– Не говори ерунды, – поморщилась Настя. – С Виктором у тебя была простая интрижка. Кроме того, он уголовник. Ты знаешь, что он сбежал из тюрьмы?
– И что с того? Разве ты никогда в жизни не совершала глупых поступков? А Виктор… он исправился, ясно? И он любил меня.
– Он был не способен любить. Он использовал женщин. Сначала меня, потом – тебя.
Светлана презрительно фыркнула.
– Тебе еще не надоела эта психологическая заумь? Я понимаю, что ты писательница, инженерша человеческих душ, аристократка мысли и все такое. Но всему есть предел.
Настя поднялась с кушетки и отошла к окну. Там она взяла с подоконника сигареты, открыла форточку и закурила. Слегка запрокинув голову, чтобы дым от сигареты не попадал в глаза, она посмотрела на серый город. Небо было затянуто тучами.
– Скоро будет дождь, – сказала Настя.
Светлана посмотрела на ее тонкую гибкую спину и нахмурилась:
– Что?
– Скоро будет дождь, – повторила Настя. – Все небо в тучах.
Она отвернулась от окна и посмотрела на подругу.
– Я думала, что мы понимаем друг друга, – произнесла она.
Светлана язвительно улыбнулась и покачала головой:
– Ты ошибалась. Тебя никто не понимает. Ты – слишком сложная натура для наших убогих мозгов. Ты только и можешь, что портить жизнь тем, кто тебя любит.
– Значит, я порчу тебе жизнь?
– Угу. Именно так.
– В таком случае, – Настя машинальным движением стряхнула пепел с рукава плаща, – мне, наверно, лучше уйти?
– Наверное, – сухо ответила Светлана.
Настя повернулась и подошла к двери. На мгновение замерла, хотела обернуться, но – так и не обернулась.
– Прощай, – негромко сказала она и вышла из комнаты.
– Ну и иди! – крикнула ей вслед Светлана. – Убирайся из моей квартиры и из моей жизни! Чтобы духу твоего здесь не было!
Дверь за Настей закрылась. Светлана взяла со столика какой-то глянцевый журнал и положила его на колени. Некоторое время она вяло листала его, а потом вдруг скорчила зверскую гримасу и, размахнувшись, изо всех сил швырнула журнал об стену.
– Пропади все пропадом, – зло проговорила она.
Только теперь, шагая от дома Светланы к метро, Настя поняла, как она устала за эти дни. Разговоры с сыщиками вымотали ее. Разговор со Светланой сделал ее больной.
Настя чувствовала себя так, словно у нее на душе появилась какая-то накипь, как если бы белую фарфоровую чашку испачкали сажей. Она попыталась вспомнить Алексея, но вдруг поняла, что не может восстановить в памяти его лицо. Это было странное чувство. Словно Алексея никогда и не было в ее жизни. Словно она перенесла его образ в свою память из чужих воспоминаний, из чужих счастливых снов. Ничего этого уже нет. Все потеряно. Безвозвратно.
Настя увидела пустую машину такси. Подошла, наклонилась к окошку и спросила у водителя:
– Сможете отвезти мена на кладбище?
2
Ни цветов, ни венков – ничего. Только несколько мертвых желтоватых листьев, принесенных сюда холодным осенним ветром из березовой рощицы, огороженной железным забором.
– Аська, мне нужно уехать по делам. Ненадолго, дня на четыре.
– На целых четыре дня! Я буду скучать.
– Не будешь. Я буду приходить к тебе во сне.
– Обещаешь?
– Конечно! Каждую ночь.
Настя улыбнулась. Как давно были сказаны эти слова. Страшно давно. Да и были ли они сказаны вообще?
Она стояла, прислонившись к невысокой черной оградке, и смотрела на памятник. Ее глаза были сухими и блестящими, губы беззвучно шевелились. Памятник был сделан из куска гранита. Темный прямоугольник с крестиком наверху. К середине памятника была прикручена небольшая металлическая табличка.
Алексей Егорович НОВИЦКИЙ
1980–2013
И все. Две даты и черточка между ними. Все, что осталось от его лица. От его глаз и губ. От его улыбки. От его смеха.
Могила уже успела порасти невысокой травой. Теперь эта трава пожелтела и завяла. Осень убила ее.
– Ты меня обманул, – тихо, с горечью в голосе, произнесла Настя. – Ты совсем не приходишь ко мне во сне!
Алексей улыбался с фотографии, словно ничего не случилось.
– Ты ушел, и тебя убили, – сказала Настя. – Если бы я не послала тебя за этим дурацким мороженым, ничего бы не случилось. Это я во всем виновата.
Настя понимала бесполезность и неправду этих слов, но она не могла остановиться.
– Ты умер, – говорила она, – а я должна жить… Без тебя… Как ты мог допустить это? Ну, давай, скажи мне! – крикнула Настя, прижав руки к груди. – Скажи мне, что все будет хорошо, что мы доживем до старости и, когда я состарюсь, ты купишь мне вставные зубы! – Она нервно рассмеялась. – Скажи мне, милый! Скажи мне! Почему ты молчишь? Какого черта ты молчишь?
Настя упала на колени, прижала ладони к лицу и разрыдалась.
– Эй, девушка! – произнес чей-то голос у Насти за спиной.
Быстро обернувшись, она увидела перед собой маленького пожилого мужчину в телогрейке, дырявой спортивной шапочке и кирзовых сапогах.
