.
Зарубежная практика Марии Михайловны дает свои плоды. Она продолжает расширять круг своих интересов и, опубликовав статью на русском языке о брожении, оставляет химию и увлекается физиологией. В 1875 году из заграничной командировки в Академию возвращается Иван Тарханов, его утверждают приват-до