– Я говорю: холодно сейчас коленками-то по земле, – проговорил он с заискивающей улыбкой. – Ежели нужно, я могу телогреечку подстелить.
Настя встала с земли и отряхнула плащ.
– Значит, не нужно, – сказал мужичок.
Настя молчала.
– Я здешний кладбищенский сторож, – пояснил тогда он. – Михал Кузьмич. – Глянул на фотографию и спросил: – Муж?
– Да, – ответила Настя.
– Красивый. Жалко, что помер молодым.
– Да, – снова глухо проговорила Настя.
– Сам помер или кто помог?
Настя ничего не ответила. Она вдруг почувствовала, что страшно замерзла.
– Уже вечереет, – сказал он. – Вам бы домой.
– Да. – Настя посмотрела на сторожа. Его лицо показалось ей простым и располагающим. – Михаил Кузьмич, у вас тут сторожка?
– Да.
– Можно мне попить у вас чаю?
Сторож, казалось, ничуть не удивился.
– А чего ж нельзя? Попей, от меня не убудет. Заварю тебе на травах.
– А травы где собираете? – спросила зачем-то Настя.
– Да прямо здесь и собираю, – ответил сторож.
– Где здесь? На кладбище?
– Угу. Тут много чего можно собрать. И мяту, и манарду, и лимонник… Сам сушу, смешиваю, делаю настои и отвары. Пусть малый, но промысел. Идем.
Он повернулся и зашагал к небольшому кирпичному зданию, видневшемуся неподалеку. Настя не заставила дважды повторять и пошла за ним.
Внутри сторожки оказалось довольно уютно. В стенной нише стоял электрический камин, от которого шло тепло – почти настоящее, почти живое. Михаил Кузьмич заварил ей душистый травяной чай, и Настя пила его, держа огромную керамическую чашку двумя ладонями, и чувствовала, как по ее телу растекается благотворный жар.
– Не хочу возвращаться домой, – сказала она.
– Это отчего ж? – поинтересовался сторож, тоже прихлебывая из чашки травяной чай.
– Меня там никто не ждет. – Она посмотрела в его карие глаза, опутанные густой сеткою морщин. – Михаил Кузьмич, можно мне переночевать у вас в сторожке?
Этот вопрос привел сторожа в растерянность.
– Даже не знаю, – проговорил он. Подумал и добавил: – Неуютно у меня тут. Обстановка убогая – не для такой барышни, как вы.
Настя сдержанно улыбнулась.
– Наоборот. Очень уютно.
Он вздохнул и развел руками:
– Что ж, коли так, то ночуй. Постелю тебе в комнате, а сам посплю в гараже. Там у меня топчанчик.
Настя поставила на стол чашку, достала из сумочки кошелек, отсчитала тысячу рублей и протянула сторожу:
– Это вам. Плата за аренду комнаты.
– Да не надо, – чуть смутившись, сказал сторож.
– Надо, – ответила Настя. – Я хочу заплатить.
– Ну, коли так… – Он забрал деньги и сунул их в карман кофты. – Чистую простынку найдешь в комоде. Там же и наволочка. Дырявая, наверное, но зато тоже чистая. Ну, а я, пожалуй, пойду. Камин выключить или выключишь попозже сама?
– Выключу сама.
– Ну, тогда до завтра.
Он поднялся со стула, кряжистый, сухой, сгорбленный годами, улыбнулся Насте на прощание и вышел из сторожки.
Настя не стала выключать камин. И чистую постель доставать не стала. Выпила таблетку, которую прописал ей доктор Макарский, запив ее остатками чая. Подумала – и выпила еще одну. Потом легла на диван, прямо на одеяло, и накрылась сверху своим плащом.
Во рту появился неприятный привкус. А потом Настя буквально почувствовала, как действует лекарство – оно распалось на молекулы, и те растеклись, разбежались по ее телу, подобно кругам на воде от брошенного камня, обволакивая каждый нейрон, каждое нервное окончание. Голова Насти налилась свинцом, и казалось, что теперь она никогда не сможет поднять ее с подушки. Не сможет… Да и не надо. Организм впал в оцепенение, а затем тяжелые, тягучие волны подхватили Настю и понесли ее прочь – в таинственную область сна.
Она не удивилась, увидев перед собой Алексея. Он отпихнул ногой в сторону сваленную на полу одежду, поднял Настю и аккуратно положил спиной на кровать. Почти задыхаясь от желания, она подняла колени и развела их в стороны. Но он не овладел ею сразу, сначала он долго ласкал ее грудь, заставляя ее изгибаться и вздрагивать в сладкой истоме, и лишь потом она почувствовала легкий толчок у себя между ног.
Он двигался ритмично и плавно, входя в нее на всю глубину. Настя тяжело задышала открытым ртом. Дыхание ее становилось все сбивчивее и громче, и вскоре переросло в стоны. Желание разрядки нарастало с каждым толчком и наконец стало нестерпимым. Настя громко вскрикнула, и он заглушил ее крик своим горячим поцелуем. Их тела обмякли.
– Тебе хорошо? – спросил он хриплым шепотом.
– Да, – тихо ответила она, удивляясь, что еще может говорить.
– А теперь спи, – сказал он. – Утро будет хорошим.
– А ты не уйдешь? – спросила она с тревогой.
Он улыбнулся и качнул головой:
– Нет. Все будет хорошо. Спи, любимая. И ни о чем не беспокойся.
Его слова заставили ее расслабиться и снова пуститься в плавание по волнам сна. Она закрыла глаза и погрузилась во тьму.